Джонатан Эймс - Дополнительный человек
– Я использую тушь для волос, – сказал он. – Начинаю с корней и зачесываю их назад. Это меняет весь цвет. Это трюк, которому я научился в театре.
Тайна волос Генри в конце концов открылась! Я пытался улыбаться не слишком широко, но меня переполняла радость. Я медленно постигал его, часть за частью. Я уже знал, почему он заранее спускает воду в унитазе, а теперь узнал о его волосах… если я буду терпелив, то дойду до сути всего.
Меня восхитило такое использование туши. Очень остроумно. Генри мог прятать щеточку в карман и выходить из ванной комнаты преображенным, мистифицируя меня. Никаких красок, никаких снадобий, которые мог бы обнаружить въедливый сыщик, вроде меня. Я вспомнил, что видел щеточку для ресниц в машине. Так что улики были.
– Должен сказать вам, – сообщил я, – что иногда у вас на лбу бывают пятна… как в день покаяния. – Я всегда стеснялся намекнуть ему об этом, но, поскольку правда вышла наружу, конструктивная критика была уместна. Я надеялся, что отсылка к религии смягчит удар.
– Да, я знаю. Всегда есть проблемы. У нас слишком много проблем. Но самое лучшее – не думать о них. Лучше дарить друг другу подарки, чем думать о проблемах. – Генри дотянулся до тумбочки и вытащил чистый пластиковый пакет примерно с дюжиной рождественских шариков, бывших в употреблении. – Я забыл отдать тебе это. Прихватил на распродаже, когда мы Гершоном ездили в Нью-Джерси. Теперь можешь завести собственную коллекцию.
Генри пошел на кухню, положил рождественские шарики в глубокую тарелку, отнес их в мою комнату и поставил на подоконник. Мгновение мы стояли, восхищаясь ими. Теперь и у Генри, и у меня стояло по миске с рождественскими шариками, словно по шкатулке с драгоценностями. Мне нравилось быть таким же, как он. Рождественские шарики были для Генри способом признать, что я достиг определенной степени постоянства, что я никуда не уйду.
– Благодарю вас, – сказал я, – но я чувствую себя ужасно, я не приготовил вам подарка. – Я боялся, что Генри отвергнет все, что бы я ни купил, поэтому не стал зря тратить деньги.
– Все в порядке, на самом деле я не собирался дарить их тебе. – Он хотел меня утешить. – Я купил их для себя. Не мог устоять. Но моя чаша переполнена. Так что не беспокойся, и потом, они стоили только двадцать пять центов…
Я трачу больше денег на Вивиан. Я приобрел для нее поддельный шелковый шарф от Шанель на Канал – стрит за десять долларов.
– Очень мило с вашей стороны, – сказал я.
– Это меньшее, что я мог сделать за все, что она дает мне. И конечно же чтобы ее благодеяния и в будущем не оскудели. – Генри хихикнул. Он был искренен только наполовину, на самом деле он не был до такой степени меркантильным. – Но даже если она перестанет обхаживать меня, я все равно буду ей полезен. Она мне нравится. Ох, тяжело это бремя богатства – никогда не знаешь, любят тебя за то, что ты есть, или за твои деньги.
– Ну тогда нам не о чем беспокоиться, – сказал я.
– Да. Но тебя любят. Твоя тетушка любит тебя. – Генри задумался о других людях, которые меня любят, и потом сказал: – А я… я – друг.
«У тебя есть запоры?»
Генри отправился встречать Рождество в Филадельфию, а я направился в Куинс, к тетушке. Мы с ней следовали тому же графику, который был на День благодарения. Кошерные рыбные закуски. На обед жареный цыпленок. Потом «Плейбой». Сон. Голливудский джин.
За картами она рассказала мне, что собирается сесть на диету «Слим-Фаст». Я не был уверен, что это годится для женщины ее возраста, и попытался ее отговорить.
– Тебе не нужно сбрасывать вес. Ты выглядишь великолепно.
– Посмотри на это пузо, – сказала тетушка и подняла подол хлопчатобумажного домашнего платья, чтобы показать живот: он был довольно раздутым и странно выступал на ее маленьком теле. – Пора сходить к врачу, – продолжала она. – Скажу ему, что беременна. Он осмотрит мою киску, и оттуда полетит моль.
Мы оба рассмеялись; я представил тетушку на гинекологическом кресле с разведенными ногами, и белая моль летает над головой доктора.
– Мне нужно класть туда шарики от моли, – сказала тетушка. – Никто больше ею не пользуется.
Старушка и в самом деле слишком любила непристойное. Я же хотел вернуться к ее диете. Я боялся, что она разболеется из-за «Слим-Фаст».
– Вместо этих напитков в порошках, – сказал я, – ты должна есть больше фруктов и овощей и пить воду.
– Я кипячу кувшин воды каждый день, – отозвалась она.
