Ирина Лобановская - Что мне делать без тебя?
Так, балагуря и ласково воркуя, Мэри напоила Ашота, закутала в одеяло и погасила свет. Потом она нежно поцеловала его в нос.
— Спи, дурачок! Спокойной тебе ночи! Я сегодня тебе явно не понадоблюсь.
— Мэри, — прошептал Ашот, засыпая, — какая ты славная, Мэри…
— Ну конечно, славная, еще бы нет! — хмыкнула фотомодель, выходя и закрывая за собой дверь. — "И эти сильные мужчины…" О жене ты даже не вспомнил!
На второй звонок сыну Ашот так и не отважился, как ни пробовала уговорить его Мэри, объяснявшая, что Олеся ею прекрасно подготовлена и обработана, что она очень влияет на Карена: осталось только набрать номер и тогда… Что тогда, манекенщица договорить не успевала, потому что Ашот всякий раз зажимал уши и яростно тряс головой.
— Нет, нет, Мэри, даже не продолжай! Я больше не смогу! Не смогу, как бы ты ни старалась!
— Идиот! — кричала разъяренная фотомодель. — Для кого же тогда я так мучаюсь? Не для себя же, и не для Олеси, и не для твоего зарвавшегося поросенка!
Потом, видя его горестное лицо и безвольно опущенные плечи, Мэри становилась на колени возле его ног и опускала на них свою маленькую гордую голову. Янтарные глаза смотрели на Ашота сердито и печально.
— Болван! Тысячу раз болван! Ну почему ты такой глупый? Ладно, тогда немедленно поцелуй свою длинную девочку, а то она начинает скучать!
Мэри и Ашот незаметно крепко привязались друг к другу. Она уже очень редко вспоминала Глеба, а Ашот равнодушно, просто автоматически проводил рукой по рыжим прядкам Маргариты. Ей приходилось теперь проводить слишком много времени в одиночестве, коротая вечера с преданной Дусей. Рита свыклась со своим новым положением, безропотно его приняла, как наказание, данное ей свыше, и даже почти не тосковала по своей прежней безоблачной жизни с мужем и двумя сыновьями. Непричесанная, в халате, неслышно бродила она по опустевшей, словно нежилой квартире и ничего больше не ждала, ничего не хотела, никуда не стремилась. Жизнь кончилась в тот момент, когда она бестрепетной рукой вложила в ладонь мужа страшную ампулу. Потом ушел Карен, за ним — Левон, а теперь — и Ашот… Ну что ж, этого следовало ожидать и она вполне это заслужила. Маргарита не вправе была сетовать на судьбу.
Ашот встречался с Мэри все чаще и чаще, иногда проводя у нее целые дни. Он скучал без нее, нетерпеливо ждал ветреную фотомодель, ему нравился ее взбалмошный характер и звонкий голос, он любил ее долговязую фигурку и милую лексику. И шальная Мэри летела сегодня к нему на свидание. Она безумно торопилась, потому что слишком опаздывала. На повороте ей навстречу выехал грузовик. Мэри не сумела вовремя затормозить на мокром асфальте, и красный "рено" на полном ходу врезался в борт грузовика.
Мэри умерла мгновенно, не успев даже понять, что произошло.
Казалось, весь город собрался хоронить Мэри Абдрахманову. Небо опустилось ниже и прикоснулось облаками к крышам высоких домов. Олеся увидела огромную толпу народа и остановилась. Зачем здесь столько людей? Они будут мешать ей увидеться с Мэри… Карен стоял рядом, крепко обняв Олесю за плечи. За прошедшие три дня она снова ослабела и передвигалась с трудом. Она словно отупела и умерла, и только краешком чуть живого сознания помнила одно: ей нужно увидеть Мэри. Подруга непрерывно, требовательно звала ее из своего далека, и Олеся торопилась сегодня к ней, не понимая, что Мэри больше нет. Раз зовет и ждет — значит, надо идти.
За последние три дня Леся дошла до полного нервного истощения. Ее опять, как осенью, приходилось заставлять есть, без конца утешать и показывать врачам. Одурманенная успокаивающими, она совершенно перестала ориентироваться в пространстве и только со страхом озиралась, оглядываясь на Карена и стискивая холодной ладонью его руку. Карен категорически отказывался везти ее на похороны, но она впала в настоящее безумие, и он отступил. Лишь на похоронах Мэри Олеся увидела наконец отца и Ашота Джангирова.
— Это ты ее погубил! — закричала она подошедшему Глебу, глядя на него с ненавистью. — Сначала маму, а теперь ее! Ты во всем виноват, один только ты! Пусть он вернет мне мою Мэри, путь он ее вернет, Карен!
Люди оборачивались, останавливались, кто-то спросил, не нужна ли помощь. Карен, который сам уже едва стоял на ногах, крепче обнял Олесю и прижал к себе.
