Кристофер Бакли - Они ведь едят щенков, правда?
— Ну, — сказал Стрекер каким-то, как показалось Фэнкоку, неподобающе легкомысленным тоном, — ведь это станет известно, когда мы узнаем о результатах вскрытия, верно?
— Барн. Я не спал с прошлой недели. Я уже стар. У меня просто нет сил, чтобы вытягивать из вас все это клещами. По телевизору сказали, что он скончался тихо и мирно. Это правда?
— Ну, у него ведь был рак, верно? Весь мозг в опухолях. Можно не сомневаться, что это заболевание может повлечь за собой летальный исход.
— Барн, почему вы говорите так уклончиво?
— А вы помните, как когда-то вели семинар по «Стратегиям отступления»?
— Да какое это имеет отношение к тому, о чем я вас сейчас спрашиваю?
— Да ведь это и есть стратегия отступления, Оби-Ван. Помните ту главу из своей книги — вы назвали ее «Тактическая неопределенность»? Как использовать хаос и смятение для маскировки? Вы нашли для этого очень милый термин — «Военная машина тумана». Ну так вот, мы собираемся напустить немножко тумана в Кливленде, штат Огайо.
— Барн, дело приобретает опасный оборот. Час назад звонил адмирал Доджетт. В Тибете мобилизуют наземные силы. А Тайваньский пролив стал похож на Бродвей в субботний вечер.
— Ну, тем больше причин напустить туману. Помните афоризм Рамсфельда: «Если не можешь разрешить проблему — раздуй ее как следует»?
— Да, помню. Но мы же играем не по этому сценарию.
— Ну, так получу ли я наконец папское благословение?
Фэнкок прислушался к тиканью напольных часов в своем кабинете.
— Рог? Вы меня слышите? Я понимаю, вы устали, но не засыпайте прямо у телефона. Я жду четкого распоряжения.
— Большой Человек очень нервничает из-за всей этой ситуации, Барн.
— Еще бы ему не нервничать, — сказал Стрекер. — Или вы думаете, что он свернулся в позе эмбриона под своим столом в Овальном кабинете и сосет большой палец?
— Нет, до этого дело не дошло, но он делает ряд ограничений.
— Ограничений! — фыркнул Стрекер. — У вас там в кабинете есть сочинения Шекспира?
— Конечно. А что?
— Тогда ступайте и почитайте ему сказочку на ночь — монолог из «Генриха Пятого», «Друзья, вперед! Еще одна попытка! Пробьемся сквозь пролом»[59]. Это вернет ему твердость духа.
— Хорошо, Барн. Можете действовать.
— Мы справимся с заданием, Рог. Вы всегда очень сурово ставили отметки. До сих пор не могу поверить, что когда-то вы оценили мою диссертацию на «хорошо».
— Ну, сейчас-то я надеюсь только на «отлично», Барн.
— Не только вы — мы оба, профессор. У нас нет права на провал, — тут Стрекер рассмеялся, — хотя провал всегда возможен. Только не стоит об этом думать.
— Вы очень меня утешили.
Глава 28
Да ты же просто мерзавец, а?
Вошел президент Фа. Члены Постоянного комитета Политбюро не встали и даже не кивнули в знак приветствия. В помещении стоял холодок — и вовсе не от кондиционеров. Но сегодня утром Фа и не ожидал никакого проявления учтивости. Неусыпный Ган успел передать ему все последние новости и слухи. Фа уже начал поддразнивать его: «Вы сделались моим éminence jaune[60]».
А дела обстояли вот как: по возвращении из Лхасы министр Ло отправился с докладом о положении в Тибетском автономном районе прямиком в Говуй-юань, в Государственный совет, а не в Постоянный комитет. Строго говоря, это нельзя было назвать нарушением субординации, однако в таком жесте улавливалась дерзость.
Еще Гану удалось узнать, что Ло занялся упреждающей «обработкой» членов Государственного совета, убеждая их, что нельзя допустить, чтобы тело Лотоса было доставлено на родину предков для погребения в ступе. Более того, Ло сообщил совету, будто агенты МГБ, внедренные в ближний круг Тибетца, «отдают распоряжения своим людям там, в Тибете, готовиться к традиционной священной войне».
Гану и Фа такая фразеология («священная война») показалась очень красноречивой — и почти забавной. Оба были хорошо знакомы с терминологией, принятой в тибетском буддизме; и оба не смогли припомнить ничего, сколько-нибудь близко похожего на понятие «священной войны». Это было понятие, свойственное совсем другой религии. Министр Ло, проявляя пыл, похоже, увлекся копированием и заимствованием.
