Дина Рубина - Русская канарейка. Голос
Такие дела: просто мамка у него была — изобретательница.
— Ну, давай, рассказывай, — мягко предложил он ей, вернувшись через час со своего незадавшегося свидания, чистенький, отглаженный, выбритый и пахнущий недешевым одеколоном. — Во всех подробностях. Ничего не пропусти.
Владка вдохновилась, заторопилась, тряхнула кудрями, задрожала ресницами, замелькала руками. Ничего не понять. Он взял ее двумя пальцами за щеки и, не давая двинуть головой ни вправо, ни влево, тихо велел:
— Рассказывай, где деньги.
И она, испуганно таращась, шепеляво доложила, что речь идет о ее гениальном изобретении, самом гениальном — об изобретении века, «оно обогатит бежводную штрану!». Понимаешь, у нас ведь, если дождь, то раз в году, и он бесполезно уходит в землю. И я вот чего: надо вдоль шоссе по всей стране выстроить такие столбы, на них — перевернутые металлические зонтики. Начинается дождь — опа! — зонтик открывается, и внутри собирается вода, которая по водостоку стекает в искусственное водохранилище. Все гениальное просто!
Она попыталась высвободить голову из железных тисков его пальцев, но ей это не удалось.
— Где деньги? — повторил сын, уже с любопытством глядя на эту удивительную женщину, которая приходилась ему родной матерью.
— Но… Лео… любое изобретение нужно оформить профессионально.
Он молча ждал, не давая ей дернуться. И, обреченно понимая, что провисит в этих тисках до второго пришествия, Владка конспективно закончила:
— Нужен чертеж. Заказала Гуревичу. Он главный конструк… харьковс-с-с…с-специалисту надо платить.
Леон тряхнул Владку, коротко осведомился, каким именно способом она умудрилась вытянуть всю сумму, весьма приличную, ведь ПИН-код… и сам же спохватился: недавно он снимал при ней деньги (что интересно, ей же на жизнь), и Владка — фамильная сообразительность! — просто высмотрела и запомнила эти четыре цифры.
Престарелого хмыря Гуревича он трясти не стал, черт с ним.
Позвонил Шаули, коротко, не вдаваясь в детали, объяснил ситуацию: матери нужны были деньги на одно важное дело, подыщи кого-то из ребят, езжайте без меня…
Шаули, настоящий друг, бодро сказал:
— Да не очень и хотелось, честно говоря! Я как раз собирался сказать — ну его, этот детский сад: акулы, скаты, рифы… Надо и жизнь когда-то начинать. — И добавил (даже по телефону в голосе была слышна улыбка, с этими двумя ямочками на щеках): — Наконец-то закурю! Прямо сейчас, Кенарь!
Леон только Иммануэлю сказал правду. И то не сразу, а лишь когда старик поинтересовался, купил ли уже цуцик билет в свое эпохальное путешествие и когда собирается выйти на тропу. Тогда Леон изобразил Владку — в действии, в подробностях, в жестах…
Иммануэль выслушал рассказ о Владкином изобретении с явным удовольствием, даже с каким-то коммерческим интересом. Заметил:
— Потрясающая все-таки женщина! И, знаешь, если вдуматься, в этом что-то есть, в этих ее перевернутых зонтиках…
А через день позвонил Шаули с новостью, что «Эль-Аль» набирает парней, демобилизованных из спецподразделений, — сопровождать полеты под видом обычных пассажиров. Представь: сидишь ты в кресле, элегантно харчишь на халяву это самолетное дерьмо, и если какой-нибудь чокнутый мехабель[20], возжелав стюардессу, потащит ее по проходу, ты лениво достаешь из обеих подмышек стволы и элегантно палишь во все стороны… Нет, серьезно: работа фартовая, бабки нормальные, армейские характеристики у нас — ой-ой-ой. Ну и братан порекомендует. Он уже год как летает.
Да, все сложилось на удивление гладко, и, если вдуматься, — как могло быть иначе? Не для того они жрали песок в боевых пайках, спали в ямах в пустыне, учились продавливать пальцами щитовидный хрящ и на лету штопать пулями брюшко стрекозы, чтобы какая-нибудь административная крыса могла отклонить их ослепительные кандидатуры!
* * *И дальше судьбе не пришлось особо стараться: связывать мартшруты, суетиться по поводу случайных встреч. В конце концов, и Натан, и Амос-Пастух, и даже сам Гедалья летали туда-сюда, бывало, что и вместе. И однажды в аэропорту Бен-Гурион, между двумя полетами — на Барселону и на Париж, — когда Леон со своим студенческим рюкзачком (в котором привычно и даже уютно спал короткоствольный «узи») стоял в очереди в буфет, из-за стола неподалеку выскочил, как черт из табакерки, не замеченный им в сутолоке Натан, облапил его, тряханул и потащил за столик, где сидели еще два унылых по виду старпера: сильно облысевший Пастух в сером свитерке под дряблую морщинистую шею и еще один, еще более неприметный пенсионер с неподвижным взглядом ящеричных глазок, всегда смотрящих в пространство между (позже выяснилось, что эти снулые глазки высверливают в тебе дырки почище любого сверла).
Даже Леон со своей памятью на лица не сразу опознал в нем молчаливого супруга знаменитой актрисы Камерного театра, ныне покойной Фанни Стравински. И не мудрено, что не опознал: после смерти Фанни ее муж перестал появляться на «благотворительных посиделках» у Иммануэля.
Натан и Амос называли его Гедальей, хотя кто знает, какое имя было у него в ходу в разные периоды жизни.
Выдернув Леона из очереди, Натан усадил его за стол, всучил свой сэндвич с тунцом-яйцом-огурцом, налил в свой же бокал колу и, явно искренне радуясь (что было Леону чертовски приятно), говорил старичкам:
— Рекомендую этого парня на всё, везде и всюду! Это отменный материал, слышишь, Гедалья? — И Леону: — Ты что, демобилизовался? И что, никуда не закатился? Ай, молодец! Дурацкая потеря времени — все эти экспедиции за мандавошками. У нас тоже есть чем заняться.
Пастух Амос добавил, помешивая ложечкой сахар в кофе:
— И мандавошки свои имеются.
— А у нас с Магдой внучки-близнятки, ты слышал? — говорил Натан. — Мы в них втюрились по уши, как дураки. Такие забавные, рыженькие — в Меира, и синхронные, как два стэписта. Их Габриэла по-разному одевает, чтобы различать. А ты куда собрался? — И сразу спохватился: — А-а… понял-понял: летаешь помаленьку. Ну, как же я рад тебя видеть, парень! Скажу Магде — она сомлеет от счастья.
— Передай ей привет, — проговорил Леон, неожиданно и сам растроганный встречей. Столь же неожиданно для самого себя добавил: — Передай, что… очень по ней скучаю, — и в ту же минуту подумал: а правда, как же я соскучился по Магде!
— А где служил, парень? — спросил вдруг этот неприметный, со взглядом варана, замершего на камне в ожидании добычи. У него оказался неожиданно певучий, драматически сильный голос.
