Анатолий Курчаткин - Солнце сияло
Клипы закончили крутить в половине пятого — будто резанули пленку ножом. Вдруг после завершения очередного экран сделался непорочно чист, звук исчез, после чего экран выдал предупреждение канала об отключении — и немного погодя выполнил его, разродившись мельтешащим бело-голубым зерном. Никакого подведения итогов, объявления награжденных — ничего этого транслировать не стали. Моих клипов вообще показано не было.
Телефон зазвонил — я еще продолжал ошарашенно сидеть в кресле и все медлил выключать телевизор. Я ничего не понимал. Тина на кресле рядом проснулась от звонка и сонно заворочалась.
— Что, да? Уже? — выговорила она, пытаясь открыть глаза.
— Иди ложись, — указал я ей на постель, бросаясь в прихожую к телефону и на ходу вырубая телевизор.
Звонил Николай.
— Где? — произнес он только одно слово. И в трубке наступило молчание.
Но с таким же успехом мог задать ему этот вопрос и я.
— Конечно, есть вариант, что закончилось оплаченное время и канал отрубил вещание, — сказал он. — Но, честно говоря, это маловероятно.
Я был с ним согласен. Хотя именно о такой причине непоявления моих клипов хотелось думать как о наиболее вероятной.
— Завтра все выясню, — бодро уведомил я Николая о своих планах.
Новый звонок последовал — я только опустил трубку на базу. Теперь это был Юра Садок.
Разговор наш почти в точности повторил разговор с Николаем. Единственно что в отличие от Николая всякие подозрения в отношении канала он отмел без оговорок.
— Да нет, какую кассету им дали, ту и прокрутили, — сказал Юра. — Знаю я, как это делается. А подведения итогов в прямом эфире и не планировалось.
Лене Финько, закончив разговор с Юрой, я решил позвонить сам. В чем-чем, а в том, что он тоже смотрел клипы, я не сомневался, и конечно, лечь спать он еще не успел.
Но я ошибся. Леня спал, и я разбудил его.
— А чего сидеть было, — сонно ответил он. — Мне еще два часа назад все ясно стало, когда там хренятина всякая поползла. Стоило мне звонить. Услышав, однако, из-за чего я ему звоню, Леня разом проснулся. — Ты подавал?! — провопил он. — И со мной не посоветовался? Ну дурак! — С людьми, от которых зависел, Леня был сама осторожность и обходительность, с теми, кто хотя бы в малой степени зависел от него, Леня в выборе выражений себя не утруждал. — На что ты рассчитывал? Вот так приперся со стороны — и дайте мне премию? Что, для тебя, что ли, люди все это дело устроили? Да я этого как облупленного знаю, — он назвал имя главного устроителя фестиваля, того человека-ядра, — настоящий мафиози! Только своя тусовка, остальные не подходи!
— Но меня, похоже, даже не подклеили, — сумел вставиться я в бурное Ленино словоизвержение.
— А с какой стати тебя должны были подклеивать? Подклей тебя — потом журналисты напишут: а вот этого кинули! Нужна мужикам такая головная боль? Не подклеить тебя — и никаких вопросов. Нет человека — нет проблемы.
— Но я же заплатил деньги за участие, — снова удалось мне вставиться в речь Лени.
— Заплатил?! — воскликнул Леня. — Что ты! И это кого-нибудь к чему-то обязывает?
Я вспомнил тот бумажный клочок, выданный мне булгаковской героиней в обмен на моих Франклинов. Действительно, еще тогда же, когда она только выдала его, мне самому подумалось: много он стоит.
Я выругался.
— И что, ничего нельзя сделать?
— Можно, — сказал Леня. — За двумя зайцами не гоняться. В тусню входить. Подготовку к нынешней ночи, знаешь, когда начать следовало? Осенью. С тем познакомиться, с другим, выпить, услугу оказать. Может быть, за кем-нибудь и портфель поносить. — Тут он хмыкнул, зевнул, стало ясно, что интерес к этому разговору в нем исчерпан. — А сейчас что ж. Другого нечего было и ожидать.
Наверное, Леня Финько был прав. Но пойди смирись, когда это произошло с тобой. Да и оставалась еще надежда, что все случившееся — ошибка, накладка, вина телевизионщиков.
Надежда — державшаяся на моем желании ее — была разрушена первым же звонком в офис этой конторы, что проводила фестиваль. Булгаковская героиня, еще два дня назад сама благорасположенность и услужливая смешливость, превратилась в телефонное воплощение косматой завсегдатайши Вальпургиевых шабашей. Не знаю, не имею понятия, вопрос не ко мне, слышал я в ответ на любое свое слово, и еще таким голосом — у меня въявь было чувство, будто по мне со всего размаха прошлись метлой. На просьбу позвать кого-нибудь из устроителей, а лучше всего главного, вот того человека-ядро, я получил метлой уже прямо по морде:
— Да? Вот разбежались! Если они станут подходить к каждому, кто позвонит, им будет своими делами некогда заниматься.
