Олег Журавлев - Соска
Вилена сидела, сжавшись в комочек на бивне, и не отвечала.
— Тогда какие же мы персонажи, а? Я вот себя чувствую более реалистичным, чем он, — и Хабибуллин кивнул в сторону койки с неподвижным пациентом. — А палата эта, а койка, что, тоже выдумка? Тогда и тот, кто в койке…
Дверь резко распахнулась, взметнулась занавеска, и в палату вошел взмыленный Полежаев.
Ни слова не говоря, издатель уселся в кресло с огромной спинкой и потертой до блеска темно-желтой обивкой в цветочек, которое высилось чуть ли не до потолка. В качестве пледа на кресло была накинута прекрасно выделанная шкура карликового слона.
— Я не пропустил ничего интересного? Служебную машину попросили слетать в одно место, — пояснил он, перегнувшись через подлокотник, как король из сказки, — придется подождать десять минут.
Полежаев продел левую руку в хобот пледа и положил ее на подлокотник, вытянув пальцы.
Однако если взять вот это кресло, к примеру, — подумал Хабибуллин. — Я его воспринимаю совершенно естественно, хотя мне почему-то кажется, что минуту назад его здесь не было…
Вилена вдруг встрепенулась в своем углу, подошла к креслу, встала на колени и разложила на полу специальный маникюрный набор. Пододвинув под руку Полежаева изящный столик из пластмассы под красное дерево, она окунула кисть в эмалированную вазочку с теплой водой и начала аккуратно ее массировать.
— А мы? — спросила Вилена, приступая к маникюру.
— А что вы? — Диктофон опять ожил, как будто отвечал на заданный вопрос. — Вы — всего лишь бред моего мозга. Вы исчезнете, как только врач Хабибуллин нажмет на кнопку. А он на нее обязательно нажмет! Я так задумал.
А бегемот этот вообще говорит сам собой. Я его даже не включал…
Хабибуллин открыл пластиковую крышечку на животике бегемота, вынул батарейки и швырнул их в корзину для мусора.
Что же со мной происходит? Может, бросить все и бежать?
— Что за кнопка? — властно поинтересовался Полежаев.
— А?
Хабибуллин с трудом оторвался от своих мрачноватых размышлений и подошел к сложному прибору, который помещался в изголовье Степана.
— Вот она.
Он указал пальцем на темно-красную, как венозная кровь, кнопку. Рядом имелся пояснительный рисунок кнопка в профиль. Выдвинутое положение отмечалось сердечком, второе, вдавленное, было помечено черным значком: череп и скрещенные кости. В том смысле, что надавишь — убьет.
— Не перестаю удивляться, — воскликнул Полежаев. — И про кнопку-то он знает! Очень хитрый фокус. Создается впечатление, что этот доходяга не только как бы беседует с нами, но и уже был свидетелем этой сцены… Ай! Осторожнее, пожалуйста!
Вилена виновато посмотрела на щипчики.
— Затупились, что ли… Я закончила эту руку. Поменяйте хобот, пожалуйста.
— Вот и отлично. Сейчас машина моя подойдет, я вас подброшу. Хотя вы говорили, что на своей приехали? Рафаэль Рустамович, я надеюсь, эта запись на вас не особенно сильно повлияла? А то я и сам на кнопку нажму. Не вопрос.
А вдруг мы взаправду только и есть, что его сон? Ненастоящие? — подумала Вилена, принимаясь за вторую руку.
— А вдруг мы, взаправду, только сон? Ненастоящие? — спросила Вилена, ловко орудуя пилочкой.
— Вилена Анатольевна имела в виду — ненастоящие здесь и сейчас, — уточнил Хабибуллин, хотя, возможно, маникюрша этого и не имела в виду. — А на самом деле мы живем преспокойно в другом месте. Ну как у него, — кивнул врач в сторону лежащего. — Тело растянуто во времени, пласты и все такое.
— Как же я могу быть ненастоящим, если я сижу в кресле, мне душно в плаще и больно, когда эта неумеха отрезает заусенцы тупыми щипцами, ай!
— Да я-то тоже уверен, что я настоящий…
Хабибуллин потрепал сам себя за щеку и с силой прикусил губы.
— Только почему-то мне кажется…
— И я настоящая! — торопливо вставила Вилена.
— Только почему-то мне кажется… Вот если я подумаю о себе, о доме, о жене, о клинике, то все это существует как бы вообще, как блок информации, находящийся в моем мозгу. А как только я пытаюсь подумать о чем-нибудь конкретно, как бы вычленить элемент из массы моего знания, рассмотреть поближе, то как-то не получается… И потом, хотя я и прекрасно осведомлен о том, что из-за недостатка у клиники средств Степан Афанасьевич Свердлов помещен в цех по разделке падающих слонов, мне это кажется странноватым.
