Василий Аксенов - О, этот вьюноша летучий!
– Сможешь так, капитан? – спросил он у Ермакова.
– Нет, не смогу, – признался тот. – И пробовать не буду.
– А ты, Мария Афанасьевна, не бойся, – говорил Силуэт, вытаскивая из «Дракона» свои джинсы, кеды и майку. – Для твоего сына такие прыжки – семечки. Слушай, капитан, – обратился он к Ермакову. – Позволь воспользоваться твоим мотоциклом. Мне срочно нужно в город.
– О’кей, Вика, – кивнул Ермаков, бросая ключи. – Значит, завтра на посту увидимся.
– Нет, – сказал вдруг Силуэт сухо, чуть ли не враждебно. – Хватит с меня ГАИ. Вполне достаточно на дружину погорбатил. Пора делом заниматься.
– Смотри, – сказал Ермаков.
– Смотрю, – сказал Силуэт.
Оба вдруг почувствовали, что многосмысленная недоговоренность возникла между ними. Ермаков еще попытался вернуть прежние простые отношения.
– Ребят моих подбрось до дома, Вика. Им надо заниматься.
Силуэт темновато улыбнулся.
– За дочку не боишься, капитан? Насчет Грэга Блубери?
– Вика, ты же взрослый человек, – спокойно сказал Ермаков и скрестил руки на груди.
– Ладно, не волнуйся. Пока, мамуля! Не перегревайся!
Силуэт, Светлана и Сергей побежали к сосновой роще, где был оставлен мотоцикл Ермакова. Через некоторое время оттуда донесся шум мотора. Вскоре он затих.
Ермаков и Мария остались одни на маленьком пляже.
– Посмотри, Олег, на том берегу две фигурки и лодка, – сказала Гражина. – Наверное, влюбленные, а?
– Не исключена возможность, – Прянников прокашлялся. – Да-да…
Ночь застала Ермакова и Марию все на том же маленьком пляже. Они лежали на раскатанном парусе, переводя дыхание. Все еще притрагиваясь друг к другу, все еще не в силах успокоиться.
– Боже мой, мне никогда так не было раньше, – проговорила Мария.
– И мне никогда, – сказал Петр.
– Почему же мы раньше-то не встретились, – с ниточкой горечи прошептала она.
– Но все-таки встретились ведь, – ободрил он ее.
Они счастливо засмеялись.
– Посмотри на том берегу огоньки какие-то в лесу, – сказала она.
– Этот шрам у тебя на животе, – притронулся пальцами к ее животу. – Что это?
– Это Вика, – сказала она. – Его из меня ножом вынули. Кесарево сечение…
Избыток чувств. Он закрывает глаза. Огни на другом берегу гаснут.
Дикий грохот бит-группы в мотеле «Три богатыря».
– Фо липз ар олуэз бэта ден ту! Фо липз ар олуэз бэта ден ту! – выкрикивает в микрофон соло-гитарист.
Прежняя, уже знакомая нам, странная, потная, разношерстная толпа трясется в так называемом танце, и Вика-Силуэт, уже хмельной от какого-то дурного дешевого алкоголя, уже расхристанный и слюнявый, трясется вместе с «шобляком», а Ларка и Кларка виснут на нем.
– Викочка, Викочка! Ты такой основной, ты такой красивый!
– Я никогда не знал своего отца! – кричит Силуэт. – Никогда его не видел и ничего не слышал о нем! Понимаете, гады? Я даже не знаю, кто меня сделал!
Он кричит это отчаянно, но вряд ли кто-нибудь разбирает его слова в грохоте оркестра, а девки думают, что он кривляется, изображает из себя какого-нибудь киногероя или звезду рока, какого-нибудь Грэга Блубери – и так клёво, так кайфово!
– Фо липз ар олуэз бэта ден ту!
Олег Прянников подъехал к мотелю и высадил Гражину уже около полуночи. Он осмелился поцеловать ее в щеку, и она ответила ему поцелуем. Они как-то неловко топтались друг против друга, и видно было, что оба слегка смущены и раздосадованы. В конце концов они попрощались и она пошла к себе, в мотель, где по всем этажам метались многочисленные тени туристов, персонала и пьяных.
Тут к Прянникову развалистой походочкой подошел юнец в майке с собственным портретом на груди.
– Але, мастер, дворники нужны?
Он показывал зажатые в кулак дворники с поводками. Уж не его собственные, прянниковские, это были дворники, украденные утром?
Прянников посмотрел на спекулянта. Улыбочка мерцала на юном лице. Этот был тот самый Шумок из компании Силуэта. Его приятели неподалеку наблюдали за развитием ситуации.
– Что, совесть заговорила? – спросил Прянников.
Шумок шмыгнул носом.
– Ага, совесть заговорила. Выпить надо.
Друзья поблизости захохотали – во дает Шумок!
Прянников зло, нервно выхватил из кармана бумажник.
– Сколько?
– По десяточке пойдет, – ухмыльнулся Шумок.