А что же второй смутьян, генерал Хань? Сразу же после пережитого унижения, когда ему пришлось остановить спровоцированный им самим морской инцидент, он созвал срочное пленарное заседание Центрального военного комитета. Хань сказал генералам и адмиралам, что у него есть «серьезные претензии» к тому, как президент Фа отнесся к данному инциденту. Более того, он заявил, что не уверен, «действительно ли руководство способно справиться со стоящими перед нами великими задачами». Открыто высказав сомнение в способности президента управлять страной, он затем — даже не проконсультировавшись с Чжуннаньхаем — поднял состояние готовности всех армейских подразделений в военном округе Ченду (Тибет) с Уровня 3 до Уровня 2. Конечно, формально он имел право на такой шаг во время «чрезвычайного положения», но следовало бы по меньшей мере из вежливости известить об этом Президента КНР и генерального секретаря Коммунистической партии Китая.
— Ну, в Тибете он хотя бы не сможет использовать корабли, — заметил Ган.
— От него всего можно ожидать, — ответил Фа.
Фа выглядел неважно. К нему снова вернулся тот сон; и опять его кровать сделалась дверью, которая ведет в подземелье ужасов. Он еще больше похудел. Ган не мог заставить себя пересказать Фа жестокую шутку, ходившую в секретариате Центрального комитета: «Может быть, у президента Фа тоже феохромоцитома?» Ган внутренне кипел. Очень забавно. И в каком же министерстве, интересно, эта умная шуточка родилась? Попробую угадать. В МГБ имелся особый отдел, чья работа заключалась в генерировании подобных острот; но, как правило, мишенью насмешек становился кто угодно, только не президент страны.
Ган и мадам Фа, — чтобы президент не превратился в скелет, — всячески пичкали его калорийной едой по-американски, вроде «молочных коктейлей», «хот-догов», «биг-маков» и прочей суррогатной дряни. Ган втихомолку посылал кого-нибудь в «Макдональдс», «Бургер-кинг», «Кентакки-фрайд-чикен» или еще какой-нибудь фастфудовский храм американского сердечно-сосудистого культа. Оттуда приносили подмокшие, пропитанные жиром пакетики с отвратительной, вредной для здоровья едой; да, пожалуй, все было отвратительно, но Ган, поедая это, признавался: очень даже вкусно. Он стал участвовать в сеансах насильственного кормления президента и довольно быстро набрал около пяти килограммов. Костюмы уже еле налезали на него.
— Поглядите на нас, товарищ, — обратился Ган к Фа, когда они как-то вечером проходили мимо зеркала в Доме народных собраний, направляясь на банкет в честь делегации Ирана. Цель этого визита — покупка ракет, которые станут угрожать американским кораблям в Персидском заливе.
Фа и Ган, прищурившись, быстро оглядели свои отражения в зеркале: один тощий, другой — раздувшийся, как воздушный шарик, и поспешили дальше по коридору, на банкет — подогревать и без того теплые отношения Пекина с Тегераном. Руководители Китая, если судить по их виду: Ган, пристрастившийся к американским углеводам, и Фа, курящий одну сигарету за другой и принимающий снотворные, — отнюдь не пребывали в добром здравии.
— Доброе утро, товарищи, — поздоровался Фа.
Ответ последовал хмурый и едва слышный. Да, это утро не сулило улыбок.
Государственное агентство новостей Синьхуа уже выпустило бюллетень, состоявший из двух абзацев, где упоминалось о кончине «самопровозглашенного воплощения Будды Даньцзин-Джямцо в Огайо, США». Далее там говорилось о праве Китая на «контроль над воплощениями живого Будды» (что значило в переводе: мы сами выберем следующего Далай-ламу, большое спасибо). Ну, и на тот случай, если у кого-то и оставались сомнения, будут ли останки перевезены в Лхасу для погребения в ступе, сообщалось: «Недавнее заявление санитарного подкомитета центрального правления ТАР, сделанное в связи с вопросом о возможности репатриации, остается в силе». (Перевод: даже не мечтайте.)
Синьхуа выпустило этот бюллетень по распоряжению заместителя министра пропаганды и идеологии. Чжуннаньхай даже не попросили одобрить текст. Вот это уже выходило за рамки случайного разгильдяйства. Фа злился, но вспоминал предостережение адмирала Чжана: выбирай для битвы собственное поле брани, а не вражеское.
— Сегодня утром я разговаривал с Президентом США, — начал Фа.
Это известие застало членов комитета врасплох. Они уставились на Фа, а потом глаза у всех забегали, будто бильярдные шары по столу. Фа отслеживал их взгляды, и нетрудно было догадаться, кто с кем состоял в сговоре.
