Дом мертвых запахов - Огненович Вида
Что-то определенно не так, объяснял Хлубник Ольге и госпоже Эмилии, я не знаю, в чем дело, но по поводу чего-то они яростно спорят. Он прекрасно знал, почему, но хотел пощадить этих двух добрых женщин.
После обеда они потребовали для продолжения работы присутствия обоих адвокатов, доктора Хлубника, обеих дам (Мила тогда была в Белграде) и, конечно, доктора Ценнера. Всех попросили усесться вокруг стола, взяли десять флаконов и нюхали их по порядку, делая записи. Они хотели, чтобы их рассудили, и при этом каждый из присутствующих понюхал и записал свои ощущения. Через некоторое время Ценнер предложил прекратить проверку. Нужно сделать более продолжительный перерыв. Все это как-то тревожно. Дам не стоит нервировать. Какая же это экспертиза, это похоже на дегустацию вина, злился он. Они договорились продолжить ближе к вечеру.
Что происходит, спросила его госпожа Эмилия, мне кажется, что-то не в порядке. Ничего, ничего, у всех немного сдают нервы. Все будет хорошо. Вечером мы все спокойно встретимся, и все устроится.
В назначенное время все снова собрались, нюхали, останавливались, переглядывались, отдыхали и начинали все сначала. У всех в глазах поселился некий страх, почти ужас. Они выглядели страшно, как вампиры, старающиеся высосать аромат из утробы флакончиков, и глаза у них от усилий вылезают из орбит, в них лопаются капилляры. Они разошлись глубокой ночью, с лицами, посиневшими от напряженного вдыхания. Кожа зудела, словно от какого-то невроза. Они чесались и откашливались.
На следующий день в девять утра все были на том же месте. Понюхали несколько флаконов, которые до этого не трогали, возвращались к вчерашним, а потом объявили всем в присутствии адвокатов, что из флакончиков не чувствуется абсолютно никакого аромата.
Неправда, воскликнула госпожа Эмилия, как вам не стыдно, вы обманщики! Ценнер подошел к ней и обнял за плечи.
Из некоторых немного пахнет плесенью или прогорклым маслом, из каких-то — пахнет застоявшейся водой, но это, разумеется, нельзя назвать ароматом. Из некоторых попахивает чем-то кисловатым, но это, скорее, вонь. Всего в нескольких флакончиках удается угадать, и то после длительного вдыхания, какой-то далекий призрак истончившегося, совершенно неопределенного аромата. Его, по правде, ощутили всего два эксперта, остальные нет. Иными словами, дорогие дамы и господа, наше суждение в этом вопросе единодушно: здесь, в этих флаконах нет никаких ароматов.
Господин Хлубник зашипел на это, как аспид: Это обман! А потом вопил во весь голос, вам это просто так с рук не сойдет! Мошенники! Мы на всех вас в суд подадим!
Пожалуйста, протянул ему один из них, вежливо и очень серьезно, прошу вас, убедитесь сами!
Что убедитесь, что убедитесь, я не эксперт в этих вещах! Я свою экспертизу сделал, и она неопровержима, а вы далеки от настоящих экспертов, вы обычная шушера! Вы здесь для того, чтобы сбить цену! Неучи! Это обструкция!
Доктор Ценнер вмешался в спор и сказал, что они могут пригласить любого эксперта, которого им назовут как лицо, заслуживающее доверия, где бы он ни находился. Затем сам двинулся от флакона к флакону и нюхал их так тщательно, долго и настойчиво, что все уже почти понадеялись: вдруг что-нибудь да нашел. Прошло больше часа, когда он поднял голову и произнес: боюсь, что тут, и правда, ничего нет. Небольшое дуновение тут и там, но аромата на самом деле нет.
На это Хлубник, с исказившимся лицом, яростно схватил те же самые флаконы и принялся за дело. Он подносил их к самому носу, пытаясь в этом копировать Геду, которого он столько раз видел за вдыханием аромата, отдергивал, как он, голову назад, втягивал воздух, вдыхал, сипел, набирал полные легкие, делал паузы, повторял все снова, но напрасно. Из флакончиков действительно не исходило никакого аромата. Все они пустые, пробормотал он Ольге и вышел.
