Олег Рой - Ловушка для вершителя судьбы
Увы, все это действительно было лишь иллюзией. Женщины не задерживались – побыв пару-тройку дней, сбегали от его угрюмого вида и холодных глаз. Книги не писались; были, правда, какие-то планы, наброски, но дальше этого дело не двигалось. На столе у Алексея завелась тонкая папка с титульными листами будущих романов. На каждом из этих листов было напечатано название, каждый из них таил в себе слабую тень будущей истории – о палаче, разочаровавшемся в жизни и решившемся вдруг, ни с того ни с сего, самому пойти на казнь вместо осужденного; о сыне мельника, из зависти и ревности убившем собственного брата; о стихотворце Сумарокове, жившем при Екатерине Второй; о гениальном художнике, волею судьбы приобретшем в один миг богатство и славу и также мгновенно все потерявшем; о хорошенькой толстушке, жене поставщика провизии армии короля…
Алексей, натыкаясь взглядом на эти листы, горько шутил: «Вот собрание сочинений заголовков». Зная за собой такую особенность, как трудный подход к началу любой книги, он на первых порах утешал себя, что в его душе просто еще полностью не созрел нужный замысел, надо немного подождать, и тогда… Время шло, но заголовки никак не хотели превращаться ни в роман, ни в повесть, ни даже в рассказ. Иногда он просыпался среди ночи оттого, что во сне сознание рождало какой-то образ, например, бешеную лису, но наяву он даже не знал, куда эту лису вставить – в историю о художнике, где она укусит его беременную молодую супругу, или же в историю о толстушке, в которой лиса не тронет советника короля… Какого советника? При чем тут советник?
Он вдруг ощутил быстротечность времени – оно оказалось маленьким, сплющенным и очень недобрым.
На каминную полку Алексей поставил увеличенную фотографию, где они были сняты вчетвером, с Ритой и детьми. Он мог часами смотреть на это изображение пятилетней давности и на камин, с которого все началось и которым все же и закончилось.
Поначалу, когда они с Ритой только поженились, до рождения Лизы и Васи, они разжигали его в каждый холодный вечер. Потом, пока дети были маленькими, получился небольшой перерыв. Но стоило сыну и дочке немного подрасти, все началось сначала. Зимними вечерами они так любили сидеть у огня всей семьей, смотреть на языки пламени и удивляться этой завораживающей магии огня… А затем посиделки у камина стали происходить все реже и реже – то не до того было, то ни к чему, вроде и так тепло… Постепенно семейный очаг превратился в часть интерьера – как буфет, как диван, как стол, – и о нем забыли. Красивая поленница у камина уже не радовала, как прежде, глаз узорами на срезе березовых поленьев. Она тоже стала привычной и потому незаметной.
Единственным и полновластным хозяином заброшенного камина стал маленький проворный паук, деловито собирающий на свою тонкую сеть комаров, мух и бабочек, по глупости залетающих в человеческое жилище.
«Это просто монумент моей нынешней жизни, – горько усмехался Алексей. – Монумент под названием «мертвый очаг».
Глава 15
Ангел. История шестая
Все чаще и чаще меня раздражало настроение Алексея. Я не мог понять, почему мой подопечный не желал работать? Чего ему не хватало? Жил в таком красивом доме, точь-в-точь в таком, какой описан в одной из его первых книг (тогда-то он мог только мечтать о подобном, но я подарил ему все это). Какой дивный сад вокруг, какой сказочный лес! Не каждому дано поселиться в доме своей мечты. Но его уже не впечатляли ни эти укромные уголки тенистого сада, ни солнечные поляны леса, до которых рукой подать. А как же он радовался раньше, что дом с садом, его мечта, символ счастливой жизни, достались ему, тогда еще молодому человеку, в полное владение: переделывай, перепланируй, досаживай, достраивай – все твое. Это тебе не просто сад-огород, это рай для души.
А заросший пруд со склоненной к воде огромной старой ивой, а лес, стоящий стеной почти за домом, – что может быть лучше для глаза художника, творца, особенно осенью, когда листва буквально горит чудесными красками, когда запахи особенно будоражат воображение – такие яркие, терпкие, как хорошее вино. Любуясь акуловскими пейзажами, я каждый раз восхищался тем, как же талантлив Создатель, как же талантлив!.. Вот уж поистине велик Творец, создавший такую красоту. Однако Алексей вообще не замечал ничего вокруг.
Но и это еще не все. Мой подопечный, как ему и было суждено, стал Писателем. Пусть пока не великим, но достаточно известным. Его книги не залеживались на полках магазинов, их быстро расхватывали, по образному выражению людей, как горячие пирожки.
Его везде рады были видеть, женщины просто окутывали нежными взглядами, стоило ему где-нибудь появиться. Слава бежала впереди него, его имя было ценной монетой, на которую он мог купить все, о чем простые люди только мечтают.
