Аля Аль-Асуани - Дом Якобяна
Как только грузовик въехал в район Файсал, они сбавили скорость, и брат Абдель Шафи стал греметь по баллонам ключами, оповещая жителей об их приезде. Женщины выходили на балкон или высовывались из окна, чтобы позвать их. Машина останавливалась несколько раз, Абдель Шафи таскал баллоны жителям и, получив с них деньги, налегке возвращался в машину. Так велел им вести себя шейх Биляль для маскировки. Вскоре грузовичок доехал до улицы Акиф, на которой жил офицер. Какая-то женщина крикнула с балкона, что ей нужен газ, и Абдель Шафи поднялся к ней, а Махгуб и Таха получили возможность не спеша осмотреться на месте. Машина офицера — голубой мерседес выпуска конца семидесятых — стояла у входа в здание. Махгуб внимательно измерил взглядом расстояния, изучил соседние лавки, входы и выходы. А когда Абдель Шафи вернулся, грузовик уехал подальше от этой улицы. Доктор Махгуб взглянул на часы и сказал:
— У нас еще целый час… Как насчет стакана чая?!
Он говорил бодро, стараясь вселить в них уверенность. Грузовик остановился у маленького кафе на соседней улице, и троица присела там, чтобы выпить чая с мятой. Выглядели они совершенно буднично, не вызывая ничьих подозрений. Махгуб громко отхлебнул чай из стакана и сказал:
— Слава Богу… Все в порядке.
Таха и Абдель Шафи чуть слышно повторили:
— Слава Богу!
— А знаете, братья из шуры общины выслеживали объект целый год…
— Целый год? — переспросил Таха.
— Клянусь Аллахом, целый год… Разведать что-либо трудно, потому что высокопоставленные офицеры из службы безопасности тщательно скрываются: они живут в нескольких местах, под разными фамилиями, иногда переезжают вместе с семьями с одной съемной квартиры на другую. Поэтому подобраться к ним практически невозможно…
— А как зовут этого офицера, брат Махгуб?
— Вы не должны знать его имени.
— Я понимаю, что нельзя, но мне очень хочется знать.
— Это что-то изменит?
Таха помолчал, потом посмотрел Махгубу прямо в лицо и сказал, волнуясь:
— …Брат Махгуб, мы начали настоящий джихад, и, может быть, Аллах благословит нас на геройскую смерть, и души наши улетят к Создателю… И ты не веришь мне, когда мы стоим на краю гибели?..
Слова Тахи произвели впечатление на Махгуба, ему нравился этот парень, и он тихонько сказал:
— Салех Рашуан.
— Полковник Салех Рашуан?!
— Злодей, безбожник, у него руки по локоть в крови… Он испытывал удовольствие, командуя пытками исламистов. Он несет личную ответственность за многих погибших в тюрьме братьев. Из своего именного оружия он убил двоих лучших молодых ребят — брата Хасана аль-Ширбаси, эмира Файюма, и брата доктора Мухаммеда Рафии, пресс-секретаря общины. В тюрьме аль-Акраб он хвастался перед арестованными братьями, что убил этих двоих… Да смилуется Аллах над всеми нашими невинными шахидами, да попадут они в рай, да встретимся с ними после смерти, если позволит Аллах.
Без пяти час грузовик газовщиков остановился напротив входа в здание. Абдель Шафи вылез из кузова и подошел к кабине водителя. Он вытащил из кармана блокнот и сделал вид, что сверяет счета с шофером Махгубом. Они начали громко спорить о количестве проданных баллонов. Выглядело естественно. Таха в полной готовности держался за ручку двери. Вход в здание хорошо просматривался, он почувствовал, как сильно бьется его сердце, вот-вот разорвется. Он сделал усилие сосредоточиться на чем-то одном, но шумный поток образов ворвался в его сознание. За минуту он увидел всю свою жизнь — кадр за кадром: вот его комната на крыше дома Якобяна, вот детские воспоминания, милые мать и отец, вот его бывшая возлюбленная Бусейна ас-Сайед и жена Радва, вот господин полковник, директор полицейской школы стыдит его за профессию отца, солдаты в тюрьме бьют и насилуют его. Он горел желанием узнать, этот ли офицер руководил в тюрьме его пытками, но не рассказал об этом Махгубу, чтобы тот не беспокоился за него и не отстранил от операции. Таха продолжал следить за входом в здание. Воспоминания все быстрее мелькали перед глазами. Наконец появился офицер, которого ему описали, толстый и белокожий, со следами сна на лице и принятой горячей ванны. Офицер шел спокойным и ровным шагом, во рту торчала сигарета… Таха поспешил открыть дверь и выйти из машины, направляясь навстречу. Он должен был задержать офицера любым способом, братья откроют по нему огонь, а Таха с разбегу запрыгнет в грузовик и бросит ручную гранату, чтобы успеть скрыться. Таха подошел к офицеру и спросил его, стараясь, чтобы голос звучал как можно естественнее:
— Извините, уважаемый… Десятый дом по улице Акиф в какой стороне?
