Марина Левицкая - Краткая история тракторов по-украински
— Сичас да, страшно. Сичас наша любима батькивщина у лапах преступников и бандитов.
— Да-да, — вмешался в разговор отец, молча сидевший в углу и чистивший яблоки, — и Валенька так говорила. Но скажить мине, Володя Семенович, как ето могло произойти з таким интеллигентным народом?
— Просто мы оказалися жертвами дикого западного капитализма, Николай Алексеевич, — ответил Дубов своим спокойным, интеллигентным голосом. — Консультанты, яки приихали з Запада показать, як треба строить капиталистичеську экономику, узяли за образець ранний грабительський американський капитализм.
Майк услышал слова «американський капитализм» и решил тоже вступить в беседу.
— Вы правы, Дубов. Все это неолиберальный вздор. Проходимцы заграбастали все материальные богатства и консолидировали их под видом так называемого «легального бизнеса». Потом, в случае везения, и нам что-нибудь может перепасть. Рокфеллер, Карнеги, Морган — они все начинали как бароны-разбойники. А теперь их многомиллионные фонды обогревают своими лучами весь мир. — (Вот любитель политической демагогии.) — Надя, ты можешь перевести?
— Вряд ли. Постараюсь. — Я постаралась.
— А некотори даже считають, шо етот бандитизм — необходимый этап розвития капитализма, — добавил Дубов.
— Замечательно! — воскликнула Вера. — Вы хотите сказать, что бандитов завезли к вам умышленно? — (То ли она подзабыла украинский, то ли мой перевод оставлял желать лучшего.)
— Не совсем так, — терпеливо объяснял Дубов. — Но хищничеськи инстинкты бандитов раньше сдержував общественный строй, а когда етот строй був розрушен, они розплодились, як бурьян на свижевспаханному поле.
В манере его разговора было что-то раздражающе педантичное, немного напоминавшее отца. Обычно я от этого лезла на стену, но здесь вдруг обнаружила, что своей серьезностью он меня подкупает.
— Но вы видите какой-нибудь выход, Дубов? — спросил Майк. Я перевела.
— В обозримом будущем — не. А в необозримом — я б сказав, шо да. Лично я — за скандинавську модель. Узять саме найлучче з капитализма и з социализма. — Дубов потер руки. — Токо саме найлучче, Михаил Гордонович. Вы не согласии?
(Отца Майка звали Гордоном. Если русский эквивалент и существует, его никто не знал.)
— Да, конечно, это можно сделать в промышленно развитой стране с сильным профсоюзным движением, например в Швеции. — (Это был Майков конек.) — Но сработает ли это в такой стране, как Украина?
Он попросил меня перевести. Зря я напросилась в переводчицы. Мы и так уже опоздали на работу, и нам пора было уходить. Если это продолжится, придется вытащить сливянку.
— Отут и встае огромна дилемма, — вздохнул Дубов с глубокой славянской грустью, пристально глядя черными как смоль глазами на своих слушателей. — Но Украина должна найти свой шлях. Сичас мы, к сожалению, безоговорочно приймаем усе, шо иде з Запада. Некотори вещи, конечно, хороши, други — барахло. — (Помимо воли я продолжала переводить. Майк кивал. Вера отошла к окну и закурила. Отец чистил яблоки.) — Когда мы зможемо розпрощаться из страшной памятью про ГУЛАГ, то заново открыем ти вещи, шо були хорошими у бувшем социалистичеськом обществе. Тогда мы выведем етих консультантов на чисту воду и побачим, шо на самом деле они — бароны-розбийники, яки розворовують наше национальне достояние и открывають американськи заводы, де наши люди будуть робить за нищенську зарплату. Руськи, немци, американци — шо они бачать, когда смотрять на Украину? Источник дешевой робочей силы, и бильш ничого.
Воодушевляясь, он говорил все быстрее и быстрее, оживленно жестикулируя крупными руками. Я едва за ним поспевала.
— Когда-то мы були нацией фермеров и инженеров. Мы не були богатыми, но зато нас було багато. — (Отец восторженно закивал у себя в углу — нож для чистки яблок завис в воздухе.) — Тепер наша промышленность стала добычой рэкетиров, а наша образованна молодежь бижить на запад у поисках богатства. Наш национальный экспортный товар — красиви молоди жинки, яких мы продаем у проститутки, шоб удовлетворять зверини апетиты западных самцов. Ето трагедия.
Он сделал паузу и огляделся вокруг, но все молчали.
— Это действительно трагедия, — сказал под конец Майк. — И в вашей стране их было предостаточно.
— Над нами смиються. Думають, шо мы розвращены од природы. — Голос Дубова снова стал спокойнее. — Но я утверждаю, шо ето просто характерна особенность того типа экономики, який нам навязали.
Вера стояла у окна, с растущим нетерпением следя за разговором.
— Ну тогда Валентина должна чувствовать себя у вас как дома, — заявила она. Я взглядом велела её помолчать.
— Но скажите мне, Дубов, — спросила я, и даже теперь в моем голосе промелькнула стервозная нотка, — как вам удастся убедить такого… впечатлительного человека, как Валентина, вернуться в подобную страну?
Он в недоумении развел руками, но его губы тронула слабая улыбка:
— Есть некотори варианты.
— Удивительный человек, — сказал Майк.
— М-мм.
— Поразительное для инженера понимание экономики.
— М-мм.
Мы ехали домой — в три часа у меня была лекция. Следовало переключиться на «Женщин и глобализацию», но я тоже думала над тем, что сказал Дубов. Мама с Верой сидели за колючей проволокой; Валентина надрывалась за гроши в частной больнице и за стойкой в «Империале», мучилась в отцовской спальне. Да, она алчная, жестокая хищница, но и жертва тоже. Источник дешевой рабочей силы.
— Интересно, чем все это кончится.
— М-мм.
Моему поколению повезло.
Не знаю, продолжал ли Дубов свои ухаживания две последующие недели, но отец рассказал мне, что он каждый день уезжал на «роллс-ройсе» — иногда утром, а порой вечером. Дубов почти всегда возвращался довольным и веселым, хотя временами казался подавленным.
Именно Дубов убеждал отца в необходимости развода, когда тот подумывал отказаться от этой идеи, что поначалу случалось почти ежедневно.
— Николай Алексеевич, — говорил он, — Вера и Надя пользувались вашими мудрыми родительськими советами. Станиславу тоже треба жить со своим батьком. И маленькой дитине нужен молодый батько. А у вас и так уже есть дети. Вам шо, мало?
— Та вы и сами вже не такий молодый, Володя Семенович, — возражал отец. Но Дубов всегда сохранял спокойствие:
— Правильно. Но я набагато моложе за вас.
Мисс Картер получила письмо от Валентининого юриста, который наотрез отказался от теста на отцовство, но согласился принять в качестве полной и окончательной компенсации гораздо меньшую сумму — 5000 фунтов стерлингов.
— Шо я должен ответить? — спросил отец.
— Что мы должны ответить? — спросила я Веру.
— Что вы посоветуете? — спросила Вера мисс Картер.
— Предложите две тысячи, — ответила мисс Картер. — Примерно такую сумму им, вероятно, удастся отсудить. Тем более что имеются неопровержимые доказательства супружеской измены.
— Очень хорошо, — сказала Вера.
— Я так и передам папе, — сказала я.
— Добре, если вы так хочете, — уступил отец. — Я понимаю, шо уси против меня.
— Не говори глупостей, папа, — огрызнулась я. — Против тебя только твоя дурь. Будь благодарен, что рядом есть люди, которые спасают тебя от тебя же самого.
— Добре, добре, я на усе согласен.
— И когда поедем в суд, давай обойдемся без всей этой чепухи: «я — батько дитины». Никаких тестов на отцовство и никаких «батьков дитины». Хорошо?
— Добре, — проворчал он. — Надя, ты превращаешься у такого ж изверга, як и Вера.
— Замолчи, папа. — Я швырнула трубку.
До судебного слушания оставалась всего неделя, и все мы были немного на взводе.
28
ЛЕТЧИЦКИЕ ОЧКИ В ЗОЛОЧЕНОЙ ОПРАВЕ
До судебного слушания остался всего один день, а мы до сих пор не получили ответа от Валентининого юриста на предложение 2000 фунтов стерлингов.
— Полагаю, мы должны просто настаивать на своем, — посмотрим, что решит суд.
В изысканном голосе «английской розы» — мисс Картер — появилась нервная дрожь или у меня самой шалили нервы?
— Но вы-то что думаете, Лора?
— Трудно сказать. Может произойти что угодно.
Для ноября было слишком тепло. Зал суда, низкое современное здание с высокими окнами и панелями из красного дерева, купался в зимнем свете — колком и хрустальном, из-за которого все казалось одновременно четким и нереальным, как в кино. Толстые синие ковры заглушали шаги и голоса. Работал кондиционер, было немного жарко и пахло мастикой. Даже растения в кадках слишком пышно зеленели и тоже казались ненастоящими.
Вера, папа, мисс Картер и я сидели в небольшой комнате ожидания рядом с залом суда, в которую нас проводили. Вера была в бледно-розовом костюмчике из тонкого шерстяного крепа с пуговицами из черепашьего панциря — звучит ужасно, но выглядит сногсшибательно. Я была в том же самом жакете и брюках, что и на суде. Мисс Картер — в черном костюме и белой блузке. Отец надел свадебный костюм и ту же белую рубашку, на которой вторая сверху пуговица была пришита толстой черной ниткой. Верхняя пуговица отсутствовала, и воротник был стянут странным галстуком горчичного цвета.
