Олег Рой - Охота Снежной королевы
Неужели ничего сделать нельзя?! В эту же секунду Алиса увидела, что Олег, единственный из всех, успел сориентироваться и навел оружие на Ингрид. На его лице отразилось чудовищное напряжение, словно Волков катил в гору огромный булыжник, а потом Олег вдруг опустил «калашников», так и не выстрелив.
А Ингрид уже неслась по коридору.
— За ней! Не дайте ей уйти! — крикнул Криш и бросился за женщиной.
Олег тоже побежал, сильно хромая и спотыкаясь на скользком от наледи полу.
Алиса успела увидеть, как Ингрид исчезает в полуоткрытой двери, преследуемая Кришем, который ко всем прочим достоинствам оказался быстр и ловок.
Увлеченный преследованием, Криш тоже выбрался на улицу, и оттуда тут же донеслись сухие щелкающие звуки… звуки выстрелов.
Выходит, там ждала засада. Ингрид обманывала их, уверяя, что отпустит живыми. Ну конечно, это вовсе не входило в ее планы. Ее задачей было получить шкатулку и, по возможности, уничтожить девочку. А потом она собиралась спокойно разделаться с временными союзниками. Ну конечно, ей вовсе не нужно, чтобы о ней и ее базе знали. Все это, как бывает при вспышке осознания, промелькнуло в голове Алисы в долю секунды и исчезло, уступив место более сильному чувству — беспокойству.
— Криш! — закричала она, срывая голос. — Криш!
И встретилась взглядом с Олегом. Его лицо было мрачным и решительным. Передернув затвор, он двинулся к выходу, как человек, готовый вступить в безнадежно неравный бой. Теперь он выстрелит, Алиса прочитала это по глазам Волкова. Он будет стрелять и погибнет сам — что он может сделать против обученных, не знающих жалости сверхсолдат, получивших приказ «уничтожить»?..
— Стой! Олег!
Он оглянулся и покачал головой, а потом сделал еще один шаг к выходу, навстречу смерти.
Алиса вздрогнула, словно ее изо всей силы ударили под дых. Олег был уже у двери, когда в помещение, тяжело дыша, протиснулся Криш. Живой и невредимый.
Он цел! И Олегу нет необходимости лезть под пули! От облегчения у Алисы закружилась голова, и она была вынуждена опереться о стену, чтобы не упасть.
— Не догнал, — мрачно объявил Криш. — У меня плохая новость: выпускать нас живыми никто не собирается.
— Мы поняли, — буркнул Волков.
— Ах, поняли, — Криш окинул его с ног до головы изучающим взглядом. — Так почему ты не выстрелил? У тебя же была возможность.
— Не смог, — хрипло ответил Волков. Он все еще казался напряженным, и на миг Алисе показалось, что он с большей бы охотой пошел туда, под выстрелы, чем остался с ними.
— Понятно, со всеми бывает, — Криш огляделся. — Надо принести сюда мебель потяжелее и загородить вход, это создаст нам на некоторое время укрытие… Хотя, по-моему, они уже получили то, что им нужно. Я бы на их месте не штурмовал лабораторию, а взорвал ее — и дело с концом. Ни один из нас, как понимаю, не входит в топ симпатии Ингрид.
— Она не будет нас взрывать, — послышался вдруг тонкий детский голос.
Ева, о которой в суматохе все позабыли, подошла к ним и, склонив к плечу голову, с интересом прислушивалась к разговору взрослых.
— Почему? — поинтересовался Криш.
— Потому что я еще нужна ей для экспериментов. Я первый удачный опытный образец, — ответила девочка, и эти слова звучали в устах ребенка дико и страшно. — Мама не довела до конца работу.
Алисе показалось, что она ослышалась.
— Кто? — переспросила она.
— Ингрид, моя мама, — ответила Ева и переступила с ноги на ногу.
* * *Они притащили несколько массивных шкафов, про себя благословляя немцев за педантичность и основательность, и соорудили нечто вроде баррикады, обезопасив себя от вторжения мохнатой роты Ингрид хотя бы на время, и только после этого смогли наконец подумать о том, что сказала Ева.
Ее слова казались столь невероятными и дикими, что не хотелось ей верить. Но против фактов, как говорится, не попрешь.
А ведь, если присмотреться, Ева и вправду напоминала Ингрид. Правда, кожа у девочки была белая и даже бледная, зато овал лица, глаза, волосы оказались точно такими же, как у чернокожей валькирии. И как же они сразу не догадались? Как простая мысль об их родстве даже не пришла никому из них в голову? А ведь они были в разгромленной детской, не случайно находящейся как раз рядом с кабинетом Ингрид.
Ева держалась настороженно и, стоя в стороне, наблюдала, однако пока что не проявляла признаков агрессии. «Когда проявит — будет поздно что-то предпринимать», — сказал себе Олег, в свою очередь присматриваясь к девочке.
— Ева… — позвала Алиса, — можно с тобой поговорить? Где твоя комната?
Глаза девочки блеснули.
— Я никогда туда не вернусь! — заявила она.
Панова вздохнула.
— Тебе было там очень плохо, — с грустью сказала Алиса. — Поэтому ты все там кверху дном перевернула. А где ты живешь сейчас? Ты нашла же себе какое-то место, где ты чувствуешь себя спокойней?
Ева посмотрела на девушку так, словно та сошла с ума.
— Здесь нет такого места, — заявила она. — Но если вам нужна комната для взрослых разговоров, пойдемте.
Она привела ребят в небольшое помещение, где не было оледеневших трупов, зато имелся длинный стол и расставленные вдоль него высокие стулья с неудобными прямыми спинками. И вправду, комната для переговоров.
Ева дождалась, пока все рассядутся, и заняла место поближе к двери — такую позицию, чтобы видеть всех присутствующих. И такое поведение, не типичное для детей ее возраста, снова кольнуло Олега в самое сердце. Этой девочке действительно пришлось пережить много. Слишком много…
— Ева, расскажи, пожалуйста, что здесь произошло, — попросила Алиса.
И Ева заговорила. Сумбурно, часто сбиваясь на другие языки — она знала их, судя по всему, не менее пяти, а может, и все десять. Даже Кришу, привыкшему общаться с интернациональной командой, пришлось тяжело, но постепенно из этих путаных речей вырисовалась более-менее внятная картинка.
Еву вырастили здесь, в лаборатории, и с самого начала на девочку имелись вполне определенные планы.
Ее растили как мать будущего фюрера, ни больше ни меньше. Она должна способствовать возрождению в Германии, а дальше и по всему миру идеалов национал-социализма, более известного у нас под названием «фашизм». Об этом девочке твердили с самого рождения. Она всегда знала, что в нее вложено огромное количество сил и труда, она имеет возможности, несопоставимые с возможностями обычного человека, и ее задача — передать эти возможности по наследству тому, кого она родит, когда придет время.
Очевидно, что для Ингрид и других сотрудников лаборатории девочка была скорее инструментом, агрегатом вроде инкубатора, чем живым человеком.
