Алексей Колышевский - Откатчики. Роман о «крысах»
Часть II
…AND…
«Когда в мир является Человек, мир наваливается на него и ломает ему хребет. Он не может жить среди этих все еще стоящих, но подгнивших колонн, среди этих разлагающихся людей. Наш мир – это ложь на фундаменте из огромного зыбучего страха. Если и рождается раз в столетие человек с жадным ненасытным взором, человек, готовый перевернуть мир, чтобы создать новую расу людей, то любовь, которую он несет в мир, превращают в желчь, а его самого – в бич человечества. Если является на свет книга, подобная взрыву, книга, способная жечь и ранить вам душу, знайте, что она написана человеком с еще не переломанным хребтом, человеком, у которого есть только один способ защиты от этого мира – слово; и это слово всегда сильнее всеподавляющей лжи мира, сильнее, чем все орудия пыток, изобретенные трусами для того, чтобы подавить чудо человеческой личности».
Генри Миллер. «Тропик Рака»Чертополох и Белая Лилия
…Он ехал домой через «Динамо». В тот вечер должен был состояться футбольный матч между «Зенитом» и «Спартаком». Море фанатов, разбиваемое омоновцами в полной экипировке на квадраты правильной формы по нескольку десятков человек, покидало стадион. «Спартак» тогда выиграл с небольшим преимуществом. Питерских болельщиков «Зенита» на матче было меньшинство, и во избежание драк со «спартачами» из сектора, в котором сидели «зенитовцы», их пока что не выпускали. «Зенитовцы», заслуженные «Кузьмичи», украшенные шрамами прошлых дуэлей, готовящиеся занять их место «правые», у которых шрамов также было достаточно, и, наконец, совсем юная «шпана-оэфы», смотрящие на «Кузьмичей» и «правых», как смотрела зомбированная толпа на товарища Сталина – все эти объединенные одной страстью люди стали в тот вечер заложниками агрессивного уныния. И уныние это мало-помалу перерастало в глухое недовольство оттого, что их так долго держали и не давали позадирать «спартачей» бдительные омоновцы. Впрочем, дальше ропота дело дойти не успело, ворота сектора «зенитовцев» наконец открыли, и они хлынули на свободу, размахивая флагами и шарфами любимой команды.
Вначале выход «зенитовцев» шел вполне организованно, но в какой-то момент все изменилось. Что именно спровоцировало колоссальную драку «зенитовцев» со «спартачами» после того матча, сейчас сказать сложно. Быть может, брошенная в сторону «спартачей» пустая пивная бутылка или обидное слово, выкрикнутое самими спартаковскими болельщиками, которые, как известно, за словом в карман никогда не лезут, но побоище началось сразу, быстро и мощно. Волны болельщиков накатывались одна на одну и, спадая, оставляли на месте своего столкновения истекающих кровью и корчащихся от боли незадачливых любителей послематчевого буйства. ОМОН хоть и был готов к такому варианту развития событий, но на некоторое время выпустил ситуацию из-под контроля. Впрочем, ненадолго, и вот уже шеренги бойцов начали теснить болельщиков, разрезая их волны, словно волнорез, на небольшие кучки и загоняя эти кучки в метро. Одна из таких групп, состоящая из спартаковцев – «шпаны» лет от пятнадцати до двадцати, – сумела вырваться из милицейского оцепления и дворами уйти в сторону Верхней Масловки. Почувствовав, что они оторвались от преследования, и придя в себя, группка подростков принялась ликовать. Каждый видел себя героем, хотелось подвигов, громко кричать, пива и девчонок. Возле дома тридцать четыре в Мирском переулке они увидели одиноко сидящую на лавочке возле подъезда милую девушку, которая коротала воскресный вечер за чтением книги театральных мемуаров Вульфа. Проходя мимо, кто-то из толпы «спартачей» выкрикнул в ее сторону что-то очень банально-пошлое, вроде предложения о совокуплении. И если бы девушка никак не отреагировала на эту грязь, то, возможно, судьба Германа, с трудом проезжавшего сейчас по запруженной людьми и машинами Театральной аллее, пошла бы совершенно иным путем. Но девушке было угодно поднять свою прелестную и немного легкомысленную голову от книги и кинуть на эту толпу наглых юнцов один-единственный, очень быстрый презрительный, острый взгляд. О таком еще говорят, что «о такой взгляд можно порезаться». И все. Отвечать что-либо девушка посчитала для себя ниже собственного достоинства, да и крайне опасным было это занятие, но взгляд ее заметили, и кое-кого, а именно автора непристойности, заводилу и авторитета шайки, взгляд этот откровенно взбесил. Он остановился. Остановились все. Он двинулся к лавочке, где сидела девушка, и все двинулись вслед за ним, а один из этой группы обежал скамейку и блокировал дверь в подъезд – последний, призрачный шанс на спасение…
Герман тем временем свернул с Театральной аллеи на Петровско-Разумовскую, затем в Мирской переулок. В переулке велись дорожные работы, половина дороги была закрыта для движения, отгорожена пластмассовыми красными барьерами. Ехать быстро было небезопасно, и «AUDI» медленно ехал, почти прижимаясь к дорожному бордюру и переваливаясь с ухаба на ухаб.
Вдруг совершенно неожиданно Герман с удивлением увидел, как из заросшего тополями дворика почти прямо ему под колеса бросилась девушка. Вид ее говорил о том, что она от кого-то спасалась бегством: миловидное лицо пошло красными пятнами, вдоль открытой до самого плеча руки виднелась свежая царапина, чуть выше запястья четко проявились следы от чьих-то пальцев. Девушка застыла перед автомобилем Германа, как перед непреодолимой преградой, и, видимо, будучи не в силах бежать, закрыла лицо руками и разрыдалась. Гера нажал на тормоз, ткнул в кнопку стеклоподъемника: стекло быстро съехало вниз. Он уже хотел было насмешливо спросить, где девушка находит таких не в меру пылких дружков, но увидел преследовавших бедняжку подростков с пивными «сиськами» в руках. Лица некоторых из них были раскрашены в красно-белые цвета, трое украсили себя рогатыми скандинавскими шлемами. Человек десять. Все они орали что-то угрожающее и приближались к Гере и рыдающей девушке. Вместо иронии в нем проснулось сперва безразличие, и циничный рассудок посоветовал объехать ее и не оглядываясь продолжать свой путь: «Сами между собой разберутся», но, по-видимому, звезды в тот день сложились для девушки счастливым и спасительным образом. Гера сжалился над ней и крикнул:
– Быстро садитесь в машину! Они уже совсем близко!
Несчастная медлила. Очевидно, ей, как и каждому, кто не попадал в такие ситуации, с трудом верилось в происходящее. Однако попытка группового изнасилования бандой футбольных фанатиков половозрелого возраста прямо на лавочке возле дома, где жила ее бабушка-«сердечница», перевесила все сомнения. Она метнулась к машине, рванула на себя дверь и рухнула на переднее пассажирское сиденье. Гера, видя, что прорваться вперед он не сможет, ибо фанаты, увидев неожиданно появившееся на их пути препятствие, принялись нагибаться в поисках камней и палок, плюнул на то, что новую машину можно и поцарапать или повредить более существенным образом. Включив заднюю передачу, он вдавил газ в пол и на бешеной скорости полетел обратно к Петровско-Разумовской аллее, благо в выходной день движение было ничтожным и, по счастью, за ним никто не ехал.
