Альберт Родионов - Серое небо асфальта
— Что-то заговорили… и вот, захотелось… будешь?
— Наливай, — Димка махнул рукой, — куда без неё!
Они выпили, и картошка пошла ещё мягче…
— Завидуют, говоришь? — Маша несогласно покачала головой. — Ненавидят, когда видят, как они жируют; узнают, что самое дешёвое вино в элитных ресторанах стоит тысячу долларов за бутылку, а подороже — ценой в пятнадцать штук БАКСОВ; смотрят на этих полу-артистов — полу-мужиков — полу-баб, когда слышат их песни, или юмор в развлекательных шоу типа: "comedy club", где через звук — слово "Срать! Сука! Говно! Блять!" — говорят они, забыв слова более приемлемые для уха человека, а не опарыша, а дерьмо… хоть так — хоть этак, липнет к башмакам и душам! "Ханжество" — сейчас закричат они, услышав меня, а я отвечу: — Хамство! Слово "ссать" бьёт брандспойтом из их уст и заливает по уши, но тем более никого не шокирует, плавать и не тонуть в урине нравов элита умела всегда, но этого мало, надо более глобально — научить всю страну, где мужчины, уподобляясь столичным клоунам, по собачьи, словно играют в паровозик, будут прижиматься к задницам друг друга и делать конвульсивные движения… За деньги, мы и не это сможем, главное — рейтинг! — Маша побледнела… Димка заметил это, но не перебивал. — А если рейтинг — главное, то до чего можно дойти в погоне за ним?
— Животные! — вздохнул он и потянулся к бутылке.
Маша хотела уже сказать, чтобы не спешил, но передумала, взяла наполненную им рюмку и быстрой скороговоркой прочла:
"…И на этом сквозняке
Исчезают мысли, чувства…
Даже вечное искусство
Нынче как-то налегке!"
— Ахматова! — она значительно посмотрела на Димку и тряхнула головой, — Содомиты! перестали бояться, скрываться, они побеждают, потому, что узаконили разврат! — Маша выпила и отодвинула посуду подальше от себя. — Если вообразить, что это победа!
— Слушай, может это оттого, что народ устал жить под присмотром? Вырвался и теперь отрывается за все годы страха и заключения?! Странно конечно, вроде бы и боголюбец, и знает, чем закончилось у Содом с Гоморрой, странно!
— Это не народ, — Маша скривилась ртом, — Это те, кто из грязи в князи! Быдло! Заметь, настоящие артисты — мастера, избегают подобного свинства, чураются чёрного пиара, дешёвок — тусовок под лукулловы пиры, потому что им не нужно подогревать к себе интерес би-ориентацией и всякой желтухой, они востребованы всегда и везде, тем более, сейчас, на фоне массового засилья бездарей!
— Чураются ещё и потому, как мне кажется, что им денег жаль, они их тяжело зарабатывают! А эти безголосые, говорящие "певцы" тратят энергию лишь на переезды и траханье фанатов! — Димка солидарно Маше, округлил глаза.
— Да, чёрт с ними, пусть говорящие, едва шепчущие, но пусть блеют по нотам, уши ведь режет, не дай бог их услышать живьём! — возмутилась она. — Касаемо их — я за фонограмму!
— Мрак! Мне становится страшно и стыдно… но им нет, вот что ужасно, и их родителям, порой действительно талантливым людям, тоже не стыдно тащить за уши на сцену чад своих бездарных!
— Слушай, а может родители кайфуют на самом деле, тихонько так — про себя… что на их детях бог отдыхает?
— Да ну, это же родители, всё-таки!
— А… в их кривом зеркале "искусств" всё может быть, там психика набекрень уже давно… всегда! — Маша отмахнулась. — Я не один репортаж сделала об этих… знаю! Не знаю, только, как ещё их назвать!
— Ну, и может ли нормальный человек им завидовать? — Дима, как бы, удивился…
— Это как раз ты говорил, что завидуют! — Маша, казалось всерьёз, удивилась забывчивости Димы.
— Ну… я… я… уж и пошутить нельзя! — он виновато шмыгнул носом и потянулся за водкой…
— Хватит! Всё-таки завидует! На подсознательном уровне, многомиллионная серая душа! — она взяла бутылку и унесла на кухню. — Что будем делать с деньгами? — с кухни донёсся её голос. — Тянуть на картошке до появления Виктора или разменяем сотню из тумбочки?
— Не удобно как-то… — Дима вздохнул, и с надеждой взглянул на появившуюся в комнате Машу. — Но картошку… больше не могу… Разменяем, я уверен, он не обидится, наоборот, рассердится, что так долго крахмал жрали. Ты, не знаешь Витька?! Это же земной Бодхисаттва! ему самому ничего не нужно, живёт он для нас, сам мне недавно говорил!
— Бодхисаттва? — Маша ухмыльнулась. — Ты Дима, чего не знаешь досконально, того не торопись вещать, так ведь и дураком прослыть можно! Ботхисаттва! Выразился!
