Олег Рой - В сетях интриг
Оля родилась в Ивовке – небольшой деревеньке на Волге. Отца плохо помнила, хотя ей уже восемь лет было, когда он, пьяный, в сугробе замерз. Остались вчетвером: она, Олька, мамка, сестренка Ирка четырех годов от роду и братик Вовка – и того меньше, ему тогда и двух не было. Тяжело им пришлось. В деревне в доме мужик позарез нужен: и избу надо чинить, и огород копать, и по хозяйству, да и вообще женщине одной с малыми ребятами страшновато. Как она, мамочка, бедненькая, их поднимала – трудно представить. Ведь и огород на ней – пятнадцать соток, и куры, и корова, а той сено нужно, а сколько ухода! И нет ведь в деревне не то что машинок этих стиральных – водопровода и того нет. Чтоб постирать да сготовить на ребятню, столько воды надо натаскать! А мамка справлялась, и ничего, даже улыбалась иногда. И к детям все больше с лаской… Как она там сейчас? Совсем плохая стала, хорошо, у тетки прижилась, хоть вместе им не скучно.
День выдался хороший, погожий, солнечный, и Оля торопилась поскорее собрать Боречку на прогулку. Вдруг погода переменится, небо затянет тучами? Все-таки ноябрь на дворе… Так хоть немножко солнышка урвать, ребенку это полезно.
– Сейчас мы с тобой наденем памперс и пойдем гулять, – ласково говорила она своему воспитаннику. – На улице нынче хорошо! Прям как у нас в деревне. Бывало, выйдешь за ворота – и сразу Волгу видать, красавицу нашу… А на лугу коровки пасутся. Знаешь, как они разговаривают? Муууу, муууууу, – потряхивая головой, бодала и щекотала его в голый животик, отчего мальчик вертелся и хохотал. – Вот вырастешь, поедем с тобой ко мне в деревню. Маму навестим…
– Ма-ма, – звонко сказал малыш.
– Мама, – кивнув, грустно прошептала Оля.
Мама у нее хорошая, больше о других, чем о себе, думает. Всю жизнь им, детям, отдала. Ребята выросли, Ирка замуж вышла, в городе стала жить, в Самаре, и Вовка туда же перебрался, не женился еще, но техникум окончил и работу хорошую нашел, телевизоры чинит. А Ольга с мамой осталась. Должен же кто-то? Тем более что замуж все равно не берут… Так и жила бы, верно, до старости, если бы не письмо от Даши.
Когда Даша в Москву решилась ехать, все за голову схватились. Куда она, к кому? Ни кола там, ни двора, а про столицу столько слухов нехороших ходило, что тетя Валя, Дарьина мама, слезами заливалась и за сердце очень долго хваталась. Только все без толку – Дашка упертая, раз решила, значит, решила. Не сказать, что они подругами с Олей были, да и какие там подруги, когда разница в двенадцать лет. Оля тогда еще в школе училась, отличницей была, да матери по хозяйству помогала, за младшими ходила. Ясное дело, что голова совсем не переездом родственницы была забита. Только и помнит Оля что слезы тети Вали да Дашку, румяную, наряженную в цветастое платье и такую счастливую. А потом нескончаемым потоком пошли письма из Москвы, по крайней мере, ей так показалось. Дарья как-то, когда Оля стала вспоминать это время, улыбнулась и сказала, что писала-то всего раз в месяц, не чаще. Хотя, может, так оно и было. Может, тетя Валя так часто и подробно все письма пересказывала, что, казалось, она получала их каждый день. Да о чем еще старухе говорить, ей же в радость поболтать о дочке. Тем более дела у той шли неплохо. Сначала устроилась проводницей на железную дорогу. Два года отколесила, где только не побывала! Ее и сейчас спросишь – расскажет много интересного про свои путешествия. А потом подруга какая-то посоветовала в домработницы пойти. «Ты, – говорит, – бессемейная, комнату снимаешь, а так и жилье бесплатное, и харчи. А готовить и убирать – дело нехитрое. Попробуй!» Дарья сначала у какой-то семьи с годик поработала, а потом и к Астаховым устроилась, они тогда не на Рублевке, а на квартире жили. Людмила, покойница, очень тепло Дашу приняла. Они по возрасту почти ровесницы, очень быстро подружились. Дарья рассказывала: шла к ним домой как к себе – хорошо у них дома тогда было. Не то что потом и уж тем более сейчас. Она так хозяйку свою первую полюбила, что новую жену вообще не смогла принять. Потому и Лера Дмитриевна на нее обозлилась – это тоже можно понять, в своем доме на тебя же обслуга волком смотрит. Оля видела это и Дашке не раз говорила, чтоб поскромнее, потише себя вела, а не так, будто соперницу увидела. А та не смогла справиться с собой.
