Дженнифер Иган - Время смеется последним
— Привет, дядя Тедди, — тихо сказала она.
— Саша, — только сейчас он понял, что ему тоже надо перевести дух после подъема, — я хочу… поговорить.
Старуха медлила, ее взгляд перескакивал с Саши на него и снова на Сашу; наконец она захромала прочь по коридору. Едва она скрылась за поворотом, Саша захлопнула дверь у Теда перед носом.
— Уходи, — сказала она. — Мне некогда.
Тед шагнул к двери, прижал ладонь к рассохшейся древесине. Он чувствовал, что его племянница стоит по ту сторону, злая и напуганная.
— Так вот где ты живешь, — негромко сказал он.
— Я скоро перееду в другое место, нормальное.
— Ага, только насшибаешь побольше бумажников.
Пауза.
— Это не я, — сказала она. — Это один мой друг.
— У тебя кругом друзья, но что-то я ни одного пока не видел.
— Иди отсюда, дядя Тедди!
— Я бы с удовольствием, — сказал Тед. — Честное слово.
Но он не мог уйти, не мог даже двинуться с места — стоял, пока не заныли ноги, потом съехал по стене на пол. День перевалил на вторую половину, из окна в конце коридора сочился тусклый пыльный свет. Тед потер глаза, чтобы не уснуть.
— Ты еще здесь? — крикнула Саша из-за двери.
— Здесь.
Дверь приоткрылась, Теду на голову упал бумажник, соскользнул на пол.
— Убирайся к черту, — прорычала Саша, и дверь опять захлопнулась.
Тед открыл бумажник, проверил содержимое — все на месте, — сунул в карман. Потом долго, возможно несколько часов (он забыл надеть часы, когда уходил), было тихо. Иногда до Теда доносились звуки из соседних комнат, где двигались другие, бестелесные жильцы. Он уже чувствовал себя частью этого палаццо — ступенькой, мыслящей плесенью на стене: его удел — наблюдать за сменой поколений, их приливами и отливами, и ощущать, как средневековые стены врастают глубже в землю. Еще год прошел, еще полвека. Дважды он вставал с пола, чтобы пропустить девушек с облезлыми кожаными сумочками в трясущихся руках. Девушки проходили, не взглянув на него.
— Ты здесь? — спросила Саша из-за двери.
— Здесь.
Она вышла из комнаты и быстро заперла дверь на ключ. На ней были джинсы, футболка и пластиковые шлепанцы, в руках розовое выцветшее полотенце и пакет с ручками.
— Ты куда? — спросил он, но она удалилась по коридору, не проронив ни слова.
Через двадцать минут она вернулась с мокрыми волосами, за ней шлейфом тянулся запах цветочного мыла. Отперев дверь, она помедлила секунду, бросила:
— Я мою коридоры, чтобы платить за эту комнату, ясно? И подметаю этот вонючий двор. Ты доволен?
— А ты — довольна? — спросил он.
Дверь громыхнула.
Сидя на полу и вслушиваясь в течение времени, Тед поймал себя на том, что думает о Сьюзен. Не о той, слегка другой Сьюзен, а о Сьюзен — своей жене. Много лет назад, еще до того как он начал сворачивать свое чувство к Сьюзен и оно уменьшилось до нынешних крошечных размеров, они вдвоем ездили в Нью-Йорк. Когда они сели на Статен-Айлендский паром — просто решили покататься, просто так, — Сьюзен вдруг повернулась к Теду и сказала: «Только давай договоримся, чтобы так было всегда». И мысли их в тот момент так тесно переплетались, что Тед совершенно точно знал, почему она это сказала: не потому, что утром они занимались любовью, а за обедом выпили бутылку «Пуйи-Фюиссе» на двоих, а потому, что она ощутила течение времени. И Тед тоже его ощутил (рыжая вода бурлит внизу, мимо проносятся катера, в ушах свистит ветер — кругом движение, хаос), и тогда он взял Сьюзен за руку и сказал: «Хорошо. Так будет всегда».
Недавно, когда он в какой-то связи упомянул эту поездку, Сьюзен посмотрела ему прямо в лицо и спросила своим новым солнечным голосом: «Ты уверен, что это была я? Ничего такого не помню!» — и жизнерадостно чмокнула его в макушку. Амнезия, подумал он. Зомби. Но только что ему пришло в голову, что Сьюзен попросту солгала. Он отпустил ее, чтобы сберечь себя — для чего? Он понятия не имеет для чего, вот что самое страшное. Но он отпустил ее, и она ушла.
— Ты еще здесь? — спросила Саша.
Тед промолчал.
Дверь распахнулась, Саша выглянула в коридор.
— Здесь, — сказала она с облегчением. Тед посмотрел на нее снизу вверх и ничего не ответил. — Входи. Если хочешь.
Он тяжело поднялся на ноги и вошел. Комната оказалась крошечная: узкая кровать и стол. Веточка мяты в пластиковом стаканчике на столе пропитывает все своим ароматом. Алое платье свисает с крючка на стене. Закатное солнце скользит по крышам домов и шпилям церквей, заглядывает в единственное окно. На подоконнике строй безделушек — память о путешествиях? Маленькая золотая пагода, медиатор для гитары, белая продолговатая раковина. В центре окна — подвешенное на ниточке проволочное кольцо, согнутое из плечиков для одежды. Саша, сидя на кровати, наблюдала, как он разглядывает ее скудные пожитки. Только сейчас Тед с беспощадной ясностью увидел то, чего не заметил вчера: как одинока его племянница в этом чужом мире. Одинокая девочка с пустыми руками.
— Я легко схожусь с людьми, — сказала Саша, будто уловив движение его мыслей. — Но получается ненадолго.
На столе лежала стопка книжек на английском: «Всемирная история за 24 часа». «Фантастические сокровища Неаполя». Наверху — истрепанный «Самоучитель машинописи».
Тед сел на кровать рядом с племянницей, обнял ее одной рукой. Сквозь твид ее плечи показались ему хрупкими, как ласточкины гнезда. У него больно защипало в носу.
— Послушай меня, Саша, — сказал он. — Ты справишься и одна. Но будет гораздо труднее.
Саша не ответила. Она смотрела на солнце. Тед тоже перевел взгляд на окно, на буйство пыльных красок. Тёрнер, подумал он. О’Киф. Пауль Клее.
Потом, двадцать с лишним лет спустя, уже после того, как Саша закончит университет и останется жить в Нью-Йорке; после того, как она разыщет через фейсбук своего бывшего университетского бойфренда и поздно (Бет уже почти потеряет надежду), но все же выйдет замуж и у нее будет двое детей, девочка и мальчик, немного аутичный; когда она станет как все и жизнь, наполненная заботами, будет держать ее в постоянном напряжении, Тед — давно разведенный, успевший стать дедушкой — приедет в гости к своей племяннице, в ее дом в калифорнийской пустыне. Он шагнет в гостиную, усеянную детскими вещами и игрушками, и сквозь стеклянные раздвижные двери увидит пылающий на западе солнечный диск. И тогда он на мгновение вспомнит Неаполь: как они с Сашей сидели в ее крошечной комнатке и он сперва удивленно, потом зачарованно смотрел на солнце, которое, докатившись наконец до середины ее окна, точно вписалось в тонкое проволочное кольцо.
Он обернулся к ней, улыбаясь. Ее волосы и лицо горели оранжевым светом.
— Нравится? — пробормотала Саша, глядя на солнце. — Это мое.
Глава 12[9]
Великие паузы рок-н-ролла
Алисон Блейк
Глава 13
