Тони Парсонс - Моя любимая жена
Таких караоке-баров Билл еще не видел. Он привык к роскошным барам Французского квартала, куда Шейн иногда водил китайских клиентов. Заведение, куда подруги Цзинь-Цзинь привели Билла, помещалось на боковой улочке Губэя и состояло из десятка комнатенок. Неоновая вывеска над дверью была не английской, а китайской. Не было здесь и нанятых хорошеньких девушек, чтобы аплодировать подвыпившим тайваньским бизнесменам, когда те благополучно доберутся до конца мандаринской версии «My Way».[48]
Билл и китаянки втиснулись в каморку, размерами чуть больше встроенного гардероба Бекки. Себе женщины заказали фруктовый сок, а Биллу — пиво «Чинтао».
Сахарная с ними не пошла, оставшись в квартире Дженни Второй (оказалось, что она живет там вместе с сыном). Остальные женщины сосредоточенно изучали репертуар, словно бедняки, волею судеб попавшие в ресторан пятизвездочного отеля. Цзинь-Цзинь пригласила еще одну женщину, которая изначально не присутствовала в ее квартире.
Билл тоже открыл книжку в переплете из искусственной кожи. Он понимал только цифры. Судя по ним, репертуар караоке-бара содержал сотни песен на кантонском и мандаринском диалектах. Биллу сегодня отводилась роль слушателя.
Цзинь-Цзинь зажала в руке микрофон и во все глаза уставилась на экран. Там, взявшись за руки, по пляжу неторопливо брели китаец с китаянкой. К морю подступали кварталы современного города. Наконец до Билла дошло, почему караоке-бары столь притягательны для китайцев. Эти заведения давали уединение в стране, где оно было редкостью; они давали свободу самовыражения, почти запретную в китайской культуре. В других местах за подобную свободу можно схлопотать пулю в затылок или навлечь неприятности на своих близких.
Цзинь-Цзинь запела какую-то душещипательную песню на мандаринском диалекте. Биллу подумалось, что такая песня могла быть только о любви, которая никогда не угаснет.
Когда песня закончилась и микрофоном попыталась завладеть профессиональная партнерша по танцам (ее звали Дженни Первая), Цзинь-Цзинь не пожелала ей уступать. Какое-то время они переругивались на шанхайском диалекте. Цзинь-Цзинь одержала верх и запела другую, не менее сентиментальную песню. В нижней части экрана вспыхивали и гасли иероглифы, а героиня песни печально глядела в окно. У Цзинь-Цзинь был неплохой голос, однако на верхних нотах он срывался.
Дженни Вторая оторвалась от вязанья (она и сюда притащила свои спицы).
— У Цзинь-Цзинь замечательный голос, — вполголоса сказала она. Ее глаза восхищенно блестели за стеклами очков. — И прекрасное лицо.
Билл вежливо кивнул. Насчет лица он был полностью согласен.
— У меня — ни того ни другого, — засмеялась Дженни Вторая. — Но муж меня все равно любит. Мне очень повезло. Он слишком стар.
Вот тебе и «отец»! Билл в который раз поразился собственной наивности.
— Вы живете в северном корпусе? — спросил он.
Дженни Вторая кивнула, показывая торчащие зубы, которые вряд ли взялся бы исправлять даже опытный ортодонт.
Ее «муж» приезжал во двор «Райского квартала» на черном «БМВ» седьмой серии. Этот упитанный и ухоженный человек (на вид ему было шестьдесят или чуть больше) никогда не вылезал из машины. Билл не раз видел, как Дженни Вторая с застенчивой улыбкой шла к машине. По всем параметрам — прилежная студентка, которую состоятельный папочка решил побаловать и свозить поразвлечься в Бунд.
Манерами поведения Дженни Вторая отличалась от своих подруг. Она не стремилась соответствовать «шанхайскому стилю», но Биллу она очень понравилась. В ней было что-то вызывающее расположение. Ей искренне нравилось играть роль гадкого утенка. Она была в бесформенном синем свитере, но когда вставала и оправляла свитер, становилось видно, что в отличие от своих плоских подруг у нее есть настоящие женские формы. Рядом с ней было очень уютно. Билл понимал, почему она так нравилась престарелому «папаше». Скорее всего, на такую девушку облизывались и пожилые европейцы.
— Вот так всегда, — вздохнула Дженни Первая, плюхаясь на обшарпанный диванчик. — Цзинь-Цзинь есть… жадная до караоке.
Последнее слово она произнесла с ударением на последнем слоге. Кто-то научил ее английскому с типично французскими ошибками произношения.
— Где вы учили английский? — спросил Билл.
Впрочем, он и так знал ответ. Любая китаянка из «Райского квартала» отвечала одинаково: «Я встретила мужчину». Или нескольких.
— Я занималась с учителем, — ответила Дженни Первая. — В постели. Замечательное место, чтобы учить язык. У меня было два французских… бойфренда. Первый — молодой и бедный. Я очень его любила. Но он был молодой и бедный, и я перестала его любить.
Слова звучали цинично и расчетливо. Биллу сразу вспомнилась фраза Тессы Девлин: «Китайские женщины очень практичны». Но слезы Дженни Первой были вполне настоящими. Она поспешно вытерла лицо бумажной салфеткой. Билл в очередной раз удивился расхожему мнению о невозмутимости азиатов. У этих женщин смех и слезы зачастую выплескивались в одной фразе.
— А второй был богатый и женатый. Потом он уехал в Париж.
Значит, ее квартира в «Райском квартале» — это подарок богатого француза? Тогда понятно, почему Дженни Первая жила здесь и почему она возвращалась домой одна.
— Год он звонил, а теперь больше не звонит. — Она вопросительно взглянула на Билла. — Как вы думаете, почему он перестал звонить?
Билл покачал головой.
— Откуда ж я знаю?
Возможно, жена француза что-то заподозрила. Эту мысль Билл оставил при себе. Дженни Первая плакала, не стесняясь ни его, ни подруг. Женщины из Райского квартала не были проститутками в западном понимании этого слова. Обычные женщины. Где-нибудь в другом месте они стали бы бухгалтершами и учительницами, женами или подругами. Но только не в Шанхае и не в нынешние времена.
Цзинь-Цзинь с явной неохотой отдала микрофон незнакомой Биллу женщине.
— Вы ее знаете? — спросила Дженни Первая. — Это Энни. Неужели не знаете?
— Она новенькая, — включилась в разговор Дженни Вторая, позвякивая спицами. — У нее мужчина с Тайваня.
В это время Энни начала сражаться с песней на кантонском диалекте.
— У нее квартира в западном корпусе, — сообщила Дженни Вторая, восхищенно округляя глаза, которые за очками казались еще больше. — Целых три спальни!
Энни расправилась с песней и тоже присела на диванчик, царственным жестом взяв бокал с соком.
— Вы были на Гавайях? — вдруг спросила она Билла.
— Нет.
Ответ удивил Энни. Наверное, ей казалось, что западные люди должны знать Гавайи вдоль и поперек.