– Ты, Олька, не понимаешь, как обидно – была такая женщина, такой доброты, а эта прошмандовка какая-то! И где он ее выискал? – сокрушалась Дарья.
– Да не наше это дело, Даш! Может, влюбился. Зачем ты так близко к сердцу, работай, и все, – успокаивала ее девушка.
– Да понятно, что не наше. Но больно Андрея Владимировича таким видеть. Он при Людмиле больше двух рюмок и не пил никогда, а тут вон как разбежался… И ребенок сразу появился. Захомутала она его, и все. А он, как дурак, повелся…
Всей душой возненавидела родственница новую хозяйку. А как же нехорошо, когда в доме такие отношения… Признаться, Оле и самой Лера Дмитриевна не нравилась, но она старалась с этим справиться, заставляла себя найти в хозяйке и хорошие черты. По сути, та еще совсем ребенок – ненагулявшаяся девчонка, которая взвалила на себя непосильную ношу – сына, этот огромный дом, мужа, который почти вдвое старше, и эту вот их красивую жизнь, когда все в роскоши, все напоказ, пусть даже и не смотрит никто. Гламур, как по телевизору говорят. Вот и лезет хозяйка из кожи вон, чтобы быть гламурной. Глупенькая еще, даже хочется пожалеть. Зря Дашка к ней так. Тем более сейчас, когда муж умер. Вон как та, бедная, переживает, похудела даже и все свои гулянки забросила.
Дарья сразу после того, как Андрея Владимировича похоронили, сказала: «Все, мне здесь больше не работать». Ольга и не сомневалась в этом – хозяйка давно уже зуб на нее имеет, так хоть муж сдерживал, а теперь-то кто заступится? К счастью, все устроилось, нашлось для Даши другое местечко, не хуже этого – у Михаила Викторовича, с которым хозяин и работал вместе, и дружил. Там и дом поменьше, и холостяк он, на него готовить-то много, что ли, нужно. А потом, по глазам Дарьиным видно, шуры-муры у нее с ним. То ли уже, то ли намечаются, но точно неспроста она так краситься стала и глаза зажмуривать, когда речь о новом хозяине заходит. А почему бы и нет? Дарья вон какая красивая – уже в морщинах, правда, зато пышная, фигуристая. Не то что она, Оля, – кожа да кости. А какая Даша хозяйка, как готовит – пальчики оближешь! Считай, повезло Михаилу Викторовичу. Он одинокий, как сорняк в поле, живет бобылем. Ему ведь тоже хочется ласки и заботы. А кому не хочется? Ее саму, Олю, тоже – ничего, ничего, да такая тоска накроет, хоть вой. Теперь ни единой родной души рядом нет: Даша уволилась, мама в деревне осталась. Разве что Серега, парень из охраны, с ней шуткой иногда перекинется – и все, опять одна. Только Боречка ее здесь и держит. Привязалась она к нему как к родному, да так, что самой страшно. Дарья долго ахала да охала: «Бежать надо отсюда, Оль! Не пойми что творится – все умирают один за одним. Давай тебе нормальную работу найдем, я ж все-таки в ответе за тебя…» А она не послушалась, впервые за все время, что у Астаховых прослужила. Посмотрела в эти чистые глаза ребятенка, с такой любовью глядящие на нее, и подумала: «Да на кого ж я тебя оставлю?» Она уже давно поняла: нельзя бросать тех, кого любишь. Однажды уже так сделала, теперь на всю жизнь памятно.