Я подумал, не делается ли нью-йоркская вода еще хуже от кипячения.
– Можешь покупать минеральную воду, – сказал я.
– Не будь смешным. Я не собираюсь тратить деньги на воду.
– И все-таки незачем переходить на этот «Слим-Фаст». Тебя просто пучит. У тебя есть запоры? (В нашей семье всегда употребляли это слово.)
– Я хожу каждый день. Это для меня как религия. Не выйду из дому, пока не сделаю дела. Выкуриваю сигарету, это обычно послабляет.
Я подумал, есть ли для этого научное обоснование или это чистая психология. Вполне может быть, что никотин разгоняет кровь и посылает ее в кишечник, таким образом регулируя его работу.
Тетушка выиграла все три партии, а потом упаковала мне две сумки еды, чтобы я взял их с собой. Она сказала, что донжуан Генри тоже может съесть немного. Еще она отдала мне тостер, потому что теперь не ела хлеба. Я пытался отвертеться от тостера, но она настояла. Мне также не удалось отговорить ее от «Слим-Фаст».
Мы попрощались у лифта.
– Спасибо тебе за все, – сказал я. – Я люблю тебя.
– А я люблю тебя больше, – сказала она.
Важнейший человек
Генри провел лишний день в Филадельфии и вернулся 26-го поздно вечером. Я уже наполовину спал, но мы все равно немного поговорили и решили поехать утром на Лонг-Айленд. Генри вспомнил, что видел автомобиль на продажу на подъездной дорожке в Саутгемптоне, когда был там на вечеринке Вивиан в честь выборов. На самом деле он заметил машину за несколько часов до того, как протаранил дерево «скайларком», и теперь думал, не было ли это знаком. Знаком, что именно этот автомобиль отвезет его во Флориду.
27-го я проснулся рано, принял душ и оделся. В восторге оттого, что мы отправляемся в путешествие вместе, я сидел на краешке кровати, словно ребенок в предвкушении чего-то взрослого в своей жизни, и ждал, пока Генри проснется.
Я даже немного утомился, так что прочел несколько рассказов Сомерсета Моэма, чтобы настроиться перед поездкой, и сделал запись в дневнике.
Около одиннадцати я услышал, как Генри застонал. Несколько мгновений спустя он нетвердой походкой вошел в мою комнату, рубашка обвязана вокруг лба, вместо все еще не нашедшейся маски для глаз. Увидев, что я сижу на кровати совершенно одетый, он открыл рот от удивления и в ужасе воздел руки к небу. Не остановившись и ничего не сказав, он прошел в ванную и пописал, предварительно спустив воду и оставив, как обычно, немного мочи на дне.
Вышел из ванной он менее ошеломленным.
– Хотите кофе? – спросил я. – Могу сходить и принести.
– Не могу принимать решения, еще чересчур рано, – ответил он.
Я терпеливо ждал, пока Генри оденется. Каждые пять минут он мелодраматически стонал, зная, что я слушаю. Когда он перестал стонать и оделся, я вышел на кухню, чтобы показать ему тостер и разнообразную еду, которую прислала тетушка.
– Этот тостер чистый, – сказал я. – Мы можем начать жизнь с чистого листа, не тревожась о тараканах и блохах.
– У нас с твоей тетушкой самые превосходные отношения, какие только могут быть у мужчины и женщины, – сказал Генри. – Она посылает мне подарки, и мы никогда не видимся.
– Вы могли бы с ней повидаться. Можно пригласить ее на ленч, – с надеждой предложил я.
– Нет. Это все разрушит. Мы в великолепной гармонии. Она идеализирует меня на расстоянии. Лучше так и продолжать. Не хочу разочаровывать ее.
Я не стал настаивать, и мы отправились в «Соль земли», чтобы набраться мужества перед экспедицией в Саутгемптон. Сели за свои обычные столики рядом друг с другом, и я спросил Генри:
– Как прошло Рождество у Вивиан?
– Она устроила обед на сто персон в бальной зале, – ответил он. – Собрались все кавалеры. Барбараш, тот самый, который пытается меня сместить. Спенсер Муни, беспринципный старый фрукт, который распространяет ужасные слухи. Ареш Фарман, сентиментальный перс в изгнании. Невилл Генри, обнищавший яхтсмен, он любит драже, и у него подагра. Невилл – единственный, кто мне нравится. По крайней мере, у него есть кое-какая душа. Ему нужны бесплатные обеды. У других двоих есть доход. Но из всех нахлебников я самый честный.
– Уверены?
– Ты бы посмотрел на остальных.
– Разве нахлебник может быть честным?
– Конечно! Я даю Вивиан счастье в обмен на еду. Приношу к ее ногам все свои таланты. Немного профессор. Не – много драматург. Немного бродяга. Немного психопат. Немного интеллектуал. Немного фашист. Немного коммунист. Немного роялист. Немного жиголо. Немного эскорт. Вот именно.
