Виктория Токарева - Птица счастья (сборник)
Ну почему самые близкие, самые необходимые друг другу люди не могут договориться? Потому что Россия – не Азербайджан. Там уважают старших. Старший – муаллим, учитель. А здесь – старая дура…
У Людки было два настроения: хорошее и плохое. Людка работала в парфюмерном отделе большого универмага. За день уставала от людей. Приходила домой в плохом настроении: хотела есть и ревновала Сашу. Ей казалось, он всем нужен. Стоит на базаре, как на витрине, и любая баба – а их там тысячи – может подойти и пощупать ее мужа, как овощ. Саша казался Людке шикарным, ни у кого из ее подруг и близко не было такого мужа. И когда кто-то говорил о Саше плохо, она радовалась. Значит, кому-то он может не нравиться. Меньше шансов, что уведут.
Людка возвращалась домой никакая, садилась за стол. Обед уже стоял, накрытый чистой салфеточкой. Так Марина ждала когда-то Рустама. А под салфеточкой – фасоль, зелень, паштет. На сковороде – люля-кебаб из баранины. У Марины была азербайджанская школа – много зелени и специй. Бедная Людка никогда так не питалась. Ее повседневная еда была – яичница с колбасой и магазинные пельмени.
Людка молча поглощала еду в плохом настроении, потом шла в туалет и возвращалась в хорошем – легкая, лукавая, оживленная.
– Мам… – обращалась она к Марине.
Марину коробила простонародная манера называть свекровь мамой. Ну да ладно.
– У нас на первом этаже есть сосед – алкаш Димка Прозоров.
Марина отметила, что Прозоров – аристократическая фамилия. Может быть, Димка – опустившийся аристократ.
– Так вот, у него трехкомнатная квартира, он ее может обменять на двушку с доплатой.
– Какую двушку? – не поняла Марина.
– Ну, на нашу. У нас же две комнаты. А будет три. У каждого по комнате. Вам с Алей – одна. Нам с Сашей – спальня. Максиму – третья.
– А телевизор где? – спросила Марина.
– У вас. Не в спальне же.
– Значит, мы будем ждать, когда вы отсмотрите свои сериалы? У ребенка режим.
– Да ладно, мам, – миролюбиво сказала Людка. – Разберемся, ей-богу. В трех же лучше, чем в двух.
Людка поднялась и опять пошла в туалет. Оттуда вышла разрумянившаяся, раскованная, как будто сняла себя с тормоза.
Марина представила себе квартиру алкоголика. Туда просто не войдешь.
– А какая доплата? – спросила Марина.
– Пять тысяч. – Людка вытащила из сумочки дорогие сигареты.
– Чего?
– Чего-чего… Ну не рублей же.
– Долларов? – уточнила Марина.
– Ну… – Людка закурила. Это был непорядок, в доме дети, но Марина смолчала.
– А он что, один в трех комнатах? – удивилась Марина.
– У него семья, но они сбежали. – Людка красиво курила, заложив ногу на ногу. Ноги в капроне поблескивали.
– Сбежали, но ведь прописаны, – резонно заметила Марина.
– Пропишутся в нашей. Мы же их не на улицу выселяем. Мы им двухкомнатную квартиру даем. В том же подъезде. Привычка тоже много значит…
«Пять тысяч доплата, – размышляла Марина. – Тысяча – на ремонт. Итого шесть». Значит, она с ребенком остается без единой копейки. Заболеть – и то нельзя. А впереди – одинокая больная старость. Старость – всегда одинокая и больная, даже в окружении детей.
– Нет у меня денег, – отрезала Марина.
– Да ладно, мам… Вы квартиру продали. У вас больше есть.
Откуда она знает? Наверное, Алечка проговорилась. Алечка, как старушка, везде сует свой нос. А что знают двое, знает свинья. То есть Людка.
– Не дам! – отрезала Марина. – Мне пятьдесят лет. И оставаться с голым задом я не хочу.
– Мам… Ну вы ж приехали… Вы ж живете. Я ведь вас не гоню. Почему не вложиться? Внести свою долю в семью.
Марина вырастила сына, Людкиного мужа. Это и есть ее доля.
– Слово «нет» знаешь? – спросила Марина.
– Ну ладно… На нет и суда нет, – философски заметила Людка и удалилась в туалет.
Оттуда она не вышла, а выпала. Головой вперед.
Марина стояла над ней, не понимая, что же делать. Людка была громоздкая, как лошадь. Марина затащила ее на половик и на половике, как на санях, отвезла в спальню. Дети бежали рядом, им было весело. Думали, что это игра.
Потом они втроем громоздили Людку на кровать. Максим снимал с нее обувь. Алечка накрывала одеялом.
Дети по-своему любили Людку и не боялись ее.
Марина решила проверить туалет и нашла в сливном бачке бутылку водки. Ей стало все ясно: вот откуда Людка черпает хорошее настроение.
Вечером, дождавшись Сашу, Марина спросила:
– Ты знаешь, что Людка пьет?
– А как ты думаешь? – отозвался Саша. – Ты знаешь, а я нет?
Он устал и был голоден. Марина с любовью смотрела, как он ест. Нет большего наслаждения, чем кормить голодного ребенка. Марина старалась не отвлекать его вопросами, но не выдержала:
– А что, не было нормальных порядочных девушек? Обязательно пьянь и рвань?
– Поздно было, – спокойно ответил Саша. – Максим родился.
– А почему ты мне не писал?
– О чем? – не понял Саша. – Я написал, когда Максим родился.
– О том, что твоя жена алкоголичка.
– Я не хотел, чтобы ты знала. Теперь знаешь.
– А что же делать? – спросила Марина.
– Понятия не имею. Я не могу бросить ребенка на пьющую мать. И Людку я тоже бросить не могу.
– Почему?
– Мне ее жалко. Что с ней будет, посуди сама…
– Надо жалеть себя. Во что превратится твоя жизнь…
– Значит, такая судьба…
У Саши было спокойное, бесстрастное лицо. Как у Володьки. Но эту черту – жалеть другого вместо себя – он перенял у матери. Однако Марина совмещала в себе бизоний напор и сострадание. А у Саши – никакого напора и честолюбия. Одно только сострадание и покорность судьбе.
Марина стала вить гнездо. Она всегда гнездилась, даже если оказывалась в купе поезда – раскладывала чашечки, салфеточки, наводила уют. Прирожденная женщина. Недаром Рустам околачивался возле нее столько лет…
Первым делом Марина выбросила старый холодильник «Минск». Ему было лет сорок. Резина уже не держала дверцу, пропускала теплый воздух. Еда портилась. Марина отдала «Минск» Диме Прозорову, а в дом купила холодильник немецкой фирмы «Бош». Марина влезла в святая святых, в свои доллары, вытащила громадную сумму, шестьсот долларов, и завезла в дом холодильник – белый, сверкающий, с тремя морозильными камерами, саморазмораживающийся. Лучше не бывает.
Людка увидела и аж села. Не устояла на ногах.
– У-я… – протянула она. – Сколько же стоит этот лебедь-птица?
– Не важно, – сдержанно и великодушно ответила Марина. Это было ее вложение. Ее доля.
Людка отправилась в туалет. Марина решила, что сейчас – подходящее время для генерального разговора.
– Я пропишусь, – объявила Марина, когда Людка вернулась и села закурить. Закрепить состояние. – Я пропишусь, – повторила Марина. Это была ее манера: не спрашивать разрешения, а ставить перед фактом.