— Тихо, тихо! — зашептал он. — Никто тут не виноват, никто! Глеб Иваныч, вы же видите: она просто невменяема! Я не хотел вообще ее сюда везти, но она так умоляла…
— Я вижу, мальчик, я все вижу! — Витковский грустно кивнул. За его руку зацепилась любимая неизменная трость, стоящая рядом Юрате смотрела огромными, полными слез глазами. — Ее бы нужно к врачу…
Карен махнул рукой.
— Я уже не раз консультировался.
Оцепеневшая на время Олеся хотела вновь что-то крикнуть отцу, но побелела и стала медленно оседать в руках Карена. И вдруг кто-то поддержал ее сзади, иначе окончательно измотанный мальчик дал бы ей упасть. Карен быстро оглянулся: Олеся была в надежных объятьях угрюмого Ашота Джангирова. Карен облегченно вздохнул и, торопливо открыв пузырек с нашатырным спиртом, дал его понюхать Олесе.
— Продержись еще хоть немного! Я тебя очень прошу, Леся… Вспомни, что ты мне обещала дома! Иначе нам придется уехать!
— Нет! — выдохнула, приходя в себя, Олеся. — Нет, Карен, только не это! Я постараюсь, я буду очень твердой и сильной…
О какой там силе могла идти речь… Ашот достал из кармана маленькую коробку.
— Дай ей это выпить. У тебя есть вода?
— А что ты мне подсовываешь? — подозрительно разглядывая лекарство, сквозь зубы процедил сын. — Опять какая-нибудь отрава? Но теперь для Леси?
— Карен, прекрати! — тихо сказал Ашот, наливаясь гневом. — Не ерничай, в конце концов! Всему есть предел! Дай ей таблетку, иначе она не продержится и пяти минут!
Он хотел добавить, что сам уже три дня живет с помощью этих таблеток, но вовремя спохватился.
— Это неправда! — запротестовала Олеся. — Убирайтесь все, какого черта вы тут делаете? Мне нужна только Мэри! И я сама пойду к ней!
Она с неожиданной силой оттолкнула от себя Ашота и шагнула вперед. И почти тут же упала бы, если бы не Карен, одним прыжком оказавшийся рядом. Осознав свою беспомощность, Олеся истерически, в голос зарыдала. Ответом ей были громкие рыдания Юрате. Моментально заплакали женщины в толпе. Карен растерялся, и дело бы кончилось совсем плохо, если бы не Джангиров-старший. Ашот кивком головы подозвал Гришу и еще кого-то, приехавшего с ним вместе. Общими усилиями удалось довольно быстро успокоить Юрате и отправить ее на машине Витковского домой. С Олесей было сложнее. Она не хотела принимать никакой помощи отца, и тому поневоле пришлось отойти. Джангировы с большим трудом заставили Олесю выпить таблетку и немного воды.
— Карен, — шепнул сыну Ашот, — постарайся не пускать ее прощаться с Мэри.
— Ни в коем случае! — ответил Карен, но не пустить Олесю к подруге было невозможно.
Мэри настойчиво звала, и этот зов оказался сейчас сильнее всего. Олеся буквально отшвырнула от себя обоих Джангировых и заехала локтем прямо в глаз Грише, когда он попытался ее перехватить. Шаг, еще шаг, и еще один… Почему они не пускают ее к Мэри? Увидев лицо спокойной, словно уснувшей подруги, Олеся тихо, без слез, опустилась на землю. Ашот успел подхватить ее на руки быстрее сына.
— Гриша, Карен, в машину! — распорядился он. — Больше ей здесь не выдержать! Простите, Глеб Иванович!
Олеся пришла в себя уже в машине рядом с Кареном. Не хватало сил даже поднять голову.
— Мэ-ри… — по слогам позвала Олеся и снова впала в забытье.
— Куда ехать, Ашот Самвелович? — спросил Гриша, поворачиваясь к окаменевшему хозяину. — К вам?
— Домой! — ответил за отца смотревший в одну точку Карен. — Там у нас дети одни, они ничего не знают про Мэри, мы пока скрываем…
Ашот молча кивнул. Машина повернула к дому Олеси.
Левон расцвел, увидев отца. Но что опять происходит с Олесей? И почему отец с Кареном такие мрачные и неразговорчивые?
Пока Карен с помощью Гриши укладывал Олесю, Ашот вызвал по телефону своего врача. Тот приехал немедленно. Осмотр и беседа Карена с врачом длилась довольно долго. Ашот успел за это время чуточку прийти в себя и познакомиться с Полей. Ясноглазая избранница младшего сына смотрела со странной задумчивостью и явно не отличалась материнской легкостью.
— Что ты любишь, Полина? — спросил Ашот, пробуя улыбнуться.
Получалось плохо.
— Она любит рисовать! — вмешался Левон. — И еще кактусы. И Сонечку…
— Ну, о Сонечке я знаю, — кивнул Ашот. — Ты хочешь стать художницей?
— Нет, — повела плечом Полина. — Я никем не хочу стать. Никем — это лучше всего…
— То есть? — удивился Ашот. — Ведь чем-то ты будешь заниматься?
