Ирина Волчок - Чужая невеста
Если честно, беспокойств у них было два, по одному беспокойству на каждого. Ксюшку беспокоил вопрос присутствия на свадьбе ее матери. Алексей тут вообще вопроса не видел — мать есть мать, она должна быть на свадьбе, какие тут могут быть вопросы… Ну, опять замуж вышла, ну, за чужого дядьку — ну и что? Дядька-то Ксюшке чужой, но мать-то своя. И пусть оба будут, потому что чужой Ксюшке дядька на самом деле для Ксюшкиной матери — родной муж. Все просто. И Ксюшка согласилась, и они вместе съездили в Курск, чтобы Ксюшкина мать познакомилась с будущим зятем. И познакомились, и очень мило поговорили, и официально пригласили на свадьбу дорогую Елену Константиновну и уважаемого Василия Васильевича, и все было чинно-благородно, а Ксюшка все равно нервничала по этому поводу больше, чем, кажется, из-за самой свадьбы. Хотя, как подозревал Алексей, из-за свадьбы она тоже нервничала.
И это было его беспокойство.
Конечно, она нервничает. Это нормально и даже неизбежно. Для всех нормально, не говоря уж о тех, кому довелось пережить такое… Наверное, для Ксюшки страсть до сих пор связана с ужасом нападения, с пьяными похабными мордами, с переломами и ранами, с тоской о погибшем отце… Она как могла долго избегала внимания противоположного пола, она просто не знает, что такое страсть, вот и боится ее, даже свою собственную… Это Алексей так утешал себя, когда в очередной раз замечал в Ксюшке тревожную настороженность и живущий где-то в глубине страх. Она боится не его, убеждал себя Алексей. Он так мечтал о ней, и так ждал ее, и так жаждал ее — и он так терпелив и осторожен… Ксюшка не должна его бояться. Она просто к нему еще не очень привыкла. Ничего, он подождет. Сколько нужно будет, столько он и будет ждать. Конечно, хорошо бы, если бы ждать пришлось не всю оставшуюся жизнь… Потому что ему кружил голову уже один только запах ее лохматой гривы, уже одно только прикосновение ее маленькой ладони к его руке вгоняло его в дрожь. Уже один только не очень уверенный поцелуй доводил до потери самоконтроля… Черт, угораздило же его влюбиться в эту сказочную дриаду, в этот солнечный зайчик, в этого солнечного зайчонка… Все было бы по-другому, если бы она была другой. Но в том-то и беда, что он не хотел, чтобы она была другой. Ксюшка не могла быть другой. Другая не могла быть Ксюшкой. Во влип… До свадьбы неделя, а он всего несколько раз поцеловал свою невесту, да и то все время боялся как-нибудь нечаянно напугать или обидеть ее. Он не спал по ночам, смеясь над собой. Придумывал сценарии свадьбы: гости свалились под столы, старики собирают грязную посуду, Ксюшка снимает фату, надевает клеенчатый фартук и ласково говорит ему: «Все, Леший, езжай домой, мы тут сами справимся». Он вскакивал среди ночи, бегал из угла в угол, ругал себя то старым маньяком, то маньячным недорослем, опять ложился, а когда засыпал, видел во сне — будто со стороны — себя в черном костюме с белой Ксюшкой на руках, шагающего через порог своего дома, и будто Ксюшка крепко обнимает его за шею, и будто смотрит ему в глаза потемневшими серьезными глазами, и будто говорит что-то очень важное, чего он — тот он, который смотрит со стороны — не слышит, и будто тот он, который с Ксюшкой на руках, шагает через порог, и дверь закрывается, и на веранде остаются свалившиеся с Ксюшкиных ног кружевные белые туфельки на невысоком тонком каблуке… Вот такая у него была жизнь все эти дни. Наверное, просто предсвадебный психоз. Со всяким может случиться.
Зато в день свадьбы все происходило как-то само собой, даже вроде и без участия жениха и невесты. То есть при участии, конечно, но до такой степени пассивном участии, что о нем и упоминать нечего. Их, полностью готовых и слегка отрешенных от происходящего, внимательно осмотрели, покрутили, поправили складочки, смахнули пылинки, посадили в разные машины, довезли до районной администрации, сказали положенные слова, велели расписаться, надеть кольца, поцеловаться и поздравить друг друга. Они послушно выполнили все это, выпили теплое, хорошо отстоявшееся шампанское, после чего их посадили в одну машину, привезли назад в Колосово и усадили во главе стола — целого каравана столов, извивающегося по трем комнатам первого этажа дома родителей Алексея и хвостом вылезающего на веранду. За этим караваном столов народ сидел плечом к плечу, без единого просвета, монолитом… Ничего себе «только свои». Алексей и половины гостей не знал. По вопросительному и чуть растерянному взгляду Ксюшки он понял, что и она мало кого знает. Да и те, кого они знали, занимались своими делами, пили-ели-веселились, иногда только крича «горько» или произнося длинные, прочувствованные, совершенно одинаковые тосты.
И здесь Алексей с Ксюшкой послушно посидели за столом, послушно выпили еще по бокалу шампанского, послушно поцеловались при всем честном народе, слегка касаясь губами, послушно станцевали в освобожденном для этой цели углу комнаты, а потом переглянулись, взялись за руки и пошли в сад, где между двух деревьев висел новый нейлоновый гамак. Сели рядышком, все так же держась за руки, молча понаблюдали издали за кипящим, бурлящим и фонтанирующим весельем домом, переглянулись и одинаково насмешливо фыркнули.
— И долго это будет продолжаться? — спросила Ксюшка.
— Это ты у меня спрашиваешь? — изумился Алексей. — Это я у тебя спросить хотел.
— Ужас какой-то, — пожаловалась Ксюшка. — Никогда больше замуж не пойду.
— Верное решение, — одобрил Алексей. — Поддерживаю целиком и полностью. Я тоже никогда больше не женюсь.
Он повернулся, подхватил ее, посадил к себе на колени и с чуть заметной улыбкой стал пристально разглядывать ее лицо — каждую черточку, каждую веснушку, каждую ресничку, как уже разглядывал однажды, давным-давно, жарким июньским вечером, на веранде теть Надиного дома. Тогда Ксюшка впервые смутилась от его взгляда. Тогда он впервые сделал ей предложение… Если не считать того, что она не слышала.
И сейчас Ксюшка смутилась, вспыхнула, опустила ресницы и неожиданно сказала чуть испуганно:
— А я тогда слышала…
— Что? — поразился Алексей. — Когда? Что ты слышала?
— Ну, там, на веранде. У тети Нади… — Ксюшка слегка откинулась в кольце его рук и глянула на него. Глаза у нее были виноватые, но веселые. — Я слышала, как ты сказал: «Замуж за меня выходи». Только я не поверила.
— Как не поверила? — оторопел Алексей. — Почему не поверила?
— Ушам своим не поверила, — объяснила она. — Думала, померещилось. Ты приехал такой… такой… ну, я объяснить не могу. Я сроду таких не видела. А я кто? Я никогда не думала, что ты меня даже и заметишь…
— Ксюшка, — потрясенно шепнул Алексей, глядя ей в глаза. — Ксюшка, что ж ты такое говоришь, ты хоть понимаешь?