Но должен сказать, нет большей наивности, чем прятаться за булгаковских героинь. Булгаковская героиня — не более чем ваш портрет, представляющий вас в самом невыгодном свете. Человек-ядро носил фамилию, еще более известную на отечественных просторах, чем родовое имя Арнольда, ее следы, только я предпринял свое расследование, обнаружились в телефонной книжке у одного, у другого, и спустя какие-нибудь полтора часа после разговора с завсегдатайшей Вальпургиевых шабашей я имел даже его мобильный телефон. Мобильный — это было круто. Мобильные еще оставались предметом роскоши, игрушкой для богатых, мобильный в руке ставил на человеке знак принадлежности к высшей касте.
На мобильный я и позвонил. Мобильный — это словно бы часть тебя, нечто вроде руки, ноги, почек, печени, мобильный — это твой орган, и на звонок мобильного непременно ответишь.
— Здравствуйте. Это говорит… — Я представился. Посчитав необходимым напомнить о том, как мы столкнулись в дверях. — Я хочу узнать, почему не было моих клипов?
— Откуда у вас мой мобильный? — вместо ответа на заданный мной вопрос резко спросил он.
— Сначала я бы хотел получить объяснение от вас, — сказал я. — Меня интересует, почему не было моих клипов?
Если бы он говорил не по мобильному, вероятней всего, на этом месте он бы положил трубку. Но с мобильным действуют иные законы. Не отнимешь же у себя просто так ногу. Не отсоединишь почку. По мобильному вы будете разговаривать.
— Ну не было и не было, — все так же резко сказал он. — И что?
— Почему? — вопросил я. — Все условия подачи материалов мной выполнены. Деньги, двести долларов, я заплатил. Или это у вас только для своих устраивается?
— А что, для чужих устраивать?
Можно сказать, он мне ответил. И этот ответ был полностью идентичен тому объяснению, которое накануне дал мне Леня Финько. «Ты и засранец!» рвалось из меня залепить моему собеседнику хотя бы виртуальную оплеуху, но я удержался. Я, в принципе, вообще полагаю необходимым воздерживаться от подобных жестов. Они куда больше унижают того, кто их совершает, чем того, на кого обращены. У меня не всегда это получается — удержаться, но тогда получилось.
Мы обменялись с наследником знаменитой фамилии еще несколькими фразами все в прежнем духе, и в какой-то момент я просто отсоединился от него. Забыв, кстати, сказать ему о том, чтоб возвращали эти двести зеленых. Очень может быть, что он бы их мне и вернул. Но я забыл.
Одну из главных премий, как стало известно немного погодя, когда опубликовали итоги конкурса, он присудил самому себе.
Спустя месяца два мне представился случай стать в тусовке устроителей фестиваля своим.
Мне позвонил Боря Сорока и попросил прийти на встречу с «заказчиком». Что означало появление у него некоего типа, которому нужен черный ход на какой-то из каналов, в какую-то из программ. Вероятней всего, в ту, где я в свою пору светил фейсом с экрана. Я снова был для Бори ценным посредником. Вскоре после нашей встречи с Конёвым точно так же я столкнулся в стакановском коридоре с Бесоцкой. Терентьев исчез неизвестно куда, его заменил другой «хмырь», а она сохранила свое место. «Ой, кого вижу! раскидывая руки в стороны и лучезарно улыбаясь, остановила она меня. — Что же ты? Где пропадаешь? Почему никогда не зайдешь?» «Терентьева нет пожалуйста: жду твоих предложений», — вот как следовало понимать ее слова. И уже пару раз я у нее появлялся, принося ей в клюве от Бори зеленую пищу, от которой, само собой, перепадало кой-что и мне.
Так вот приятно согреваемый вожделением близкой и легкой добычи, я влетел в Борин офис, услышал от секретарши, что меня уже ждут, и, придав своему шагу степенность, вошел в гостевую комнату офиса. С кресел навстречу мне, оторвавшись от стоявших перед ними чашечек кофе и рюмок с коньяком, поднялись двое. Один из них, вполне ожидаемо, был Боря, а второй… при виде второго у меня заскочила нога за ногу, и я едва не упал. Второй был не кто другой, как тот, которому я не высказал в разговоре с ним по мобильному всего того, чего он заслуживал.
Видимо, у него возникла нужда в джинсе, и за устройством ее он обратился к Боре. А Боря, в свою очередь, решил использовать меня.
