Мартин Эмис - Лондонские поля
В целом он находил, что шикарные курочки отталкивающе надменны в постели — им вечно хочется быть сверху, а то и еще какой-нибудь дребедени; к тому же они частенько противятся излюбленным Китовым фигурам высшего пилотажа — подводят им черту, если угодно. Взять, к примеру, эту помешанную сучку из Саут-Кена. Как бишь ее? Миранда. Ей было не меньше сорока, и была она совершенно дикой. Будучи в те дни одиноким, Кит провел немало ночей в ее просторной спальне, где Миранда его то умасливала, то дразнила, то расцарапывала в кровь. Это длилось все лето, и Кит возлагал на связь с нею большие надежды: автомобиль, а то и денежное вознаграждение — ну, в крайнем случае, ссуда. Но ему пришлось сорваться оттуда (по сути, спрыгнув непосредственно с нее) после того, как она залучила к себе полицию, когда в одну из ночей он заехал к ней вместе с несколькими приятелями. Ну ладно, было поздно (он помнил, как выключил фары по пути туда), и кое-что они там, по счастью, действительно хапанули (конкретно — шмотки, выпивку, да и с хозяйкой притом не слишком-то церемонились), и в какую-то минуту все и вправду выглядело чуток неприглядным — это когда остальные выстроились за ним в очередь. Но так орать, так надсаживаться, чтобы соседи вызвали мусоров… это было предательством. Вскоре после этого она сменила номер телефона и на какое-то время уехала. Кит все еще пребывал в состоянии крайнего возмущения, когда приехал туда на фургоне с несколькими парнями (теми же, что были с ним в прошлый раз) и приступил к ожесточенному грабежу в ее доме.
Кит вздохнул. Завтра он отнесет все барахло Николь в мастерскую на Кэткарт-роуд. В «Добрую Починку». Там Кита, естественно, надуют, и, притащив все это домой, он вскоре вынужден будет обратиться туда снова. Первоначальные неисправности, возможно, и устранят, но при этом обязательно внесут новые. Все приходится делать как минимум дважды — и как минимум дважды за это платить; вот как оно устроено. Потирая желтым пальцем нижнюю свою губу, Кит размышлял обо всей будущности кидняка. Кидняк — это его жизнь. Кидняк — это все, что он знает и умеет. Теперь у немногих людей водились такие уж большие деньги, как прежде, но было совершенно очевидно, что никогда еще люди не были настолько тупыми. Старинное стремление к заключению выгодных сделок, пережив свой век, сохранилось в мире, где их больше не было; никаких выгодных сделок не существовало. Неоспоримо, что кидняк, как и прежде, позволял неплохо заработать себе на жизнь. Но, похоже, никому не приходило в голову исследовать потаенные механизмы мира, в котором кидняком занимаются все. Как-то раз поутру Кит закупил пять сотен упаковок духов «Ярость» — основного своего сорта. Во время ленча он обнаружил, что все эти упаковки наполнены водой из-под крана — субстанцией, которая ненамного дешевле «Ярости», но которую гораздо труднее продать. Кита утешило то, что от половины партии товара он уже избавился: спихнул ее Дамиану Ноблю на Портобелло-роуд. Потом ему вздумалось рассмотреть десятки Дамиана на просвет: то были грубые фальшивки. Он, однако, без особого труда избавился от этих банкнот, получив взамен двадцать четыре бутылки водки. Оказалось, что во всех бутылках была мутноватая жидкость со слабым запахом. Ярость! Этот случай поразил Кита, представившись ему знамением времени. Кидяком заняты все. Кидняком заняты все — потому что кидняком занят каждый. Бедняга Кит. Эта трагедия третьего сословия… В такие времена мыслящий человек обращается к чему-нибудь еще: например, к игре в дартс. Всегда признавая возможность того, что на линии метания доведется узнать вкус не одних только побед (в конце концов, именно дротики делают игру такой, какова она есть). Между тем ситуация с кидняком требовала перенастройки, смелости и новизны решений, проницательности. Киту впредь необходимо было кидать больше, кидать проворнее, кидать основательнее, нежели парень по соседству. Для этого нужно было расширить всю концепцию кидняка.
Он взял дротики и сделал три броска. Ха! 20, 5 и 26 — смех, а не бросок. Выдергивая дротики из доски, Кит не преминул отрепетировать усмешку недоверчивого изумления и развести руками в ответ на язвительные насмешки и свист толпы: даже в Ките было что-то человеческое. У игры в дартс был один-единственный изъян. Один единственный изъян был и у кидняка. Дело в том, что невозможно никого кинуть, кидая дротик. Ни в коем разе.
Снаружи донесся шум подъезжающего фургона. Он узнал звук неисправного глушителя.
— Кит! — возопил Дин.
— Дин! — возопил Кит. — Чудесно. Поехали работать!
Миновали несколько дней. Хоть он отнюдь не сделался чужаком ни для паба, ни для клуба, Кит ничего не пил и усердно работал — этого требовала бурлившая в нем жизнь. Он чувствовал пульс и температуру уличной торговли, слышал, как медленно ползут по бороздам автомобили. Словно только что созревшие хлеба, молодые шведы и датчане колосились в очереди перед его прилавком, и он их пожинал. Он выгуливал собаку, ворчал на ребенка, подчинял своей воле вечно причитающую жену. Подобно желанию, горячая щебенка под ногами заставляла его делать шаг за шагом; и он ощущал ту же уверенность, какую знавал, когда на заднем сидении его «кавалера» оказывалась сентиментальная старушка из Саудовской Аравии. Он благосклонно внимал щебету «фруктового магната» и звону, доносившемуся от пинбольного стола; взваливал себе на спину краденое или негодное барахло; зарабатывал на жизненные блага в поте лица своего, и подмышек, и паха; частенько испытывал также и крепкую хватку лодыжек Энэлайз, обхватывавших его шею, и грубое успокоение, наступавшее, когда волосы Триш Шёрт оказывались зажатыми в его кулаке. И все это время его ошеломлял вид рассматриваемого в упор солнца, источника всей жизни. Небеса и земля клокотали, кишмя кишели вокруг него. И как такое могло бы прекратиться?
Кит проехал вверх по тупиковой улице и с излишней силой затормозил. Он не припарковался, хотя место для парковки там было, но встал вторым рядом возле уже припаркованной машины. Потом выбрался наружу — в расклешенных штанах тореадора, долгополой рубашке с короткими рукавами (в такой удобно метать дротики) и в темно-красных ковбойских сапогах, словно бы забрызганных бычьей кровью.
Дверь, коротко прогудев, раскрылась перед ним. Кит поволок все барахло вверх по лестнице. Несмотря на жару, восхождение это показалось ему намного короче, чем в прошлый раз. Не восхождение, а простая прогулка, и это явно указывало: он достиг пика формы. Преодолев последний пролет, он положил свой груз на пол в передней и прошел… и прошел сквозь опьяняющую пустоту четырех просторных комнат. Это напомнило ему о чем-то. О чем? Ах, да. О кражах со взломом. Кит позвал ее по имени — на сей раз в той форме, на которой она настаивала. Вернувшись в прихожую, он увидел стремянку и, запрокинув голову, — свет, изливавшийся с небес. Медленно поднявшись по ступенькам, он оказался в сияющей фотосфере. Когда его взгляд освоился с яркостью красок, он увидел смуглый локоть, смуглое плечо, а потом и всю ее целиком — лежа в белом нижнем белье, она загорала.
