Викас Сваруп - Вопрос — ответ
От этой невообразимой роскоши мне вдруг становится не по себе. В Мумбаи, когда мы с Салимом без приглашения пробирались на свадьбы, чтобы набить себе животы, никогда не завидовали богачам. Однако при виде того, как молодые люди сорят деньгами, точно бумагой, меня охватывает совершенно незнакомое прежде чувство ущемленности. Вспоминаю собственную непутевую жизнь, и явный контраст действует хуже любой пощечины. Чему же удивляться: недавний голод съеживается и умирает, и горы соблазнительной еды на столе не помогают его воскресить. Я чувствую, что изменился. Интересно, каково это — не иметь даже прихотей, потому что любая из них мгновенно покупается за большие деньги, не успев разгореться в сердце? Понравилась бы мне такая жизнь, начисто лишенная хотения? А может быть, подобная нищета желаний страшнее подлинной нищеты?.. Вопросы назойливо вертятся в голове — и не встречают ясных ответов.
Вдоволь наевшись и напившись виски, студенты снова тащат меня к фургончику.
— А теперь куда? — любопытствую я.
— Увидишь! — хохочут они.
Водитель расторопно лавирует по узким улочкам и переполненным базарам, направляясь к окраинам Агры. Наконец он высаживает нас возле Национальной магистрали, у странного поселка с названием «Базай Мохалла». Щит на въезде гласит: «Вы посещаете зону красных фонарей на собственный страх и риск. Не забывайте пользоваться презервативами. Предотвращая СПИД, вы спасаете жизни». Насчет фонарей не все понятно. Насколько я вижу, окна домов горят обычным желтоватым светом. Вдоль дороги припаркована по меньшей мере дюжина грузовиков. По улицам шныряют босые дети, но их матерей что-то не видно. Вечерний воздух пронизывают слабые отзвуки мелодий и колокольчиков, которые привязывают к лодыжкам танцовщиц. В дали, облитой лунным сиянием, мерцают беломраморный купол и минареты Тадж-Махала. Величественное зрелище окутывает неким золотистым налетом даже эти пропыленные и грязные лачуги в один-два этажа.
Выпрыгнув из фургона, студенты направляются в сторону домов и тащат меня за собой. Оказывается, поселение кишит народом. У дверей высятся мужчины жутковатой внешности в курта-паджама, лениво пережевывая листья бетеля. На ступенях сидят девушки разных возрастов, одетые в белье, блузы и увесистые украшения, с ярко размалеванными лицами. Некоторые зазывно смотрят на нас и делают неприличные жесты. Теперь до меня доходит, что такое зона красных фонарей. Это район, где работают проститутки. Вообще-то я слышал о Фолклендской дороге в Мумбаи, а также о «Джи Би-роуд» в столице, но никогда не наведывался в такие места.
Предварительно убедившись, что я не сбежал, парни заходят в крупный двухэтажный дом, чуть менее обшарпанный, чем остальные. Мы оказываемся посреди фойе, откуда ведут к прилегающим комнаткам узкие коридоры.
Навстречу выходит молодой мужчина с поцарапанным лицом и бегающими глазками.
— Добро пожаловать, джентльмены, вы попали точно по адресу. Здесь у нас самые юные и красивые девушки в Агре. — сообщает он.
Студенты отводят его в сторонку, чтобы обсудить расценки. Пачка банкнотов переходит из рук в руки.
— Мы за тебя заплатили, так что иди наслаждайся за наш счет, — говорят мои товарищи, прежде чем разойтись по комнатам.
Я нерешительно стою в одиночестве. Вскоре появляется старая женщина, беспрерывно жующая паан, берет меня за руку и ведет вверх по лестнице. Перед зеленой деревянной дверью спутница останавливается, велит мне войти, а сама устало бредет вниз.
Может, лучше вернуться к фургону? Даже не знаю, как поступить. С одной стороны, хочется убежать, и немедленно. С другой стороны, меня так и тянет, буквально разжигает заглянуть вовнутрь. Во всех болливудских картинах шлюха — это славная девушка с золотым сердцем, которую принуждают заниматься позорным ремеслом против ее воли. В конце фильма проститутка обычно сводит счеты с жизнью, приняв какой-нибудь яд. Возможно, судьба не зря привела меня в подобное место. Что, если героиня ждет меня прямо за дверью? И только я могу стать ее избавителем? И даже изменить концовку, не дав ей выпить отраву?
Толкаю зеленую створку и захожу.
Комната очень маленькая. Посередине стоит кровать. Впрочем, обстановка меня уже не интересует. Ведь я во все глаза смотрю на смуглую и прекрасную девушку, что сидит на постели в ослепительно-розовом сари. Пленительные очи подведены сурьмой, роскошные губы густо накрашены, в длинные черные волосы вплетены благоухающие белоснежные цветы. Шею и руки красавицы сплошь покрывают блестящие драгоценности.
