Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья
– Я тебе уже сказала, что была одна – все время одна с утра и до вечера. Людвиг очень много работал, и я его за это не упрекаю. Однако он находился у себя на родине, в Германии, и после приезда встретил своих школьных друзей и двоюродных братьев и сестер. Когда все его близкие родственники собирались за одним столом на семейный обед или ужин, я не могла принимать участие в разговоре, потому что все болтали по-немецки и я почти ничего не понимала. Вообще-то я сама была в этом виновата, потому что, хотя и прожила там три года, не удосужилась выучить местный язык и войти в тамошнее общество. Я вела себя так, как будто в глубине души желала только одного: вернуться сюда. В общем… Когда свекровь стала возиться с моими детьми, я нашла себе работу в близлежащем городе. Мне приходилось ездить туда на автобусе, но меня это устраивало. Я, по крайней мере, больше не умирала от скуки. В конце концов я познакомилась с французом, который женился на немке. Он тоже был бывшим военнопленным. Его звали Венсан. Он, так же как и я, чувствовал себя в Германии не в своей тарелке, поскольку не мог привыкнуть к новой жизни. Мы стали хорошими друзьями, и чуть больше шести месяцев назад я уступила его домогательствам и отдалась ему. Он так этого жаждал! Он говорил, что обожает меня. Я встречалась с ним раз в неделю, не чаще. Самое странное, Эрмин, заключается в том, что я не переставала любить Людвига даже и на миг. Я клянусь тебе в этом. Мои отношения с Венсаном были лишь мимолетным увлечением, забавой, но в конце концов нас кто-то выдал. Я уверена, что это сделал Герман, двоюродный брат Людвига. Гнусная личность.
Эрмин машинально выпустила из своей руки руку подруги, которую этот жест больно уколол.
– Я вызываю у тебя отвращение? – спросила Шарлотта со слезами на глазах.
– Нет, но…
– Ты почти оттолкнула меня от себя!
– Мне жаль, Шарлотта, но я возмущена. Да, возмущена. У меня, кстати, есть на это право! Изменить такому человеку, как твой муж, всего лишь ради забавы? Я никогда еще не слышала ни о чем более жестоком, более грубом. Ваш приезд сюда имеет какое-то отношение к этой истории?
– Конечно! Мне хотелось доказать Людвигу, что я люблю только его, что Венсан не имеет для меня никакого значения. Я стала для семьи Бауэр паршивой овцой. Мать Людвига испепеляла меня взглядом, а его отец перестал со мной разговаривать. Между нами – то есть мною и Людвигом – состоялся долгий и тяжелый разговор по поводу ребенка, которого я сейчас жду. Людвиг в конце концов меня простил, и мы уехали, не сообщая никому, что я беременна. Через несколько месяцев мы объявим, что у нас здесь, в Валь-Жальбере, родился ребенок, и он будет считаться символом примирения и прощения.
– Но ведь это же совсем не так! Господи, мне теперь понятны и замешательство в глазах Людвига, и твое встревоженное выражение лица. Он заставляет себя улыбаться нам и шутить, но я чувствую, что его мысли где-то далеко и что мысли эти горестные…
Шарлотта, нахмурившись, посмотрела на Эрмин сердито.
– Мне, представь себе, тоже есть на что жаловаться, – процедила она сквозь зубы. – Людвиг иногда возвращался домой в полночь, причем изрядно навеселе. Он проводил вечера с деревенскими девушками. Мне рассказывали, что он танцевал с ними и пел. Можешь быть уверена, он не простил бы меня, если бы у него самого совесть была чиста.
– Единственное, в чем я уверена, моя бедная Лолотта, – так это в том, что вы должны сохранить свою семью и снова стать счастливыми друг с другом. Что касается ребенка…
– Я вполне могла бы обойтись без него! Я не хотела еще одного ребенка. Роды – это тяжкое, изнурительное событие для женщины, и меня отнюдь не радует, что мне придется пережить его еще раз.
Они услышали, что Лора зовет их в дом очень веселым голосом:
– Пожалуйте за стол, дорогие мои! Куда вы запропастились?
– Не говори никому ни слова! – потребовала Шарлотта с отчаянным видом. – Людвиг знал, что я поговорю об этом с тобой, но все остальные не должны узнать правды. И не напускай на себя такой возмущенный вид. Ты ведь сама спала с учителем!
– Ты что, рехнулась? Я никогда не спала с Овидом. Никогда! Я слишком сильно люблю Тошана. Он бы меня не простил.
Они, стоя лицом к лицу, затараторили шепотом, каждая оправдывая саму себя. Первой сдалась Шарлотта.
– Мимин, прошу тебя, не отталкивай меня. Это как раз тот момент, когда ты можешь доказать, что ты для меня и в самом деле немножко сестра, что ты моя настоящая подруга и по-прежнему любишь меня так, как любила, когда я была маленькой. Я сожалею о том, что совершила, и я пожертвовала бы чем угодно ради того, чтобы вернуться в то время, когда родился Томас, на берег Перибонки. Если бы мы не уехали, между мной и Людвигом ничего бы такого не произошло.
Они услышали, что кто-то приближается к ним легкими шагами. Это была Лоранс.
– Я услышала ваши голоса. Бабушка вас зовет, а вы даже не откликаетесь! Что вы делаете здесь, среди сорняков?
– Мы разговариваем, дорогая моя, – сказала Эрмин.
– Все уже готово, пойдемте.
Атмосфера за столом была довольно мрачной. Лоранс с наступлением темноты зажгла свечи, но Шарлотта настояла на том, чтобы включить также и наружную лампу, чтобы та отвлекала на себя комаров. Вопреки усилиям Лоры и Онезима, рассказывавшего различные истории про Валь-Жальбер, всем было как-то тягостно – главным образом из-за мыслей о Кионе. Жозеф Маруа вообще не переносил того, что он называл «драмой».
– Когда я подумаю о ситуации, в которой оказался Жослин, мадам Лора, у меня пропадает аппетит! – заявил он в тот момент, когда Мадлен принесла пирожные. – Если бы мне раньше сказали, что Киона осмелится сбежать с каким-то там парнем, я бы над этим заявлением просто посмеялся. Мне все еще не верится, что это правда. Не верится. Этот индеец ее просто похитил – так, как это произошло однажды с Луи, когда тот был маленьким. Вы помните, мадам Лора?
– Ну конечно! Какая мать смогла бы забыть о таком трагическом событии? Я думала, что его найдут мертвым. Такое вполне могло произойти. Если бы не Тошан, который не побоялся добраться до пещеры Феи, мой сын был бы обречен.
– Вовсе нет, бабушка! – возразила Лоранс. – Там были люди, которые прятались, чтобы их не призвали в армию. Они не допустили бы, чтобы маленький ребенок погиб.
– У них имелась вполне серьезная причина для того, чтобы прятаться. Они не отправились на эту бойню и не погибли на ней! Проклятая война! – пробурчал Жозеф Маруа. – Она забрала у меня двух сыновей.
– Успокойся, – сказала Андреа.
– Не трогай меня, Андреа. Ту рану, которая у меня вот здесь, в сердце, не вылечить никому. Моя маленькая колдунья сделала эту рану менее болезненной, но полностью не исцелила.
