Акилле Кампаниле - Если луна принесет мне удачу
Юмор Кампаниле всегда неожидан и не легковесен. Это не дешевое зубоскальство над простительными слабостями человеческой натуры. И – быть может, это самое главное, – он всегда окрашен в чуть грустные тона от сознания нелепости бытия и человеческой натуры, от которой никуда не деться, что бы мы ни предпринимали.
Тут нужно сделать важную оговорку для историков литературных стилей и направлений. Говоря строго, творчество Кампаниле, по крайней мере, в его прозаической составляющей, не принадлежит абсурдизму в его классическом виде, сложившемся во французской прозе и особенно драматургии в 50-х годах прошлого века. Мы не касаемся здесь драматической продукции автора (с которой уже знакомы российские зрители, увидевшие в последние годы комедии Кампаниле в постановке нескольких российских театров), которая, по утверждению французских критиков, дает все основания для объявления его основателем театра абсурда, прямого предшественника Ионеско. Кстати, эта неожиданная помощь французской критики, которая возвела Кампаниле в ранг мэтра почтенного направления европейской литературы, немало способствовала переоценке места писателя и в иерархии итальянской литературы.
Сам Кампаниле никогда не отказывался от такого родства, впрочем, считая его простой случайностью. Дело в том, что абсурдистские мотивы, пронизывающие его творчество, идут не от идеологической установки писателя, не от внутренней его убежденности в изначальной нелепости бытия, алогичности и бесцельности человеческого существования, принципиальной непознаваемости причинно-следственных связей в мире природы и человеческих отношений, а скорее от обостренного, изощренного до чувственности внимания к слову как строительному материалу для конструирования параллельных миров. Выражаясь научным языком, его близость к абсурдизму – явление типологическое, а не генетическое.
Есть много внешних признаков и приемов, которые роднят Кампаниле с абсурдизмом. Как уже говорилось, он очень любит играть со словом, именем предмета и человека, утверждая его самоценность, превращая такую игру в самоцель, нередко делая ее основой сюжета или сюжетного хода. Писатель любит возвращать слову или словесному выражению его первоначальный смысл, сталкивать разные значения слова, вызывая забавные недоразумения как между персонажами, так и в восприятии читателей. Нельзя назвать реалистичными и его сюжеты и приемы их развития, действия персонажей далеко не всегда подчиняются логике и здравому смыслу. Часто мотивацию поступков его героев иначе как идиотской не назовешь.
Предлагаемые в настоящем издании два романа Кампаниле дают достаточно полное представление о его творческой манере, хорошо поддаются литературоведческому анализу, но ничего не говорят о личности самого писателя. Или почти ничего. Но одно качество Кампаниле-человека проступает на страницах этих двух совершенно сумасбродных книг. Как бы ни смеялся Кампаниле над литературными штампами, с каким бы самозабвенным ерничеством ни предавался языковым играм, к каким бы нелепым сюжетным ходам ни прибегал с полным пренебрежением к логике реальной жизни, под шумным нагромождением абсурда и хохота всегда можно услышать, вернее – почувствовать тоскливую ноту грусти о трагическом бытии человека. Иногда эта нота вырывается наружу – затихает фантасмагория приключений, сюжетных или словесных, и писатель дает выход лирико-ностальгическому отступлению о чем-то утраченном навсегда, что было родным и знакомым с детства, но ушло безвозвратно. Тогда от книги веет потусторонним кромешным холодом – и куда девались смешные словесные выверты всего лишь страницей назад? У Кампаниле – все как в жизни: трагедия и смерть соседствуют с безудержным весельем, но трагический фон у него не забывается никогда, смерть – главная составляющая любого земного абсурда, смерть перечеркивает все, и как ни пытается Кампаниле смеяться и над ней, у него это получается мрачновато (достаточно прочесть страницы, посвященные жутковатой иерархии покойников – от Дорогих Усопших до Давно Оставивших Этот Мир).
Как ни парадоксально, именно эта фоновая трагическая нота согревает в целом искусственные миры Акилле Кампаниле, в которых человеческой логике, казалось бы, мало места, и делает их неожиданно живыми и близкими нам, обыкновенным читателям. К героям его книг начинаешь относиться как к давним знакомым, сопереживать им, сердиться на их глупость, сокрушаться о неудачах. Может быть, эта вполне традиционная трактовка персонажей (а на самом деле – высшее мастерство писателя, вдыхающего живую душу в литературные создания) и показалась старомодной Умберто Эко?
Кампаниле писал эти два романа уже после прихода к власти в Италии фашистов. В тексте романов мы не найдем ни малейшего намека на политические реалии того времени. Диктаторские режимы не любят, когда их не прославляет литература. Кампаниле этого не делал никогда, и вероятно, его спасло как раз то обстоятельство, что его творчество принадлежало к низкому, презренному жанру. Он смеется как-то абстрактно, над своими собственными сумасбродствами, хотя даже тут можно бы усмотреть тонкий умысел. Абсурдностью отличается большинство диктаторских режимов (хотя это заметно при взгляде со стороны или ретроспективно), поэтому писание абсурдистских романов при абсурдистских режимах можно было бы счесть некоей алгебраически зашифрованной сатирой, но до таких высот анализа в своей маниакальной подозрительности поднималось только сталинское политическое литературоведение, которое на всякий случай, не вполне осознанно, подвигло власть на уничтожение русского абсурдиста Хармса примерно в те же годы. В фашистской Италии абсурдизм сходил с рук – видимо потому, что его считали безвредным фиглярством, не более.
Нам не хотелось бы говорить о других произведениях Кампаниле в отсутствие их материальных воплощений на русском языке (на котором до сих пор, если не считать комедий, выходило лишь несколько рассказов в сборниках). Творчество Кампаниле только начинает свое движение к русскоязычному читателю, которому, надеемся, предстоит совершить еще немало увлекательных путешествий по его фантасмагорическим мирам, согретым грустным юмором абсурда.
Владимир Ковалев
Примечания
1
Своих. – Прим. автора.
2
Я ненавидел несправедливость, любил справедливость, и потому умираю в изгнании (лат.). В слегка измененном виде – слова, произнесенные перед смертью папой Григорием VII. – Здесь и далее прим. переводчика, кроме оговоренных особо.
3
Образ жизни (лат.).
4
День гнева (лат.).
5
С пяти до семи (фр.).
6
Районы Неаполя.
7
Балилла – генуэзский мальчик, который в 1746 г. бросил камень в австрийского офицера, подав тем самым знак к началу народного восстания в Генуе против австрийского владычества. В годы фашизма в Италии (1922–1944) его имя стало символом патриотизма.