— Ну, здравствуй, — произносит она. — Подойди, присядь со мной рядом.
Каждое слово звучит, как нежная нота пианино. Шаги даются с трудом.
— Не бойся, я не кусаюсь. — Девушка улыбается, уловив мое смущение.
Сажусь. Простыня, кстати, довольно грязная, вся в непонятных разводах и пятнах.
— Ты новенький, — говорит она. — Как зовут?
— Рама Мохаммед То… ой, прости. Раджу Шарма, — вовремя поправляюсь я.
— Ты, кажется, забыл свое имя?
— Да нет, ничего подобного. А тебя как зовут?
— Нита.
— А дальше?
— Что дальше?
— Если есть имя, должна же быть и фамилия, так?
Красотка хихикает.
— Здесь тебе не брачное агентство, сахиб. Нам это не нужно. Шлюхи — как домашние животные, нам хватает и кличек. Нита, Рита, Аша, Чампа, Меена, Леена… Выбирай, что хочешь, — изрекает она будничным тоном, без намека на сожаление или обиду.
— О, так ты проститутка?
Девушка, вновь смеется.
— Чудак человек, в борделе других не бывает. Ты же не ожидал найти здесь мать или сестер!
— Сколько тебе лет?
— Вот это вопрос посерьезнее. Семнадцать. И не говори, что хотел кого-нибудь помоложе.
— Мне тоже семнадцать. Скажи, долго ты на этой работе?
— Какая разница? Тебе нужно знать лишь одно: девственница я или нет. Так вот, я не девственница. Иначе обошлась бы тебе в четыре раза дороже. Однако попробуй и ты убедишься: так даже лучше. Поверь, я никого не разочаровываю.
— А ты не боишься подхватить какую-нибудь болезнь? У вас даже при въезде предупреждают о СПИДе.
Прелестница разражается пустым, неискренним смехом.
— Послушай, это ведь не увлечение, а профессия. Главное, чтобы зарплаты хватало на еду для меня и родных. Если бы не моя работа, семья уже протянула бы ноги. Конечно, проститутки знают о СПИДе. Но мы идем на этот риск. Лучше заразиться завтра, чем умереть от голода сегодня, разве нет? Ну так что, болтать будем или дело делать? Потом не обижайся, когда время истечет и Шьям пришлет очередного клиента. На меня тут большой спрос.
— Кто такой Шьям?
— Сутенер. Ты заплатил ему деньги, Ладно, я раздеваюсь.
— Нет. Погоди. Можно еще кое-что спросить?
— Ара, ты трахаться пришел или зубы заговаривать? Знаешь, на кого ты похож? На того белого журналиста, который явился сюда с диктофоном и камерой. Я, дескать, не для этого пришел, а репортаж сочинять!.. Ничего, как только я распахнула чоли,[103] парень быстренько забыл о своих интервью. На диктофон записались лишь охи да вздохи. Вот так-то. Проверим, окажешься ли ты покрепче…
Тут она быстрым движением срывает блузку, под которой даже нет лифчика. Бойкие груди выступают вперед, словно два коричневых купола Тадж-Махала. Они безупречно гладкие и круглые, а выпуклые соски напоминают пару изящных башенок. У меня пересыхает во рту. Дыхание учащается. Сердце колотится о ребра, готовое выскочить наружу. Ее ладонь скользит по моему животу, опускается ниже, нащупывает нечто твердое.
— Все вы одинаковые, — усмехается девушка. — Как увидите женские сиськи — вся мораль к черту. Давай же.
Она притягивает меня к себе — и в себя. Вот он, миг чистейшего, исступленного восторга! Тело содрогается, будто бы от электричества, которое приносит не боль, а возбуждение, и я трепещу от наслаждения.
Позже, когда мы лежим бок о бок под скрипучим потолочным вентилятором (на замаранной простыне появилось теперь и мое пятно), я нюхаю ароматные цветы в ее смоляных волосах и неуклюже целую красавицу.
— Почему же не сказал, что это твой первый раз? — говорит она. — Я вела бы себя понежнее. Ну ладно, тебе пора.
Девушка резко встает и начинает собирать свои вещи.
Нежданная грубость причиняет мне боль. Пять минут назад я был ее любовником — и вдруг стал обычным клиентом, чье время истекло. И в самом деле, что-то ушло безвозвратно. Чары рассеялись, пелена желания спала с глаз. Теперь я вижу комнату в истинном свете. Допотопный кассетник, подключенный к розетке при помощи безобразного черного провода. Заплесневелые стены, с которых облетает краска. Драная, полинявшая красная занавеска на окне. Пятна и разводы на простыне, рваный матрас. Тело слегка чешется — должно быть, из-за клещей, наводнивших постель. Ноздри чуют запах разложения и гнили. Все вокруг несвежее, грязное. Внезапно я ощущаю себя таким же запачканным. Поднимаюсь и торопливо собираю одежду.