Прянников чертыхнулся, вытащил две розовых. Они мигом исчезли в джинсах Шумка, но дворники остались у него в кулаке.
– Я сказал по десяточке на брата, а нас четверо, мастер.
– Давай сюда дворники, или… – Прянников сделал шаг вперед.
Шумок ударил его ногой в живот. Друзья подбежали. Конечно, они слегка ошиблись, не очень точно рассчитали свои силы. Их сбили с толку седые волосы Прянникова, но тот был вполне молод и силен, и он начал колотить «шакалят» одного за другим и всех вместе.
– Ошиблись, мальчики! – зло повторял он. – Не за того меня приняли!
– Парни, делай ноги! – уже крикнул было Шумок, и они уже пустились было в бегство.
Но тут некто со стороны налетел, как ураган, и мгновенным профессиональным движение зажал разбушевавшегося профессора в тиски. Это бы, конечно, Силуэт. Словно стальными наручниками он сжал в кулаках запястья Прянникова, влепил его в стену и коленом уперся в живот.
– Ты что, падла, над детьми издеваешься? – прошипел Силуэт.
– Воры! Шакалы! – прокричал Прянников и попытался отбросить Силуэта, но вдруг почувствовал себя совершенно бессильным в стальном зажиме и был потрясен этим бессилием.
Шумок с компанией тут же «подгребли» – пошкодничать, поиздеваться над «седым фером», которого так с ходу «вырубил» Силуэт.
– Аут! – рявкнул на них Силуэт, а сам, пьяный, холодный и страшноватый, продолжал шептать в лицо Прянникову. – Воры, говоришь? А ты кто? Кто твоя папочка-мамочка?
Тут он получил затрещину. Это подбежала Гражина и, не раздумывая, атаковала обидчика. Изумленный Силуэт разжал тиски. Гражина схватила за руку Прянникова и потащила в мотель. Вслед им хохотали Шумок со своей сворой. Силуэт, покачиваясь, пошел в темноту и исчез. Две девчонки, Кларка и Ларка, побежали за ним, но он взял только Ларку, а Кларке велел «отвалить». Потом они исчезли.
Гражина тащила Прянникова по коридору к своему номеру.
На пути их встала монументальная «дежурная по этажу».
– Сто четырнадцатый номер! Гостей после двенадцати не разрешается!
– Это не гость! – отчаянно сказала Гражина.
– Сейчас из пикета вызову, – сказала дежурная, но почему-то чуть потише и не так грозно, как первую фразу: быть может, лица мужчины и женщины ее чем-то поразили.
– Это мой любимый, – сказала Гражина. – Поймите, пожалуйста.
Дежурная вдруг отступила, пропустила их и села к своему столу.
– Когда по-человечески просят, мы все понимаем, – ворчала она. – Любимый, так и есть – любимый, а не гость.
Перекресток. Разгар рабочего дня. Капитан Ермаков сидит за столом в своем «аквариуме». Пьет чай, угощает заезжего гостя, инструктора автошколы Самохина.
– Автомобиль, Самохин, – это что такое?
Усмехается Самохин – ему ли уж не знать!
– Автомобиль, товарищ капитан, это источник повышенной опасности.
– Верно, – кивнул Ермаков. – Но, кроме того, автомобиль частично одушевленное существо, потому что в него вложен человеческий гений.
Лейтенант Валько после этих слов рот раскрыл, а Самохин чуть со стула не упал.
– Это дело мне надо записать, товарищ капитан. Разрешите, запишу…
Самохин вытащил карандаш и записную книжку, а Ермаков продолжал, прихлебывая чаек, как бы рассуждать сам с собой:
– Современный легковой автомобиль очень чутко все улавливает от водителя. Это, конечно, между прочим. Раньше в деревнях плавать учили – пацана с лодки сбросят и плыви. Между прочим, если водитель в себе не уверен, автомобиль тоже в себе неуверен, и наоборот. Говорю – между прочим. Получается двойной источник повышенной опасности. Валько, согласен? А мы вот здесь, товарищ Самохин, примитивную статистику провели, и получилось на нашем участке за месяц из двенадцати аварий владельцев личного транспорта семеро ваши, товарищ Самохин, ученики-свежачки… Все четко. Это, между прочим, хотелось бы выяснить…
– Что в него вложено, товарищ капитан? – деловито спросил Самохин, как будто и не слышал последних слов, а, дескать, занят был записыванием ермаковской цитаты.
– Человеческий гений, – спокойно и любезно напомнил Ермаков.
Дальнейшее развитие эпизода показало, что инструктора Самохина с небольшой, конечно, натяжкой, можно считать удачливым человеком.
В «аквариум» поднялся мрачный младший лейтенант Лева Чеботарев и, козырнув, доложил Ермакову:
– Извините, товарищ капитан, я Силуэта задержал. Опять на красный свет проехал.
– Почему «извините»? Почему мне докладываете? – вдруг, вроде бы ни с того ни с сего, разъярился Ермаков. – Не могли сами разобраться?