Не останавливаясь, офицер махнул рукой и невнятно пробурчал, подходя к своей машине:
— В ту сторону…
Это был он… Тот, кто командовал его истязанием, кто приказывал офицерам избивать его, разодрать кожу плеткой и вогнать палку в его тело. Это он, нет ни малейшего сомнения. Тот же сиплый голос, тот же безразличный тон и легкая одышка от курения… Таха не смог сдержать эмоций, побежал в его сторону и издал резкий и неясный звук, похожий на грозное рычание. Офицер повернулся к нему, испуг промелькнул в его взгляде, лицо перекосилось от ужаса, как будто он вдруг понял, что происходит. Он открыл рот, чтобы что-то произнести, но не смог, автоматы уже прошили его тело. Он упал на землю, и из ран фонтаном хлынула кровь. Таха, вопреки плану, замер на месте, чтобы своими глазами увидеть, как умрет офицер, и прокричать: «Аллах велик! Аллах велик!» Бегом Таха кинулся к машине, но тут произошло неожиданное. Сначала он услышал звон бьющегося вдребезги стекла, потом увидел двух мужчин, стрелявших по машине. Таха все понял и попытался уйти, как его учили на тренировках, вжав голову в плечи и петляя, чтобы не попасть под обстрел. Он был уже близко от грузовика, и пули сыпались на него, как дождь. Оставалось каких-то два метра, когда он ощутил холод в плече и груди. Он удивился этому пронизывающему, как лед, холоду и посмотрел на свое тело: по нему текла кровь. Холод перешел в острую, разрывающую боль, и Таха упал на землю у заднего колеса, крича от боли. Но ему тут же почудилось, что невыносимая боль медленно проходит. Неведомая, абсолютная безмятежность опускалась, укутывая и ведя его за собой. До слуха донеслись далекие многомерные звуки: звон, песни, мелодичное жужжание. Они повторялись, приближаясь, словно встречали его в новом мире…
* * *
С утра в ресторане «Maxime» все перевернулось с ног на голову…
В помощь к десяти постоянным служащим ресторана пришлось нанять еще дополнительный штат. Пол, стены и туалеты вымыли с мылом и дезинфицирующими средствами. Столы и стулья расставили в два ряда, оставив широкий проход, который тянулся от входа к бару. Оставшееся широкое пространство отводилось для танцев. Все работали без устали под руководством Кристин, которая, надев свободный спортивный костюм, помогала перетаскивать вещи, своим примером стараясь вызвать энтузиазм у работников. Время от времени раздавался ее громкий голос, она командовала на ломаном арабском языке, все у нее было в женском роде:
— Ты бы отсюда убрала бы все… А ты отдраила бы хорошенько… Ты что, устала или как?!
К семи часам все заблестело. Столы накрыли новыми ослепительно-белыми скатертями, которые распаковали специально для этого случая. Затем привезли корзины с цветами, и Кристин распорядилась, как с ними поступить. Маленькие букетики она развязала и расставила цветы по вазочкам, а большие корзины приказала рабочим выставить у входа снаружи и вдоль прохода. Затем вытащила из ящика своего письменного стола красивую старую вывеску, на которой по-французски и по-арабски было написано: «Ресторан закрыт на спецобслуживание». Кристин повесила ее на входную дверь. Она вытянула голову, чтобы бросить последний взгляд, и, довольная украшением ресторана, побежала домой, чтобы переодеться. Когда она вернулась в шикарном голубом платье, с неярким аккуратным макияжем и волосами, высоко забранными в шиньон, как было модно в пятидесятые, оркестр уже прибыл и музыканты начали настраивать инструменты — кларнет, саксофон, гитару и ударные. Ноты в диссонансе рычали как огромное музыкальное животное. Стали собираться приглашенные. Пришло несколько стариков, друзей Заки аль-Десуки, некоторых Кристин знала, она пожимала всем руки и приглашала к бару, где бесплатно наливали пиво и виски. Гостей становилось все больше. Подошли подружки Бусейны из торгового колледжа со своими семьями, пришел шофер Али (направившийся прямиком к барной стойке), появились гладильщик Сабир с женой и детьми и многие другие обитатели крыши. Женщины были в блестящих нарядах, расшитых люрексом и стразами. Девушки на выданье, посчитавшие, что такое событие — шанс найти жениха, были само совершенство. Народ с крыши сперва смущала роскошь ресторана и его староевропейский стиль. Но постепенно смущение и страх у женщин уступили место веселой пустой болтовне и раскатистому смеху, подчас пошловатому или неуместному. Около девяти дверь открылась и стремительно вошли несколько человек, за ними не спеша прошествовал Заки аль-Десуки в черном аккуратном костюме, белой рубашке, с большой красной бабочкой на шее. Волосы его были покрашены и зачесаны назад по-новому — такую прическу предложил ему сделать парикмахер. Она оказалась удачной — Заки выглядел лет на десять моложе своего возраста. Походка его стала увереннее, а глаза покраснели от пары стаканов двойного виски, которыми он решил начать этот вечер. Как только он появился в зале, со всех сторон раздались возгласы, аплодисменты и свист. «Поздравляем! Тысяча поздравлений!» — прозвучало несколько смущенных женских тирад. В числе приветствующих и поздравляющих к нему подошла и Кристин, она обняла и расцеловала его от всей души:
