Андрей Шляхов - Байки из роддома
— Боюсь обломать вам игру, — улыбнулся Данилов, с наслаждением потягиваясь. — Моя железная логика подсказывает мне верный ответ!
— Вот как! Давай поделись с нами своей мудростью!
— Элементарно, Ватсон! — Данилов изобразил, что курит трубку. — Есть непреложный закон, который гласит, что все кадровые перестановки заключаются в замене плохого начальника самым худшим из всех возможных. Исходя из него, я могу с уверенностью сказать, что нового главного врача зовут Алексеем Емельяновичем!
— Ну ты Нострадамус! — Шеф восхищенно хлопнул ладонями по коленям.
— Он угадал? — спросила Ахметгалиева.
Вознесенский многозначительно кивнул.
— О, мать моя женщина! — Ахметгалиева обхватила голову руками и принялась раскачиваться на стуле. — Убиться об стену! Емеля — главный врач! Немедленно вешаться или увольняться! Мало нам его, так ведь завтра он вытянет свою подстилку в начмеды и тогда… О-о-о! Уйду на хрен куда глаза глядят! Дежурантом!
— Может, не все так плохо? — осторожно высказался Сахаров.
— Для тебя, Славик, может и да, а для меня нет, — огрызнулась Ахметгалиева.
Сахаров надулся и засопел.
— Ясно одно, — подвел итог Вознесенский. — Теперь мы станем козлами отпущения. Запомните это и не совершайте ошибок, даже самых пустяковых. Новый главный врач нам спуску не даст. Пожалуй, Фаина, ты права — от разговоров о смене работы пора переходить к поиску новой работы. И почему нам не поставили Нижегородову?
— Потому что Гавреченков оказался более перспективным кадром, — объяснил Данилов. — Не старый, энергичный, целеустремленный. Мечта, а не главный врач!
— Совет в Филях? — Анна Сергеевна вошла в ординаторскую, закрыла за собой дверь и только тогда продолжила: — В патологии прямо карнавал. Федоренко ходит важная, как начмед, а Оксана уже видит себя главной акушеркой.
Оксаной звали Воробьеву, старшую акушерку отделения патологии беременности, женщину с узким лбом, массивной нижней челюстью, необъятным задом и еще более необъятным апломбом.
— Илья Иосифович, я к вам по поводу Семенцовой. Она пришла…
— Надо, Анна Сергеевна, — согласился Вознесенский, поднимаясь с дивана. — Пошли ко мне.
Пропустив вперед старшую сестру, заведующий вышел из ординаторской.
Ирина Семенцова, невысокая, тощая, вся какая-то угловатая, у Данилова вызывала чувство жалости. Ни кожи, ни рожи, ни ума, ни доброты, и как результат — вечное одиночество, к которому сама Семенцова уже привыкла. Но не свыклась, в глубине души считая себя несправедливо обойденной всеми жизненными благами. С возрастом Семенцова привыкла лечить грусть-тоску распространенным способом и преуспела в этом настолько, что к сорока годам стала запойной пьяницей.
Долгое время Ирину выручала соседка, работавшая участковой медсестрой. Ее протекция помогала Семенцовой прикрывать недлинные запои больничными листами. Но после того как один из участковых врачей получил срок, пусть и условно, за выдачу «липового» больничного, больничные стали выдаваться строго по показаниям.
Очередной запой Семенцовой обернулся двухнедельным отсутствием на работе без уважительной причины. У Анны Сергеевны была на этот счет одна мысль.
— В сестрах Ире не место, но ее можно оставить в санитарках, — предложила она заведующему. — Она не откажется. Дам ей две ставки, чем плохо?
Подумав, Илья Иосифович согласился. На безрыбье и рак рыба. Три-четыре месяца работает, две недели пьет — не такой уж плохой график для санитарки. Санитарки вообще вечная проблема. Мало кто хочет выполнять грязную работу за мизерную плату. Заведующим приходится буквально навязывать совмещение санитарских обязанностей медсестрам, а тех это совершенно не радует: мыть полы — не их дело.
— Одно теперь хорошо, — сказал Данилов, — Гавреченков перестанет оперировать.
— Пожалуй, перестанет, — согласилась Ахметгалиева. — Негоже лилиям прясть. Только учти те, коллеги, что раньше он доставал всех время от времени, а сейчас начнет делать это постоянно. Надоело все это. Уйти мороженым торговать, что ли?
— Почему именно мороженым? — Данилов посмотрел на настенные часы и решил, что неплохо будет выпить кофе перед уходом домой.
Он встал, взял чайник и, подсоединив к крану фильтр, налил в него воды и вернул чайник на подставку.
— Хорошее занятие, только если торговать не штучным, а в вазочках, — ответила Ахметгалиева, отодвигая от себя одну историю родов и придвигая другую. — Я во время учебы летом подрабатывала в кафе. Заколачивала бешеные бабки.
— Ой, а можно поподробнее? — оживился Сахаров.
— Сейчас, чайник закипит, я вам под чай и расскажу, — пообещала Ахметгалиева.
— Кому чего? — Данилов насыпал кофе в свою чашку.
— Мне чай, пожалуйста, — попросила Ахметгалиева.
Сахаров молча достал из ящика стола пакетик чая и кружку. Он никогда не скидывался на покупку кофе, чая и сахара, предпочитая обходиться своими личными запасами, хранившимися отдельно от общественных.
Когда кипяток был разлит по кружкам, Ахметгалиева начала рассказывать — вкусно, «с выражением», усиливая впечатление короткими паузами:
— Родители мои всегда жили скромно, каждая копейка была на счету, поэтому на каникулах я старалась заработать побольше, чтобы надолго хватило. Работала я буфетчицей в летнем кафе на «Авиамоторной». Основной статьей моих доходов было мороженое, оно буквально спасало меня от нужды.
— Ты продавала его втридорога? — спросил Данилов.
Он не мог представить себе Фаину за прилавком.
— Не совсем втридорога, — покачала головой Ахметгалиева. — В два. Вообще-то мороженое продавали шариками весом в пятьдесят грамм. Шарики надо было отделять от огромной глыбы особой ложкой на длинной ручке и класть в железную вазочку, а затем посыпать сверху шоколадной крошкой, кокосовой стружкой и прочей фигней. Вот в ложке и крылся секрет моего благосостояния! Шарик можно было сделать увесистым, «полным», а можно — и «полупустым». Покупатели к этому не придирались. Никто не взвешивал свою порцию. Есть шарик — и ладно. Чтобы шарик был большим, ровным, но полым внутри, мороженое следовало соскабливать тонким слоем, для чего ложку нагревали в горячей воде. Но не в кипятке, заметьте себе, чтобы шарик не начинал таять еще в ложке и не терял товарного вида.
— В кафе люди приходят с целью приятно провести время, и поэтому все должно быть красиво, — вставил Сахаров.
— Натренированной рукой можно было делать великолепные, гладкие красивые шарики весом в двадцать пять грамм, — не обращая внимания на его реплику, продолжала Ахметгалиева. — Половинная экономия и весьма нешуточная, если учесть, что в среднем я продавала по пятьсот шариков в день. Конечно, мне было очень стыдно, но я оправдывала свою деятельность тем, что жить как-то надо. Поэтому я никогда не выколачиваю деньги с пациенток. Хватит, нагрешила уже на мороженом.
