Гейл Форман - Всего один день
— Ты хочешь бросить меня ради Дрю? — Дрю у нас в классе на втором месте среди чтецов Шекспира.
— Нет, нет, конечно, — отвечаю я в напряженном ужасе. — Просто у нас в пятницу поездка с керамистами. — Это не совсем правда. Мы действительно выезжаем на экскурсии, экспериментируем с глазурями, пробуем обжигать различные органические материалы, а иногда даже сами делаем печи-землянки. То есть такое действительно бывает, но не в ближайшие дни.
— А в выходные, наверное, буду работать над сочинением, — это тоже ложь; сочинения мне бывает необходимо писать только по Шекспиру. Поразительно, как хорошо я научилась обманывать. — Так что до среды, хорошо? Печенье за мной.
— Попроси бабушку прислать этих закрученных с маком.
— Ругелах?
— Произнести я этого не могу. Могу только есть.
— Я передам.
Эта встреча с родителями проходит вполне сносно. Мы посещаем «Музей изобразительных искусств» и «Научный музей». Катаемся на коньках (и у меня не получается держать ноги параллельно). Идем в кино. Много фотографируем. Неловкий момент возникает, когда мама достает каталог и предлагает начать планировать расписание на следующий год, а потом расспрашивает о моих планах на лето, но я, как обычно, выслушиваю, что предлагает она, а сама ничего не говорю. К концу их визита я чувствую себя полностью выжатой, как после забега на длинную дистанцию по Шекспиру, когда долго приходится прикидываться другими людьми.
В воскресенье перед ужином мы заходим в мою комнату, и тут появляется Ди. И хотя я ничего ему о своих родителях не рассказывала, даже что они приедут, уж не говоря о том, какое у них обо мне представление, чего они от меня ждут; но на нем сегодня обычные джинсы и свитер — я его в такой одежде раньше ни разу не видела. Волосы убраны под шапку, никакого блеска на губах. Я его едва узнала.
— Как вы познакомились? — интересуется мама после того, как я перепуганно представила их друг другу.
От ужаса я вообще застываю.
— Мы вместе лабы по биологии делаем, — совершенно спокойно говорит Ди. — Дрозофил выращиваем. — Я вообще впервые слышу, чтобы он правильно это название произнес. Он берет тубус. — Выводим тут всякие генетические аномалии.
Папа смеется.
— Когда я тут учился, нас тоже заставляли это делать, — он смотрит на Ди. — Ты тоже к меду готовишься?
Брови у Ди чуть поднимаются, едва выдавая его удивление.
— Я еще не определился.
— Ну, некуда спешить, — отвечает мама. Я чуть вслух не заржала.
Папа поворачивается к столу и ставит тубус прямо рядом с моей очередной поделкой из гончарной мастерской.
— А это что?
— А, это я сделал, — откликается Ди, берет ее и начинает рассказывать, что ходит на курс керамики, и в этом году они экспериментируют с различными методами обжига и глазурью, и что эту штуку они обжигали в земляной печи на коровьих лепешках.
— На коровьих лепешках? — переспрашивает мама. — Имеются в виду… фекалии?
Ди кивает.
— Да, мы ходили по фермам тут неподалеку и просили у них коровий навоз. Вообще-то пахнет не так уж и ужасно. Этих коров травой кормят.
И тут до меня доходит, что Ди снова говорит не своим голосом, и в этот раз он играет меня. Я рассказывала ему про коровьи лепешки, про их землистый запах, как мы ходили за ними по фермам… Хотя когда Ди сам это услышал, он чуть не умер со смеху от мысли, что наши богатенькие родители, которые отваливают за колледж по сорок тысяч в год, заплатили в том числе и за курс, где нас заставили убирать коровники. Наверное, я рассказала ему о себе больше, чем думала. А он слушал внимательно. Запомнил что-то обо мне. А теперь вот меня выручает.
— Коровьи фекалии. Как занимательно, — говорит моя мама.
На следующий день родители уезжают, а в среду мы начинаем «Двенадцатую ночь». Ди взял в медиацентре два диска. Он считает, что в качестве кары за то, что мы не будем выполнять задание, надо хотя бы посмотреть пьесу несколько раз. Я запускаю ноутбук, и он подает мне сценическую версию.
— Спасибо, что взял, — говорю я. — Хотя я и сама могла.
— Мне все равно в медиацентр надо было.
— Ну, спасибо. И за то, что ты был совершенно прекрасен при встрече с моими родителями. — Я на секунду смолкаю, немало смутившись. — Как ты узнал, что они приедут?
— От своей дорогой Кали. Она мне рассказала. Она мне все рассказывает, ведь мы с ней лучшие подружки, — говорит он, сощурив глаза. — Видишь? Ни к чему ты хотела спрятать мисс Ди от своих. Я же девочка приличная.
— А, да. Извини, пожалуйста.
Ди смотрит на меня пристально, ожидая большего.
— Правда. Мои родители. Тут много… в общем, все сложно.
— Да ничо тут сложного. Я все догоняю. Снизойти до нищеброда Ди и позвать его в гости — это одно, но серебришко лучше припрятать.
— Нет! Ты все неправильно понял! — восклицаю я. — Я не снисхожу! Ты мне действительно нравишься.
Скрестив руки на груди, он продолжает сверлить меня взглядом.
— Ну а как твоя экскурсия? — едко спрашивает он.
Мне хочется все объяснить, правда. Но как? Как я могу это сделать, не выдав себя? Я ведь стараюсь. Стараюсь стать тут новым человеком, кем-то другим, жить с чистого листа. Но если я расскажу про родителей, про Мелани, про Уиллема, если покажу ему, кто я такая на самом деле, я снова откачусь в самое начало.
— Извини за вранье. Но, поверь мне, дело не в тебе. Я просто передать не могу, как я тебе благодарна за то, что ты сделал.
— Нивапрос.
— Нет, серьезно. Ты был великолепен. Родителям очень понравился. И говорил все так гладко, они ничего не заподозрили.
Он резким движением достает из кармана блеск и с невероятным старанием наносит его сначала на верхнюю губу, потом на нижнюю, потом чмокает ими так громко, как будто с упреком.
— А че подозревать? Я ничо ни о ком не знаю. Меня чиста используют.
Я хочу все исправить. Хочу, чтобы Ди понял, что он мне не безразличен. И что я его не стыжусь. Что я надежный друг.
— Знаешь, — начинаю я, — не обязательно при мне это делать. Играть голосами. Можешь быть собой.
Я говорю это как комплимент, чтобы он знал, что нравится мне такой, какой есть. Но Ди понимает это иначе. Он поджимает губы и качает головой.
— Это я и есть, детка. Это все я. Они все до единого — мои. Я знаю, кем я притворяюсь и кто я на самом деле, — он испепеляюще смотрит на меня. — А ты?
Я нарочно старалась все это от него скрыть, но Ди — умный, проницательный Ди — понял. Все. Он знает, что я поганая фальшивка. Мне так стыдно, что я даже и не знаю, что сказать. Через какое-то время он вставляет «Двенадцатую ночь» в дисковод. Мы смотрим всю постановку целиком в полной тишине, не разговаривая, не комментируя, не смеясь, просто сидим, уставившись в монитор. Итак, я просрала свои отношения с Ди.