— Да? А мне — вовсе нет. Вполне логичная ситуация для страны, у которой на государственное здравоохранение предусмотрено меньше бюджета, чем на цеха по разделке слонов. Девушка, вы закончили?
— Да…
Вилена, кряхтя, поднялась на ноги.
Полежаев принялся любоваться своими ногтями и делал это никак не меньше пяти минут.
— Кстати, что это, вы в игрушки играете? — как бы невзначай поинтересовался он, не отрываясь от созерцания.
— В смысле? — не понял Хабибуллин.
— Ну, вот же, из желтой пластмассы, в карман спрятали. Это что такое?
— Ах, это… Это диктофон такой, под игрушку.
— Диктофон? Смешной какой. Что только не напридумывают! Надо сыну такой же подарить. И что там на нем, музыка?
— Не совсем. Там рассказ.
— Рассказ? Во как! Любопытно. И чей? Ах… я, кажется… Уж не его ли?
Полежаев скосил глаза в сторону койки.
Хабибуллин утвердительно кивнул головой.
— Интересный? В смысле, длинный? Вы слушали?
— Слушал. Не очень длинный рассказ. Средний такой. Но интересный и адаптируется к жизни.
— Адаптационный? Обожаю такие вещи! Может, послушаем? Вилена Анатольевна… — Полежаев изогнулся в своем кресле-троне, чтобы посмотреть на женщину. — Вам интересно будет послушать? Послушаем, а потом отключим Свердлова от жизни. А то как-то неудобно, не прослушав. Может, последняя воля, так сказать… У вас как со временем?
Боже, что он несет! Отключим от жизни… — тревожно подумалось Вилене. — Да и я хороша: бросаюсь делать маникюр первому встречному. Все это как… во сне.
Вилена встала, выплеснула содержимое ванночки за разделочный стол и вытерла руки о свое платье.
— Нормально. Чем позже я исчезну, тем лучше. Только вот присесть хотелось бы…
Вилена растерянно обвела взглядом помещение.
На помощь ей пришел Хабибуллин. Он крупно прошагал через палату, открыл дверь с заиндевевшим иллюминатором и один за другим вынес из холодильной камеры два кресла на стальных ножках о трех колесиках. Дешевый кожзаменитель обшивки покрылся инеем, а на одном из кресел даже лопнул, оголив поролоновое нутро. Его врач взял себе.
— Так они же холодные! — с неподдельным ужасом воскликнула Вилена. — Брррррр!
— Не волнуйтесь вы так, Вилена Анатольевна, там подогрев есть. Вон, видите кнопку на подлокотнике?
Хабибуллин вежливо поместил на грудь Степана желтого пластмассового бегемота и вернулся на свое место. Все трое уютно уселись перед койкой, как будто рассказчик просто решил говорить лежа.
Полежаев слегка повернул голову в сторону доктора, который в своем низком кресле был на две головы ниже.
— Я надеюсь, там нет ничего такого… Тайного умысла или намека на несуществующую реальность. А то, знаете ли. Не люблю.
— Нет-нет! Просто один из его рассказов. Никак не относится.
— Ну ладно тогда, включайте!
Хабибуллин, пригнувшись, как в кинотеатре, пробежал до постели коматозного и включил диктофон.
— Раз, два, три… — раздался спокойный голос Степана из пасти бегемота.
— Громкость нормально? — спросил Хабибуллин, бегом возвращаясь на место, как фотограф, включивший фотоаппарат на замедленную съемку.
— Нормально! — кивнул Полежаев и невежливо захрустел попкорном.
И вот однажды случилось чудо.
Я скорее почувствовал, чем услышал — дверь за моей спиной открылась, — писал я на листе.
Я скорее почувствовал, чем услышал — дверь за моей спиной открылась.
Я скорее почувствовал… чем услышал… дверь за моей спиной… чем услышал…
За моей спиной… Почему за спиной? Вот же она — осталось толкнуть. И вообще, откуда я знаю, что он в туалете?
Аэропорт был каким-то бесконечным и гулким. Перешептывания отъезжающих собирались вместе и висели гулким эхом где-то высоко под потолком. Я об этом вспомнил потом, выйдя из комы. Это и было чудом.
«Откуда я знаю, что он в туалете?» — снова подумал я и толкнул дверь с табличкой, на которой была мужская шляпа.
Откуда я знал, что он в туалете, — не имело ни малейшего значения. Знание это было во мне, и этого было достаточно.
Итак, я толкнул дверцу туалета. Он стоял спиной ко мне и мыл руки.
По «выражению» его спины я догадался, что он сразу же понял, кто вошел. Он не спеша повернулся ко мне. За этой неспешностью скрывалось огромное напряжение. Я чувствовал себя примерно так же.
