Дж. м. Ледгард - Погружение
Конечно, ничто из этого не подтверждало идеи Дэнни о перезагрузке человечества, в ходе которой исчезнет всякое генетическое разнообразие.
* * *Один из признаков морских созданий – их постоянное движение. Ни горе, ни что-либо еще не способно их остановить. Тунец, помеченный на Мартинике, был выловлен пятьдесят дней спустя в Бросундете, Норвегия, рядом с рыбачьим городком Олесунн.
Клюворылы ныряют, прикасаются к сердцу моря и всплывают снова. Вырываются подышать на свет и снова уходят в глубину. Это похоже на Вознесение. Христос поднимался из ада по всем видимым небесам на самый верх, к Богу.
Латинский термин для Вознесения – ascencio, он предполагает, что Христос оторвался от земли собственным усилием, оставив на камне следы ног.
* * *Она взяла с собой карманный калькулятор, цифровой фотоаппарат, блокнот, мягкий карандаш, термос кофе и упакованный ланч из хлеба, сыра и салями, купленный в супермаркете в Исландии. Том выдал ей сборник музыки, чтобы поставить на борту.
Стояло ясное утро, море оставалось спокойным. Штурман влез первым, потом второй ученый, потом уже она. Двое мужчин, одна женщина. Она надела те же кроссовки, в которых бегала по дорожке. Поднялась по трапику и спустилась в люк.
Глубоководный аппарат представляет собой никелевый шар с толстыми стенками. Необходимость декомпрессии отсутствует: внутри поддерживается постоянное давление в одну атмосферу. Стены покрыты датчиками и переключателями. Имеется три смотровых окна и три мягких скамейки. Пахнет отбеливателем и немного болезнью. Коврик под ногами очень тонкий, коричневый и лоснящийся: такие обычно встречаются у входа в тюрьму или военное учреждение. Она натянула лыжную шапочку. Люк закрыли и загерметизировали.
«Нотиль» лебедкой спустили с борта и опустили в Гренландское море. Треск цепей, финальная проверка – и погружение. Цвета менялись, как меняется цвет неба для ракеты, запущенной в космос, хоть и при другой плотности всего: темно-синий, чернильный, черный. Она разглядела гольца, морскую звезду и стайку мелких креветок. Аппарат начал дышать. Кислород загонялся внутрь, а диоксид углерода, который они выдыхали, очищался литий-гидроксидным фильтром. Самое большое окно предназначалось для штурмана. Ее окно было размером с экран ноутбука. Она прижалась лицом к толстой кварцевой панели. Ей хотелось почувствовать, как дрожит вода снаружи. Она почти ничего не видела – лучше уж было ориентироваться по камерам. Но все-таки ей было очень важно смотреть своими собственными глазами. Она смотрела в темноту, а темнота смотрела на нее.
Атомные подводные лодки не имеют окон и пробираются по воде не рискуя всплывать. Только слушают, сами не издавая звуков. А глубоководный аппарат – наоборот. Он создан, чтобы смотреть. Именно с борта «Нотиля» люди осматривали корпус «Титаника».
– Дэнни, включи музыку, – попросил немец Петер.
– Это же дрянь от Тома, – возразила она.
– Нам придется провести вместе весь день, – заметил штурман, которого звали Этьен. Пришлось поставить подборку Тома. В первой песне бесконечно повторялась строчка «Я путешествовал по свету и семи морям».
Этьен запустил бортовой движитель. Они погружались все ниже и ниже. Вода смыкалась над головой. Шестьсот семь метров… шестьсот тридцать четыре… вышли из мезопелагического слоя… вошли в батипелагический. Когда-то юрисдикция государства распространялась на глубину в пять фатомов, до корабельного киля, до якоря. Поле Энки лежало на глубине три тысячи сто тридцать три метра – тысяча семьсот сорок один фатом.
Шар был слишком мал, чтобы встать. Через час у нее затекли ноги. Она стерла скопившуюся от дыхания влагу с окна и выглянула наружу. Оставался еще час спуска.
– Этьен, не могли бы вы выключить свет? – попросил Петер.
– Весь?
– Да, пожалуйста.
Все человеческое исчезло, осталась только подсветка выключателей и тревожной кнопки. Вода ожила, засветились биолюминесцентные рыбы и угри. Сальпа и медузы закружились в почти дискотечных огнях, когда «Нотиль» их задел. Здесь, внизу, все переговаривалось с помощью света: это самая распространенная форма коммуникации на планете. У самых слабых рыб самые яркие фонарики. На одной рыбе была целая кольчуга из серебряных цепочек, отражающих свет. Еще один способ защиты – прозрачность. То есть испускание красного света, чтобы казаться черным и стать невидимым. Или можно наполнить желудок чернилами и исчезнуть таким образом, как будто проглотив магическое кольцо.
На этой глубине они двигались медленнее. Как в песне Рэя Чарльза, которая как раз играла. Вот и мы, она снова в городе…
– Это ты, Дэнни, – сказал Петер.
– Тебе виднее.
Темнота была такой непроглядной, что она вспомнила о летних сумерках в Лондоне.
Они погружались.
– Можно включить свет? – попросил Петер.
– Конечно, – отозвался Этьен.
Все засветилось. Сверкнул значок с золотым дельфином на шапочке Этьена.
Шар скрипел. В микрофонах слышалось потустороннее завывание, стуки, плач, крики, вопли и выстрелы. Стенки замерзали и на ощупь становились влажными. Она почувствовала запах мужчин – наверняка они почувствовали ее запах. Стерла конденсат с иллюминатора локтем. Девятьсот двадцать один метр… Тысяча сорок три…
– По левому борту! Люминесцентные кальмары! – крикнул Петер.
Они нависли над монитором. Она увеличила изображение с камеры.
– А ты прав.
Белые кальмары были как будто инкрустированы изумрудами и аметистами. Огромный сапфировый глаз разглядывал их, а крошечный глазок прятался глубоко в теле, как гениталии. Они плыли под углом сорок пять градусов, чтобы использовать оба глаза.
Петер был тонкий и гибкий, с вьющимися волосами – активист движения «зеленых». Этьен обладал классической внешностью и римским носом. Священнослужитель, пребывающий в полном восторге от жизни или от самого себя.
– Думаю, ты можешь представить мертвого кита, тонущего прямо перед нашим окном. Он падает резко вниз, вот так, – он показал рукой, – какой пир для обитателей глубин! Только подумай о массе червяков и вшей в желудке!
Тысяча восемьсот тридцать метров… тридцать два… Если бы над ними затонула вся Британия, пик Бен-Невис не увидел бы дневного света.
Мимо проплыли медузы с прозрачными пульсирующими желудками. Океан был голоден. Пасть. Могила.
У клюворыла случился сердечный приступ в Лигурийском море, и он умер. Он утонул, и его голова раскололась о стенки подводного каньона. Щеки тут же облепили бактерии. Червяки, крабы-пауки и все прочие создания, способные прокормиться одним позвонком. Большеротый угорь может за минуту сожрать вес, равный своему собственному, а потом неделями ничего не есть.
