Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 11, 2003
Теперь о Вере Засулич.
Засулич Вера Ивановна родилась в 1850 году (по другим источникам — в 1851-м). К моменту появления в Петербурге имела опыт организационно-революционной деятельности. С 1876 года «входила в состав отряда, организованного бунтарями в Елисаветграде»[47]. Здесь же, готовясь принять участие в крестьянском восстании, прошла серьезную стрелковую подготовку и, по оценке современников, «достаточно искусно» владела огнестрельным оружием[48]. В 1877 году, непосредственно перед подготовкой к террористическому акту, она проживала в Киеве на конспиративной квартире украинофилов, содержателем которой был член организации Левченко[49].
К покушению на Трепова одновременно готовились две группы боевиков. Одна из них планировала ликвидировать Трепова. Перед Засулич поставили более сложную задачу: тяжело ранить генерала.
24 января 1878 года в 10 часов утра генерал-адъютант Трепов вышел в приемную, чтобы принять прошения граждан. Среди записавшихся на прием была и Засулич. Она пришла уже во второй раз: в первый она провела рекогносцировку. «Когда генерал Трепов при обходе просителей подошел к ней, она спокойно подала ему свое прошение, где изложено было ходатайство о выдаче ей свидетельства для поступления в домашние учительницы, подписанное вымышленным именем…Трепов сделал на нем надлежащую пометку и засим повернулся к следующей просительнице. В тот момент, когда сопровождавшие градоначальника чиновники сделали ей знак к удалению, она спокойно вынула из-под тальмы револьвер-бульдог и произвела в генерала выстрел, которым и ранила его в верхнюю часть таза с раздроблением кости»[50].
Обратим внимание на два момента: самообладание Засулич, стрелявшей в человека, и мощность револьвера, пуля которого раздробила кости. Спокойствие при стрельбе в человека позволяет утверждать, что Засулич уже имела криминальный опыт.
Позиция председателя суда А. Ф. Кони заслуживает особого внимания. Он, знаменитый юрист, умышленно нарушил квалификацию преступления и построил судебное разбирательство так, что террористка была оправдана судом присяжных. За пределами внимания суда осталось то, что преступление готовилось группой лиц, между тем как к суду привлекалась только Засулич.
Удачность выбора «варианта мести» и «варианта защиты» при агрессивном оправдательном поведении защитника Александрова привела к тому, что весь судебный процесс был построен не на попытке выяснить организационные моменты подготовки и совершения террористического акта, а на стремлении показать незаконность действий генерала Трепова, страдательную роль Боголюбова и самопожертвование Веры Засулич во имя незаслуженно оскорбленной чести товарища по несчастью. То есть на судебном заседании благодаря позиции Кони проводилась посттеррористическая дискредитация жертвы террора. Недостатки в расследовании преступления судебным следователем 1-го участка Петербурга Кабатом привели к тому, что за пределами обвинения осталась деятельность Засулич в период 1875–1877 годов, когда она была членом криминального объединения — «боёвки» украинофилов.
Утаив революционный путь террористки, Александров изобразил ее жертвой судебного и полицейского произвола монархии.
Прокурор же отнесся к суду формально: поддавшись общему настроению суда и приняв версию «мести Засулич за оскорбление Боголюбова», он свел все свое выступление к силлогизму, что, дескать, нельзя допускать того, чтобы каждый обыватель по своему усмотрению становился судьей и расправлялся с любым, кого сочтет виновным. Монотонная речь прокурора не произвела впечатления ни на присутствовавших, ни на присяжных.
А теперь обратим внимание на исторический контекст судебного спектакля.
В этот момент близилась к завершению война между Россией и Турцией за освобождение славян, где в проигрыше России были кровно заинтересованы Австрия и Германия. В ряде сражений русские войска разбили турок и в январе 1878 года вышли к Адрианополю, угрожая непосредственно Константинополю. Началась подготовка к заключению Сан-Стефанского мирного договора, в разработке проекта которого приняли участие Австрия, Англия, Германия, боявшиеся усиления позиций России. И вот здесь-то «сработал» выстрел Засулич в генерала Трепова. «Революция… поднимала голову, не дожидаясь внешней неудачи, которая должна была удесятерить ее силы». И в момент выработки условий подписания договора, в спешной, лихорадочной телеграфной переписке императора с главнокомандующим, рядом с монархами, дипломатами и генералами, неожиданно проскакивает «какая-то нигилистка», в упор выстрелившая в «бедного Трепова», что вызывало «смятение» умов в Петербурге и ослабило позиции России на переговорах[51]. Ибо правящим кругам России было не до отстаивания интересов государства, когда революционное движение внутри страны приняло террористические формы. И, на наш взгляд, террористический акт с участием Засулич начал готовиться именно после провала Чигиринского восстания и крестьянского бунта в тылу действующей армии (о чем ниже).
Благодаря стараниям защиты и позиции председателя суда А. Ф. Кони террористка была оправдана. Между тем, когда одно из высокопоставленных лиц, находившихся в суде, обратившись к Кони, заметило, что «это самый счастливый день русского правосудия», тот ответил: «Вы ошибаетесь, это самый печальный день его»[52]. И он оказался прав. По стране прокатилась волна покушений на высших государственных служащих. Причем проглядывает четкая закономерность в выборе объектов покушения.
Ночью 23 февраля 1878 года группа террористов-украинофилов, среди которых были В. А. Осинский и Ив. Ивичевич, совершила покушение на товарища прокурора Киевского окружного суда М. М. Котляревского[53]. Историки не объясняют, почему выбор пал именно на Котляревского. Сами же террористы заявляли, что Котляревский был приговорен ими к расстрелу, потому что «принимал будто бы слишком строгие меры против арестованных по политическим делам»[54].
Истинная же причина покушения на Котляревского заключалась в другом: он руководил расследованием по делам украинофилов и слишком много знал. Его надо было ликвидировать либо запугать, чтобы он не копал глубже. Об этом же говорит и инициатор подготовки неудавшегося Чигиринского восстания в тылу действующей армии В. Дебагорий-Мокриевич. «Аресты по Чигиринскому делу произведены были жандармским офицером Гейкингом; следствие по делам велось прокурором Котляревским. И вот у Осинского и его друзей, думавших о терроре, вскоре созрело решение убить этих двух представителей власти. В первую очередь поставлен был Котляревский, о котором ко всему другому передавали из тюрьмы, будто там, при обыске, он осмелился раздеть догола одну политическую женщину»[55].
Из этого высказывания можно сделать два вывода. Во-первых, «заказчики» неудавшегося крестьянского восстания приняли решение ликвидировать тех сотрудников правоохранительных органов, кто принимал непосредственное участие в раскрытии преступления, боясь, видимо, что тем удастся выйти на них. Во-вторых, истинный мотив убийства заменялся «для народа» на ложный, отсюда и легенда о раздетой «политической женщине», которую прокурору в тюрьме раздевать было незачем, ибо личный обыск задержанных проводился значительно раньше.
Следующей жертвой террора стал жандармский капитан Г. Э. Гейкинг.
После предотвращения Чигиринского восстания жандармы начали проводить дознание. В их руки попала очень серьезная информация об организаторах восстания. Испугавшись, что полученная информация будет реализована, террористы включили «в список» на уничтожение адъютанта Киевского жандармского управления барона Гейкинга[56]. «На первый взгляд это покажется странным: не раз „барон“ предупреждал об обысках, не раз скрывал от прокурорских глаз найденные запрещенные книги. Однако дело объясняется просто. Из… следствия по Чигиринскому делу стало ясно, что Гейкинг — либерал лишь по отношению к таким безобидным фрондерам, как украинофилы, лавристы (сторонники П. Лаврова и члены революционного народнического кружка в 1870-х годах. — Н. Л., А. Л.) и проч. Но не то вышло, когда попались крупные птицы. Гейкинг знал очень многих из тогдашних деятелей, знал, чего и от кого можно ожидать, и обыски и допросы производились с таким знанием текущих революционных дел, что стало ясно, как опасен будет при серьезном обороте дел этот „либерал“»[57]. Знаменитый террорист, впоследствии монархист, Лев Тихомиров характеризует барона и мотивы его убийства несколько по-иному: «Убийство Гейкинга было большой мерзостью. Этот Гейкинг совершенно никакого зла революционерам не делал. Он относился к своей службе совершенно формально, без всякого особого усердия, а политическим арестованным делал всякие льготы. Его „политические“ вообще любили, и Гейкинг считал себя безусловно в безопасности. Но именно потому, что он не берегся, его и порешили убить… Но ничего нет легче, как убить Гейкинга, который всем известен в лицо и ходит по улицам не остерегаясь»[58].