Спаси Господи, — прошептала пожилая дама, всерьез испугавшись, — что же будет с нами…
Ценнер предложил собраться на следующее утро около девяти и проверить самые древние флаконы, включая и тот, старше трех веков, благодаря которому коллекция и прославилась. Может, стоило именно с него и начать, восклицал уже изрядно обезумевший хранитель. Что, если существует какой-нибудь определенный порядок в подходе к ароматам. Может, они взаимно уничтожаются, если перемешаются таким образом. Прекрасно было видно, что он говорит это, только чтобы что-нибудь сказать, хватается за соломинку, особенно когда произнес: а все это необходимо делать в тишине и без гвалта, хотя в тот день они едва вымолвили несколько фраз, за исключением препирательств в конце.
Никто не хотел первым притрагиваться к флакону семнадцатого века. Пусть это сделает кто-нибудь с более удачливой рукой, переглядывались они. Чувствовали себя немного виновато. Ценнер сказал, что слишком устал, чтобы быть первым. Хлубник молчал, как рыба. Ольга тихонько промолвила: Давайте я. Пожилая госпожа Эмилия, которая за ночь постарела и выглядела так, будто стоит на краю могилы, сидела в том самом кресле, в котором она последний раз видела своего сына. Ее отчаянный взгляд лучше всего говорил, что с наибольшим удовольствием она бы и сама опустила голову на раскрытую книгу и уснула, как он. Она как-то рассеянно улыбнулась и сказала, не отводя взгляд: понюхай, Ольгица. Ольга встала перед витриной, легонько отвернула крепко закрытую пробку, дотронулась ноздрей до края горлышка, а затем быстро закрыла рукой отверстие в бутылочке.
Воцарилась какая-то глубокая, мертвая тишина, но все равно все, может, хотя бы со слабой надеждой, ждали, когда Ольга произнесет решающее слово. Она судорожно взглянула на спинку кресла, на котором покоилась голова пожилой дамы. Она не двигалась, практически и не дышала. Потом как-то беззвучно сказала: кажется, здесь немного темновато. Передала флакон Хлубнику: пожалуйста, доктор. Он чуть не отломил носом верх горлышка, чтобы не пропустить, если из него чем-то запахнет, то такие усилия ему слабо помогали. Остальные сделали то же самое гораздо спокойнее, скорее, для порядка. Они уже знали. Только Ценнер все еще упорно вдыхал и вдыхал. Потом поставил красивый флакон на стол, рухнул в кресло, подпер руками лицо и злобно смотрел на стекло, с жуткой ненавистью в глазах. Свинья, шептал он, ах, ты жирная свинья…
Хлубник выскочил из комнаты. Двери остались открытыми. Утренний ветерок беспокойно теребил занавески на окнах. Сквозняк, тихо бормотала Ольга, сквозь безумную усмешку, сильный сквозняк…
Посылка из Лондона, от Томаса Рэндалла, застала Милана Дошена по его, тогда уже постоянному канадскому адресу: University of Waterloo, Dept. of Germaic & Slavic Languages & Lit. Waterloo, Ontario, Canada N21 3 G1 [46], где он вот уже четвертый год преподавал всего понемногу, кроме регби и атлетики, потным, оканадившимся потомкам переселенцев из разных славянских земель, а среди них и кое-каким «коренным» канадцам. Он говорил, что его студенты сладкие, как кан(а)дированные фрукты, а о своем походе на это канадское Ватерлоо («Вотерлу», как произносят англичане), что он точь-в-точь наполеоновский. Приехал на год, продлил на два, а вот уже и пятый пошел, подумывает понемногу о каком-нибудь более крупном университете, но дороги не ведут его назад, в родную страну. Он потихоньку перековывал докторскую («Переводы Шекспира на сербский в период романтизма») на меньшие части, как Библия говорит, что нужно орала на мечи, и публиковал их по небольшим славистическим журналам. Ездил по Америке и Канаде на конференции и симпозиумы, на кафедре его уважали, а он всем и везде был доволен так же, как была бы довольна акула в чудесном сосновом лесу.
Он больше так не радовался письмам, как когда-то, меньше их и посылал, уверенный, что больше никогда не получит письмо, похожее на те, что писал ему когда-то его друг Летучий. Он все еще не мог собраться с силами вернуться к ним и снова перечитать, но, по счастью, сохранил их. Как только у него хотя бы немного утихнет слишком живая боль по этому доброму, сумасшедшему, нежному и умному Владиславу, он вернется к его письмам. Он ждет этого момента, как новой встречи с ним. Где еще на свете есть такие люди, где найти такого друга, орал он на Терезу, которая его неумело утешала, что у него будет еще много интересных знакомств и встреч.
