Маргарита Хемлин - Клоцвог
Посмотрела расписание. Лекции Виктора начинались через час. Я у входа снаружи присела на скамейку в ожидании.
Он увидел меня первый. Бросился с распростертыми объятиями. Совсем не изменился. И не поседел. Не то что Шуляк.
Я поднялась навстречу:
— Здравствуйте, Виктор Павлович!
— Майечка! Ты мне каждую ночь снишься. Смотрю и глазам не верю!
— Верить надо. Я — это факт.
— Да, да! Ты тут по какому делу?
— Пришла к тебе. Насчет Миши.
Виктор сразу насторожился:
— Какого Миши?
— Твоего сына Миши. Ты в Остер ездил? Мишу искал?
— В какой Остер? Никакого Остра не знаю. И Мишу не знаю.
Я применила фактор внезапности и застала Куценко врасплох.
— У тебя еще двадцать минут до лекции. Расскажи мне все по-хорошему. Ты знаешь, я и по-плохому могу, — заглянула Виктору в глаза, глубоко заглянула, на самое глазное дно.
И он рассказал.
Моя мама Фаина Лейбовна не сидела сложа свои натруженные руки. Как только она заподозрила, что я с кем-то серьезно встречаюсь, она установила самостоятельное дежурство или возле дома, или возле техникума. И заметила меня под ручку с Куценко. Сделала свои выводы и ждала счастья своей дочери. Но потом пошло дело к свадьбе с Суркисом. Мама со слов Лазаря и Хаси знала характер Фимы. И что выпить любит, и так далее. И что на голову слабый временами, когда сильно задумается о своей пропавшей семье. И моя мама пошла к Куценко за несколько дней до свадьбы. И валялась у него в ногах прямо на задворках техникума, чтобы он меня за себя взял или хоть дал надежду. Только чтобы мне не выскочить за Фиму. Что я беременная, она знала по собственным соображениям, поэтому и пошла.
Виктор Павлович ее ободрил и свернул на меня, что я сама не хочу. А раз я не хочу, так и пусть как хочу. А что касается возможного ребенка, еще неизвестно, чей он.
Да. Ответ хороший. Ничего нового не придумано до сих пор. Не то что в те времена.
Мама не стерпела и сильно плюнула в лицо Виктору. Он утерся. Ушел на лекцию и не сказал заключительное слово.
Видно, маму такое положение задело. Примерно через год, когда Миша уже стал вполне похож на человека и, между прочим, на Куценко, мама пошла с мальчиком якобы гулять и показала Куценко ребенка. Прямо ткнула лицом в лицо.
К тому периоду Виктор развелся с Дариной. Но я уже была отдана другому. То есть на самом деле Суркису.
Потом мама уехала в Остер. Она свое дело сделала. Отстояла доброе имя своей дочери. И какой ценой!
Когда я опять появилась в жизни Виктора, он уже смирился, что я не его. Вступать в связь с замужней женщиной он и собрался бы, но на подходе у него оказалась хорошая простая женщина. Та, что в халате и расхристанная мыла пол. Да. Нашел-таки себе.
Итак, я закончила техникум и целиком углубилась в свою нелегкую семейную жизнь. Потом Мишенька временно для своего здоровья был переведен в Остер к маме и Гиле. Потом то, потом се.
Но всегда Виктор издалека следил за сыном. Не как в кино. А по-простому. Пройдет мимо дома, например. Или еще как-то.
И вот он заметил, что Миша исчез. Навел легонько справки у соседей. Была там у нас одна. Она ему выложила, что я с Фимой не живу, что якобы я отправила ребенка к матери в Остер. Я же не делала секрета. Хорошее место. Не в детский дом. К родным и любящим бабушке с дедушкой.
Ну, в Остре найдешь кого хочешь.
И ездил Виктор Павлович туда, когда требовалось его душе. Не часто. Смотрел на Мишу. Таким образом мама Виктора засекла один раз.
— Ага, — говорит, — смотри, смотри. Хороший мальчик вырос. У нас на руках вырос. Но если ты к нему с разговорами подойдешь — пеняй на себя.
Угроза в общем от пожилой женщины не страшная. Но Виктор — порядочный человек, я бы с другим и не связалась, хоть по молодости, хоть как, и попыток пойти на сближение с Мишей не предпринял никогда.
А когда, по его подсчетам, Мише совершилось совершеннолетие, Виктор поехал в Остер, чтобы познакомиться со взрослым человеком, а не с младенцем, каким видел его все эти долгие годы.
И тут — Блюма во всей красе.
Виктор спешил, так как дисциплина есть дисциплина. На лекцию особенно не опоздаешь. Люди ждут. Студенточки в мини-юбках и так далее и тому подобное.
Но я его задержала за локоть:
— Значит, ты мне одним словом скажи. Миша не знает, что ты его папа?
— Если Фаня не сказала — не знает.
— Виктор Павлович, я вас официально прошу и умоляю как истинная мать. Не объявляйтесь больше в нашей с Мишей жизни. А то и работа тебе будет, и профсоюз, и партийная организация.
Он аж затрясся:
— Майя, что ты городишь! Разве я в чем-то перед тобой виноват? Ты сама выбрала. Ты за себя выбрала и за Мишу выбрала.
— Вот именно. Из чего дали, из того и выбрала. И ты выбери. Что я тебе даю, то и выбери. Работай, люби жену. Дети другие есть?
Виктор отрицательно шмыгнул носом. Даже не полез за платком в карман. Интеллигентный человек, называется. А тем не менее из верхнего карманчика пиджака выглядывал платочек. Чистенький, синенький. Не в тон. Но ладно.
Я повернулась и пошла. И туфли у меня стучали каблучками. Высокими, между прочим. С титановой набоечкой. Такие ставили по Москве только в двух местах. И то не на всякую обувь.
Да. Это была моя последняя победа над Виктором.
Теперь оставались Лазарь и Хася. С Мотей.
Тему надо закрывать плотно. Как дверь.
Мне надо было развеяться и успокоиться после встречи с Виктором. Мое прошлое всколыхнулось в душе и просилось наружу.
Я пошла в Мариинский парк. Цвели каштаны. Не так, как они цветут в самом начале, а последним цветом. Взгрустнулось. Я посидела на лавочке, постояла у перил над кручей, посмотрела на прекрасный Киев с высоты. На Днепр.
Да. Переправа, переправа. Берег левый, берег правый. Мишенька учил «Василия Теркина» в школе. Войну он знал не понаслышке, а от Гили.
И что он знал, мне недоступно. Вот в чем вопрос.
После длительного перерыва идти к Лазарю и Хасе без гостинца было недопустимо. Я зашла в гастроном. И надо же! Купила «Киевский торт». Причем без содрогания. Стояла в очереди и радовалась вместо того, чтобы тягостно вспоминать.
Да. Время имеет большое влияние.
Пошла по старому известному адресу. Но меня подстерегла неожиданность. Лазарь и Хася больше там не жили. Новые жильцы рассказали, что они переехали год назад. Куда — неизвестно. Где проживал Мотя с семьей, я отродясь не знала. Мотя мне вообще был ни к чему.
Но дело не в этом.
Дело в том, что человек уверен в неизменности чего-либо. Все равно чего. Хоть бы и места проживания.