— А чего? — Димка немного обиделся. — Между прочим… а… — он вовремя спохватился, что вряд ли сможет вкратце объяснить подруге о появлении в его жизни: "книги", Демиурга, разговоров с Виктором, Амалией… — "Слишком ты много знаешь, слишком! — пожалел он Машу, решив, что кого-то, в чём-то убеждать, ему давно надоело. — А может она права?" — подумалось вдруг, окончательно успокоило, и он воскликнул: — Однако Виктора нет уже третий день!
— Придёт! Квасит с кем-нибудь твой Бодхисаттва, оправдывая своё не появление — заботой о нас! — подколола Маша. — Ну, раз решили, то я за продуктами, сиди дома, никуда не уходи, а то рассержусь!
— Ладно, — недовольно буркнул Дима и подумал: — Больно надо куда-то идти, когда на кухне стоят пол бутылки водки!
* * *
Маша сделала покупки и, подойдя к кассе, вспомнила, что забыла купить спиртное. Нет, она помнила, что дома ещё оставалось что-то, но для двоих это была не доза, поэтому, вполне резонно отметила, что второй раз бегать в магазин глупо, если можно всё учесть сразу. Она вспомнила любимую поговорку Виктора: "Пошли дурака за одной, он одну и купит!" поэтому взяла три бутылки, вспомнив, что Виктор может неожиданно объявиться, и как дальше будут развиваться события, предугадать не трудно.
— Маша, — окликнул робкий голос, — это ты?
Она обернулась и рассмеялась…
— А что, не похожа? — она шутливо толкнула Коклюша в грудь. — Ну у тебя и видон! Отпустили?
— Ага, говорили, что будут катать ещё пять месяцев, мол, с делом непонятка, а вчера раз… и с вещами на выход… но подписку взяли… дурачьё! Где я деньги-то возьму, чтобы уехать?! И куда уехать?! Дурачьё! — со смаком повторил он и вдруг сморщился лицом… из его глубоко запавших глаз вытекли несколько слезинок… — Вы меня простите, они так били! потом в камере тоже… урки! спал у выварки — параши, одно повезло, что девственность сохранил, сказали: на моё счастье желающих не нашлось, уж больно не аппетитно выгляжу. Вот Машенька, как оно… тяжко одному… и в возрасте!
— Да ладно, не расстраивайся, проехали, — вздохнула Маша. — Ты где сейчас живёшь-то?
— Ну, Очкарик ведь суда ждёт, а я жил у него раньше, сунулся вчера, было, но сестра не пустила! — Коклюш вытер грязным рукавом фуфайки мокрые глаза. — Живу в коробках, на Молодёжном — у самой железной дороги.
— Это в бомж — городке, что ли?
— Ага! В нём! Ох и разросся собака! Чёрные риэлторы с ментами работают, а те, говорят, с властями городскими делятся, вот городок картонный и растёт! Надо на свалке порыться, может, шкаф какой разберу — на строй материал, у тебя ничего нет, Маш? — Коклюш воровато оглянулся и засунул бутылку водки в рукав фуфайки. — Подожди, я сейчас хлеба, кильки банку куплю и пойдём.
Кассу миновали удачно, без эксцессов, Коклюш был не пойман, а значит не вор! На улице он снова спросил:
— Так что там, со строй материалом? нету?
— Откуда родной, сами у Витьки живём, меня ведь мусорa на хату напрягли… — она значительно посмотрела на бывшего педиатра, семенящего рядом мелкими быстрыми шажками…
— Прости! простите меня ребята, не смог Зоей Космодемьянской стать, не выдержал издевательств! — он снова хотел заплакать, но Маша пресекла попытку, толкнув его в плечо со всего маху.
— Не гнуси, а то пойду! — почти грубо сказала она. Он отчаянно зашмыгал, но сдержался. — Мы Витька потеряли, ушёл с утра три дня тому, понятия не имею, что могло случиться?!
— Три дня, говоришь, нет? — Коклюш крепко задумался и побледнел… — Не дай Бог!
— Что такое, что? — Маша остановилась и воткнулась в него сверлящим взглядом. — Ну, говори, чего замолчал?
— Да нет, вряд ли, просто слышал вчера… Как вышел из КПЗ, так сразу к универсаму, там наша точка, ты знаешь. Ну, выпили грамм по триста, а тут подходит один… ну… его никто вообще не уважает, я с ним никогда… стукач ментовской, одним словом! Ну и рассказал: что два дня назад нашли сгоревший труп неизвестного, в коллекторе. Сгорел, говорит, так, что определить личность не представляется возможным! — Глаза Коклюша высохли, и он заторопился… — Меня ждут, вообще-то, я побегу Маш, ты привет передавай, думаю, найдётся, не может быть, чтобы он, ведь не скандальный, не дурак, смолчит, если что. Ну ладно, бывай! — он пятился несколько метров, пока Маша во все глаза смотрела на него и ничего не могла сказать, потом развернулся и почти побежал…