Кстати, о монетах. Нужды он не знал – наши с ним книги часто переиздавались, выходили в других странах, да еще экранизации неплохо кормили. Увы, они, люди, быстро привыкают к хорошему, перестают радоваться. А мне ведь не так-то легко далось это его благополучие. Приходилось то одно правило нарушать, то другое: как еще меня за руку не схватили, не пойму…
Конечно, в том, что на Земле называется личной жизнью, у Писателя все было не так уж гладко. Веснушчатая Маргарита ушла от него, забрала детей и вернулась к первому мужу. Правда, это я предвидел еще тогда, да и хранительница Бориса меня предупреждала, и хранитель Маргариты – похоже, им с Борисом на роду было написано быть вместе. В этом случае развести людей ой как трудно. Все равно воссоединятся, даже спустя много лет, и ничто их не остановит – ни приемные дети, ни прошлые ссоры, ни проживание на разных материках.
Писателя моего, конечно, было жалко. Переживал он страшно, но все, как известно, проходит, и я надеялся, что, оплакав развод, он с новыми силами возьмется за работу.
Ведь казалось бы: живет один, никто не мешает, не отвлекает – сиди, твори. Хочешь вдохновиться – влюбись! И пиши. Но с этим у него как отрезало. С женщинами стал сходиться без любви, а так, от тоски.
День за днем я видел одну и ту же картину: мой Алексей часами сидит в кресле или стоит у окна. Смотрит, как дождь стучит по пожелтевшей траве, как опадают листья, как идет снег. Хмурится. Да, с таким настроением нечего и надеяться написать шедевр.
Я говорю «написать», но, наверное, точнее будет сказать: «настучать по клавишам», потому что теперь на Земле, видите ли, технический прогресс и бездушные машины, названные компьютерами, заменили творцу перо и лист бумаги. Это, смею вас уверить, никуда не годится. И если я с неохотой, но смог примириться с шариковыми ручками и печатными машинками, то этого электронного монстра я не признаю никогда. Ужасное изобретение. Берешь в руки страницу, вышедшую из принтера (так вроде называется этот ящик), и ничего не чувствуешь. Текст молчит, в нем нет души. Не то что в рукописных страницах – они дышат, живут, смеются и плачут…
То же и с книгами. Для меня как нож по сердцу изобретение, называемое электронными книгами, эти ровные ряды мертвых букв на экране. Разве может тут быть хоть какое-то сравнение с настоящими книгами, с их запахом, с тем волшебным ощущением, которое дарят рукам переворачиваемые страницы? На мой взгляд, лучшие времена литература переживала тогда, когда не было еще изобретено книгопечатание, когда книги писали от руки и каждый переписчик долго и старательно выводил буквы и рисунки, превращая каждую страницу в произведение искусства – подобно тому, как была истинным произведением искусства каждая костяная фигурка из шахмат Данаи. Я говорил об этом со многими ангелами, и мне приятно, что большинство из них согласны со мной. Да и Алексей полностью разделял мою неприязнь к электронным книгам, старался читать только бумажные. Но что касается процесса создания романов, то тут он был так избалован прогрессом, что уже и не помнил, как это – писать от руки. Но я готов был простить ему и это. Только бы сочинял уж хоть что-нибудь, хоть как-нибудь. Пусть на этом своем, ненавистном мне, компьютере. Но…
С вдохновением у моего подопечного стало совсем плохо. Он почти не выходил из дома и перестал с кем-либо встречаться. Раньше-то он частенько убегал от семейной суеты в суету города, а там всегда этого вдохновения пруд пруди. Он с удовольствием выступал на телевидении, встречался с читателями, ездил по разным городам, ходил на презентации, принимал приглашения на вечеринки. С новыми впечатлениями, с ярким огнем, горящим в груди и во взоре, он с удовольствием садился за работу – а я уже тут как тут со своими идеями, помощью, нередко уже готовыми кусками текста. Но так было раньше. Теперь, сколько я ни уговаривал его, сколько ни нашептывал ему фраз, сколько ни навевал образов и сюжетов, он упорно не желал работать. Я негодовал – у меня столько уже накопилось в душе, и так хотелось все это выплеснуть на бумагу, освободиться от сладкого груза… Но он меня не слышал. Стал нервным, спал очень плохо, беспокойно – куда уж тут мне со своими красочными снами. Очень я был им тогда недоволен. Понятно – разочарования, переживания, тоска, даже страдания. Но все это ведь не повод бегать от своей судьбы. Раз тебе на роду написано быть сочинителем – будь добр, не гневи Бога. Люди отчего-то наивно полагают, что будут отчитываться перед Всевышним лишь за то плохое и просто нехорошее, что они сделали. Им невдомек, что ответ придется держать и за несделанное. Как в смысле дурных планов и намерений, так и в смысле нереализованного предназначения и зарытых в землю талантов. Ведь талант – это дар Божий, а разбрасываться подарками – значит, проявить неуважение к тому, кто тебе его вручил. Размышляя об этом, я вдруг понял, что мой Алексей всю жизнь очень неохотно выполнял свое главное предназначение. То самое предназначение, о котором нам, ангелам, вообще-то знать не положено… Но я нарушил правила, тайком проник в Святая Святых – и все узнал о нем заранее.
