Мария Метлицкая - Всем сестрам... (сборник)
– Вот за это, Петр Степанович, можете не волноваться. Хозяйство веду я. У меня с этим строго. Я не для того своих дочерей растила, чтобы они о чугунки ногти ломали. Пусть читают, кино смотрят, с мужем беседуют, – с напором ответила Алла Ивановна. – А по хозяйству я уж как-нибудь сама, не волнуйтесь. Или вам борщ не понравился?
– Борщ приличный, – успокоил ее Никодимов. – Но все равно это как-то…
Он замолчал.
– Что? – уточнила Алла Ивановна.
– Да странно, вот что, – ответил Никодимов.
– Не комплексуйте, Петр Степанович. Вы мне потом сами спасибо скажете. И потом, что вам терять-то?
Терять Никодимову было и вправду нечего. В общем, порешили так: Никодимов подает по собственному желанию, рассчитывается в две недели, приезжает в Москву и останавливается у Аллы Ивановны как сын ее старой приятельницы. Приезжает как будто в отпуск. А все остальное Алла Ивановна берет на себя.
Никодимов засобирался на вокзал. У двери Алла Ивановна его подбадривала:
– Все будет хорошо, Петр Степанович. Вот увидите. Я вам обещаю. Все будет очень даже мило, – тарахтела счастливая Алла Ивановна. И строго напомнила ему, подняв кверху указательный палец: – Жду вас через две недели. Ровно через две.
На вокзал Никодимов ехал в полном смятении. Радости не было никакой. Хотя если разобраться – прописка московская, квартира райская, будущая теща далеко не дура (он вспомнил Зинину мать тетю Раю, и его передернуло). А невеста? Не красавица, но это было бы слишком – не такой он подарок, чтобы получить еще и красавицу, он это понимал.
«Подумаю еще, время есть», – решил Никодимов и на вокзале на сэкономленные от обеда деньги купил племянникам и дочке Любашке вафель и конфет.
Дома его, понятное дело, не ждали. Зина тут же открыла пасть, а Митрофанов злобно сплюнул прямо на пол. Дочка Любаша развернула конфету, скривила морду и сказала:
– Говно.
Зинаида радостно рассмеялась.
На следующий день Никодимов написал заявление об уходе. Ночевать поехал к сестре. Все ей рассказал, как было, только слегка приукрасил. Сестра плакала от счастья.
Через две недели Никодимов с чемоданом стоял перед дверью, обитой серым дерматином, и не решался нажать кнопку звонка.
Но все оказалось не так страшно. Алла Ивановна встретила его радостно, как дорогого гостя. Освободила ему комнату, к его приезду испекла наполеон.
Вечером пришли Лялечка и Галечка.
Лялечка все больше молчала и шумно втягивала из блюдечка чай. Галечка много смеялась и съела почти весь наполеон.
Алла Ивановна купила билеты в цирк и «Сатиру». Лялечка тоже оказалась в отпуске – какое совпадение! В цирк и театр они пошли вдвоем, а после театра гуляли по Москве. Лялечка все больше молчала и смотрела на Никодимова с легким пренебрежением. Он чувствовал себя неловко.
Вечером шушукались на кухне с Аллой Ивановной.
– По-моему, я ей не нравлюсь, – жаловался Никодимов.
– Что вы! – горячо возражала Алла Ивановна. – Она в вас влюблена! Просто у девочки хорошие манеры – не вешаться же вам на шею, Петр Степанович!
Никодимов соглашался и тяжело вздыхал.
Квартира ему нравилась – тихо, прохладно, спокойно. На полу – ковры, на стенах – картины. Стряпня Аллы Ивановны тоже подходила – первое, второе, компот. Вечером – булочки к чаю.
К Москве Никодимов тоже стал привыкать, и она ему даже стала нравиться.
– Гигант-город, – с восторгом говорил он. – Мегаполис!
По ночам слышал, как на кухне Алла Ивановна шушукалась с Лялечкой.
«Мозги вправляет», – понял Никодимов.
Через две недели Алла Ивановна строго посмотрела на Никодимова и спросила:
– Ну а дальше-то что? Какие у вас, так сказать, Петр Степанович, планы?
Никодимов признался, что робеет перед Лялечкой и все не решается ее обнять.
– Это все ерунда, – отрезала Алла Ивановна. – Завтра сделайте предложение – и все само собой образуется.
Никодимов испуганно кивнул.
Вечером он пришел с цветами и тортом. Все сели ужинать. Никодимов уже доедал азу с овощами, но все молчал. Алла Ивановна бросала на него испепеляющие взгляды. Никодимов молчал. Алла Ивановна стала нервно покашливать. Никодимов пил компот и молчал. Алла Ивановна все взяла в свои руки.
– С чего бы у нас цветы и торт в будний день? – удивилась она.
Никодимов собрался с духом, встал, крякнул, поднял пустой стакан от компота и произнес почему-то глухим басом:
– Прошу у вас руки вашей дочери. Лялечки, – уточнил через минуту Никодимов.
Алла Ивановна ойкнула и всплеснула руками. Лялечка дрожащей рукой поставила на стол чашку и скорбно поджала губы. Галечка расплакалась и бросилась в свою комнату. Этого, правда, никто не заметил.
Алла Ивановна поднялась со стула, обняла Никодимова и поцеловала его во вспотевшую плешь. Соединила его и Лялечкину руки, благословила и счастливо повторяла:
– Вот и миленько все, вот и чудненько!
Свадьбу сыграли потихоньку, по-семейному. Настоял Никодимов. Алла Ивановна, конечно, хотела развернуться по полной. Чтобы все гости и все знакомые, чтобы сослуживцы, чтобы все видели и утерли носы. Но Никодимов был тверд как скала. И денег было жалко, да и вообще как-то неловко.
После свадьбы Никодимов переехал в комнату к Лялечке. Лялечка была по-прежнему суха и строга. Спать ложилась в пижаме и теплых носках. Через месяц после свадьбы Лялечка сказала Никодимову, что «это» ее мало интересует и чтобы Никодимов не мешал ей спать. Никодимов обиделся и лег «валетом». Лялечка презрительно хмыкнула и брезгливо отвернулась к стене.
Алла Ивановна устроила Никодимова в ЖЭК инженером – денег немного, но работа не пыльная и возле дома. Обедать Никодимов ходил домой. Жизнь была, ясное дело, не расчудесная, но тихая и сытая, уж точно лучше той, прежней. Лялечка все читала и перед сном вежливо желала Никодимову «спокойной ночи».
Алла Ивановна, конечно же, все понимала. Боялась, что Никодимов сбежит, и ублажала его, как могла: брала только половину зарплаты, пекла пироги, покупала ему носки и рубашки, достала чешский костюм и югославские полуботинки. На 23 Февраля подарила польский одеколон. Старалась не на шутку. А Никодимов сбегать и не собирался – он вполне прижился и вполне был доволен жизнью.
Как-то в марте Алла Ивановна почувствовала себя неважно. «От Галечки заразилась», – подумала она. Галечка хворала ОРЗ уже пятый день.
Алла Ивановна ушла с работы с обеда. Тихо открыла ключом дверь, чтобы не тревожить больную Галечку. На цыпочках зашла в квартиру. Стала осторожно снимать ботики, как вдруг услышала странные звуки из Галечкиной комнаты – вскрики, сопение, бормотание.
