Стивен Фрай - Как творить историю
Впрочем, главное даже не в том, что все вокруг окрашено в тошнотворный цвет яичного желтка, у нас имеется и другая проблема. Комната…
Крепись. Этого не может быть. Просто быть не может. Составь список. Занеси в него все, что видишь. Конспективно, используя только одно полушарие мозга.
Комната, содержащая:
столик, содержащий:
• связку ключей,
• пачку сигарет «Лаки страйк»,
• железнодорожный билет, на котором значится:
«Транзитная компания Нью-Джерси»,
• бумажник,
• мобильный телефон,
• бутылка «Эвиан», содержащая: воду «Эвиан», я полагаю,
• часы, сообщающие: 09:12;
постель, содержащая:
• мое тело, несущее на себе: чужую одежду, шишку на голове,
• мое сознание, ощущающее: тошноту, нелепость происходящего, замешательство, испуг; окна, содержащие:
• жалюзи (закрытые); письменный стол, содержащий:
• компьютер выключенный,
• книги,
• телефон,
• бумаги;
дверь (наполовину открытую), ведущую:
• в ванную комнату;
стены, на которых висят:
• плакаты с изображениями неведомых мне музыкальных групп, бейсбольной команды, симпатичных поп-звезд («М» и «Ж»),
• черно-оранжевый флаг;
платяной шкаф, содержащий:
• одежду (наполовину неразличимую), принадлежащую:
??;
еще одну дверь (закрытую), ведущую в:
•???????
Комплект неплох. О чем он нам говорит? Он говорит о том, что у нас похмелье. Он говорит нам, что мы находимся в чужой квартире. Говорит, что с нами творится нечто неподобное.
Но мы не впадаем в панику. Мы пытаемся расслабить наше открытое всему на свете сознание, подобно тому, как мучимый запором человек пытается расслабить свой несговорчивый сфинктер. М-м, какой симпатичный образ, Майки.
Майки?
Не напрягайся. Постарайся привыкнуть к этому свету.
Воды. Так-то лучше.
В мозгу моем распускаются маленькие цветики воспоминаний.
Я, блюющий в парке.
Нет, не в парке, на площади. На небольшой городской площади.
«Бургер-кинг», не похожий на «Бургер-кинг».
Книжный магазин.
Странно ведущие себя машины. Странно? Что значит – странно? Ладно, потом.
Еще воды.
Автобус. Миленький такой автобусик.
Кто-то произносит: «Генри Холл».
Да, правильно, Генри Холл.
Теперь поосторожней, дружок. Соберись с мыслями. Запомни их. И поспешай без торопливости.
«Поспешай без торопливости»… так кто-то сказал. Прошлой ночью, если это было прошлой ночью, кто-то сказал: «Поспешай без торопливости». Я в этом уверен.
Стив… Мне является имя – Стив. Как трудно разодрать завесу, мой дорогой. Однако взывает же ко мне некто, именуемый Стивом. Не было ль в твоей жизни близкого человека по имени Стив, совсем недавно скончавшегося? Не он ли теперь дает тебе знать, что очень счастлив, что ему хорошо и спокойно?
Да, а вот и второе имя. Майки.
Они все время называли меня «Майки». Почему? Никто меня так не звал. Никогда.
Ощупываю шишку на голове и…
Иисусе…
Еще одна новость. Какой-то сукин сын пролез сюда и остриг меня!
Мои прекрасные волосы… Не такие, конечно, длинные, как у хиппи, но все же они ниспадали, понимаете? Бывало. А теперь они обрезаны, мертвы.
Черт, надо бы встать.
Надо бы встать и…
…и что?
На миг оставим меня лежащим в постели, собирающим себя по кусочкам. Я как-то не уверен, что рассказываю эту историю правильно. Я уже говорил, она подобна окружности, в которую можно войти в любой ее точке. Она подобна также окружности, в которую нельзя войти в любой ее точке.
Самые эти слова стояли в начале моего рассказа. Если у окружности бывает начало. Теперь приходится их повторять.
Как историк, я должен, вообще-то говоря, обладать способностью дать простой и ясный отчет о событиях, происшедших в… ну-ка, ну-ка, и где же они произошли? Все это очень спорно. Загадка, которая меня донимает, лучше всего формулируется посредством следующих утверждений:
А. Ничего из нижеследующего никогда не происходило.
Б. Все нижеследующее – чистой воды правда.
Вот я и лежу, гадая, подобно Китсу: Мечтал я? – или грезил наяву? Проснулся? – или это снова сон? И гадая также, почему, о Иисусе, Джейн не лежит рядом, свернувшись теплым калачиком? Хотя нет, тут и гадать-то не о чем. Ответ на этот вопрос мне известен. Она меня бросила. Это я знаю. Уж это-то я знаю. Нет ее здесь. Обратилась в историю. Ну ладно, тогда – гадая, куда меня, к чертям, занесло.
В самой середке моего мозга расположился темный колодец. Я все пытаюсь спустить в него ведра, ведра слов, ведра образов и ассоциаций, которые смогли бы вытянуть наверх что-то знакомое, вызвать некий чистый, холодный всплеск памяти. Может, если поработать насосом, все и извергнется наружу большим фонтаном.
Понимаете, я знаю, что знаю нечто, вот что меня донимает. Нечто незабываемое. Наиважнейшее. Но что именно? Память – что твой лосось. Чем крепче я его стискиваю, тем дальше он, выскользнув из моих рук, улетает. И этот образ мне тоже знаком.
Надо встать. Встану, все ко мне и вернется.
Ух ты! Голова у нас, может, и болит, в животе все дрожит, ноги подкашиваются, горло дерет, но мы все-таки встали. Сто лет не блевал, и ощущение от этого времяпрепровождения мне нисколько не нравится.
Нет. Неверно. Меня рвало, и совсем недавно. Над чашей унитаза – длинная нить слюны, прилепившаяся к гортани, свисала изо рта… это когда же было-то, прошлой ночью? Недавно. Ничего, вспомню.
А пока… Я гляжу на себя и задаюсь вопросом, что это на мне за одежонка такая? Не узнаю я ни этих шортов, ни тенниски. Извините, но я их просто-напросто не узнаю. Я к тому, что нипочем не надел бы чего-то настолько… не знаю, настолько чистенького, полагаю. Хлопчатобумажные шорты? Поклясться готов, что они отглажены, хоть и заляпаны подсохшими брызгами рвоты. Да еще и тенниска… тенниска из хлопка «си-айленд», господи боже ты мой. С какой-то вышитой золотом эмблемой на левой стороне. Я оттягиваю тенниску сбоку, чтобы приглядеться получше. Вроде бы слон, вверх ногами не разберешь, слон в какой-то люльке. Такие подцепляют к подъемному крану, чтобы переносить животных с судна на берег. Я хочу сказать, каким надо быть никчемным уродом, чтобы носить отглаженные шорты и тенниски «си-айленд» с дол-баными вышитыми слонами?
Вот обувь признать я еще могу. Обычные кроссовки-мокроступы с грязными подошвами, «Тим-берленд». Правда, не мои, хотя ступни облегают, как… ну, вы понимаете. Просто так уж вышло, что «тимберленды» я не ношу. Мне подавай «Себейго». Ту т никакой особой причины, просто таким я всегда и был. Я полагаю.
