Дина Рубина - Больно только когда смеюсь
— В любой, куда я не взяла компьютер, где не слушаю новостей и не имею доступа к электронной почте. Там, где я могу совершенно выпасть из своих будней — во всех смыслах. Например, путешествуя, мы с мужем (люди в общем, непьющие), начинаем пить уже в аэропорту и далее всю поездку регулярно прикладываемся к бутылочке, дающей дополнительное чувство свободы и легкого ошаления и счастья.
– К КАКОМУ ТИПУ ТУРИСТОВ ВЫ ОТНОСИТЕСЬ — К «РЮКЗАЧНОМУ», КОТОРЫЕ ГОТОВЫ ПЕРЕНОЧЕВАТЬ В ПАЛАТКЕ, СОЛОМЕННОМ БУНГАЛО, МОЛОДЕЖНОМ ХОСТЕЛЕ ПО ДВАДЦАТЬ КОЕК В КОМНАТЕ… ИЛИ К «ЧЕМОДАННОМУ», КОГДА ЖДЕШЬ, ЧТОБЫ СЛУЖАЩИЙ ДОРОГОГО ОТЕЛЯ ПРИНЯЛ ТВОЙ ЧЕМОДАН И ПОДНЯЛ ЕГО В ЛИФТЕ НА 11 ЭТАЖ?..
— Коварный вопрос. Я прошла все стадии и «рюкзачных» и «чемоданных» путешествий, в зависимости от состояния финансов. Лицемерить и кокетничать не стану: с возрастом все больше ценишь центровое расположение гостиницы, наличие лифта и приличной сантехники в номере. Нет, пожалуй, палатки остались в далекой юности.
Впрочем, ведь в моей юности все было иначе, чем в вашей. Надо бы написать эссе под названием «История советских гостиниц». Знаете, с чего бы я его начала?
Картинка по теме:
Дело происходило в шестидесятых годах. Некий молодой человек женился, и прямо после свадьбы молодые сели в поезд «Москва — Рига», чтобы там, откуда когда-то в Москву переехала семья жениха, провести романтический медовый месяц.
Стояла осень, сезон не туристический, жених не стал заказывать номер в гостинице заранее.
Но, как на грех, в те дни в Риге проходили какие-то всесоюзные соревнования, и гостиницы оказались все, буквально все переполнены спортсменами.
Наконец, в одной из гостиниц администратор посоветовал прийти вечером, — вроде, какие-то спортсмены должны уехать. Весь день молодожены бродили по городу под дождем и вечером явились в гостиницу. Тут выяснилось, что спортсмены встретили подруг и уезжать раздумали.
Новобрачная расплакалась, опустилась в кресло в холле и сказала:
— Все. У меня ноги не идут. Я здесь останусь!
Тогда парень взял оба их паспорта, отнес на стойку и сказал администратору:
— Нам идти просто некуда. Вы обещали. Вот наши паспорта, устраивайте нас, как хотите!
Администратор, старый многоопытный еврей, взял паспорт, раскрыл его…
— Молодой человек, — спросил он вкрадчиво, — а вашего дедушку, случайно, звали не Моисей?
— Моисей.
Тот усмехнулся и сказал:
— Так это его гостиница.
— КОГДА ВЫ ОКАЗЫВАЕТЕСЬ В ЧУЖОЙ СТРАНЕ, ТО ЧЕМ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ РУКОВОДСТВУЕТЕСЬ, ПРОКЛАДЫВАЯ МАРШРУТ?
— Это зависит от того, еду ли я с мужем, одна, или с подругой. Если мой попутчик — муж, то я тащу свой вечный крест — блуждание по музеям, в поисках очередного автопортрета Рембрандта, которого мы еще, черт побери, не видели. Были в Риме, где — в который раз! — потащились в Ватикан, глянуть, как там поживает Сикстинская капелла. Ну, жара, очередь, опоясывающая чуть не весь Рим… туристки в маечках, срочно покупающие в ближайшем ларьке какой-нибудь платок, дабы прикрыть плечи.
Все-таки, смешно и несправедливо: весь потолок Сикстинской капеллы в музее Ватикана буквально клубится полуголыми фигурами. А посетители должны при этом целомудренно прикрывать плечи и колени, и за этим очень строго следят служители музея. Кстати, ведь вначале Микеланджело написал всех персонажей мистерии полностью обнаженными. Но среди святых отцов и гостей Ватикана поднялся ропот, и некий, специально приглашенный художник, прикрыл там и сям сокровенную небесную наготу, за что всю оставшуюся жизнь проносил кличку «Подштанники». И поделом! Не суйся в палитру гения.
Если я путешествую одна, то могу просидеть в кабачке полдня, наблюдая за посетителями, официантами, прохожими за окнами, — пребывая в состоянии настоящей эйфории: заполняя блокнот густой сетью записей, изнемогая от любви к человечеству. Но в выборе страны для путешествия я всегда сообразуюсь с внутренним позывом: хочется? Не хочется? И не стремлюсь коллекционировать страны. Могу зарулить дважды и трижды туда, где мне было хорошо… Знаете… во всех этих путешествиях по незнакомым странам, среди звуков чужих языков есть одна опасность: заблудиться, закружить, запетлять… себя забыть…
Картинка по теме:
Я вспоминаю один вечер в забегаловке на Московском вокзале в Питере, в родном городе Саши Окуня, нашего друга, известного израильского художника. Из Питера Саша уехал тридцать лет назад. И так совпало, что мы встретились, пересеклись в Питере на один вечер. Мы уезжали, а он оставался еще на день. И провожал нас на вокзале, восхищаясь этим обстоятельством — вот, мол, стоило уехать так давно, чтобы спустя тридцать лет провожать иерусалимских друзей в Москву. Я вдруг вспомнила, как два года назад мы с Сашкой встретились в Венеции, а в прошлом и в этом году — наши застолья в Москве, вспомнила, как обычно и привычно сидим мы в Иерусалиме… Ощутила странную карусельность нашего бытия, когда ты — словно ось, вокруг которой плывут города.
Я обронила что-то на эту тему, и Сашка принялся рассказывать, как однажды, путешествуя на машине по югу Франции, они с Верой заблудились, пропетляли весь день, и к вечеру с трудом выехали на нужную дорогу.
К ночи оказались в каком-то городке под Арлем. Сашка был так расстроен тем, что потерял целый день, так голоден, пропылен и измучен… С трудом отыскали они еще открытый ресторанчик. Вошли и сели за стол. Вокруг стоял полумрак, мерцали приглушенные лампы на каждом столике. Подошел официант, протянул меню. И, прежде чем сделать заказ, Саша, превозмогая смертельную усталость, спросил его:
— Какое сегодня число?
— 15-е, месье, — учтиво ответил гарсон.
— 15-е… чего?
— 15-е августа, месье, — чуть подняв бровь, ответил гарсон.
— А где мы? — спросил Сашка, и в этот момент как бы увидел себя и Веру со стороны, как их видит этот молодой человек. Он вдруг ясно увидел себя, одновременно испытывая странную слабость и отстраненную ясность.
Гарсон глухо пробормотал название городка…
И тогда Саша понял, что обречен задать следующий вопрос, даже, если официант сочтет его сумасшедшим. Тихо он спросил, глядя в глаза молодому человеку:
