Джоанн Харрис - Персики для месье кюре
— Со мной ничего, — сказал я мальчику, — все в порядке. Извини, а нельзя ли сделать так, чтобы твой пес заткнулся?
Мальчик с сожалением посмотрел на меня и сказал:
— Вряд ли. Влад верит в свободу слова.
— Я так и понял, — кивнул я.
— Но его очень легко подкупить. — Пилу порылся в кармане и вытащил печенье. Влад тут же умолк и поднял лапу. — Вот, пожалуйста. Такова цена мира и покоя.
Я только головой покачал и снова посмотрел на стену chocolaterie, украшенную граффити. Эту стену надо как следует побелить. Хотя, пожалуй, и тогда проклятая надпись будет проступать. Значит, нужно сначала отскрести стену дочиста. Вообще-то, я принес с собой и скребок, и немного отбеливателя.
— Вы зачем это делаете? — удивился Пилу.
Я пожал плечами:
— Ну, кто-то ведь должен это делать.
— Но почему именно вы? Это же не ваш дом.
— Мне не нравится, как он выглядит, — сказал я. — Люди не должны видеть граффити на стенах, когда идут в церковь.
— Я не хожу в церковь, — сказал Пилу.
— Да, я знаю.
— Мама говорит, что и вы тоже туда не ходите.
— Дело обстоит не совсем так, — возразил я. — Хотя вряд ли ты поймешь…
— Да пойму я! Это из-за того пожара, — заявил он.
И снова я почувствовал непреодолимое желание рассмеяться.
— Твоя мама, видно, научила тебя откровенно говорить то, что думаешь?
— Да! — радостно подтвердил Пилу.
Я еще немного поскреб разрисованную краской стену. Краска въелась в пористую штукатурку, насквозь пропитав ее. Чем больше я скреб, тем яснее становилось, что мерзкий пигмент насмерть въелся в стену. Я прошипел себе под нос проклятье.
— Ох уж этот мальчишка Ашрон… — сердито сказал я сквозь стиснутые зубы.
— А это совсем и не он! — воскликнул Пилу.
— Ты-то откуда знаешь? Ты что, видел, кто это сделал?
Он что-то отрицательно промычал и помотал головой.
— Тогда откуда же тебе известно, что это не он?
— Один мой друг говорит, что это арабское слово.
— Твой друг?
— Это девочка. Дуа. Она раньше здесь жила, до пожара.
Я посмотрел на Пилу с некоторым удивлением. Вот уж действительно странно, что такому мальчику — который неразлучен со своей собакой, живет в деревенском кафе и, разумеется, может дурно повлиять на мусульманскую девочку во всех возможных смыслах слова, — позволили дружить с дочкой Инес Беншарки.
— А Дуа объяснила, что это слово значит?
Пилу пожал плечами и, опустившись на колени, поправил привязанную к ошейнику пса веревку.
— Это не очень хорошее слово, — сказал он. — Дуа говорит, что оно означает «шлюха».
Глава шестая
Суббота, 21 августа
Ну, вот и свидетельства того, что на улицах Маро далеко не все благополучно. Я, собственно, догадалась об этом еще на днях, когда увидела в дверях спортзала Саида, но теперь слухи вырвались на свободу — и, как дождь, шелестит шепот:
Вы слышали?
А вы?
Сама я услышала это от Оми Аль-Джерба. Мы с Розетт шли по мосту в Ланскне и встретили ее. Старушка приветствовала нас дружелюбным кудахтаньем и жестом подозвала к себе, а потом сообщила своим надтреснутым голосом:
— Тут все прямо с ума посходили. Ты разве не чувствуешь, что этот ветер пахнет безумием? Ох уж этот ветер! Всех с ума сводит.
И она улыбнулась Розетт, показав нежно-розовые, как лепестки цветка, десны.
— Никак это твоя младшенькая? А кокосовое печенье она любит? — И Оми извлекла из кармана своего расшитого кафтана печенье. — Очень вкусное! Мы его специально для рамадана печем. — Она протянула угощенье Розетт, тут же вытащила второе печенье и сунула себе в рот. — Одна штучка не считается, — оправдалась она, заметив мое удивление. — Подумаешь, какая-то горсточка кокосовых стружек! И потом, я слишком стара, чтобы целый день поститься. — Она подмигнула Розетт. — Бисмилла![36]
Розетт надула щеки и сказала на языке жестов: «Обезьяны тоже любят кокосы».
— Ну конечно, — сказала Оми, которая, похоже, отлично понимала этот язык. — Вот и еще одно печенье для твоего маленького дружка.
Розетт хрипло засмеялась с полным ртом, а Оми ласково подергала ее за рыжие, как бархатцы, кудряшки и сказала:
— Говорят, Алиса Маджуби из дома убежала.
— Кто говорит?
— Да все, у кого язык без костей. Ее мать, правда, всех уверяет, что девочка больна и лежит в постели, только ее вот уже три дня никто не видел, а Рима Бузана вроде бы встретила ее в среду в полночь совершенно одну, и она направлялась к деревне.
— Вот как? — сказала я.
— Да все это женская болтовня, конечно. А Рима всегда семейству Маджуби завидовала. У нее ведь тоже дочка есть — и все еще не замужем в двадцать-то пять лет; да и язычок у нее как кухонный нож. Ну а Соня, дочка Исмаила, отхватила себе самого красивого мужчину в Ланскне… — Оми комично стрельнула глазами. — Вот только Алиса у них всегда была девочкой неспокойной, а Соня никогда и слова лишнего не скажет. Впрочем, все еще, может, и обойдется, иншалла.
Я посмотрела на нее.
— Но вам так не кажется?
Она рассмеялась.
— Мне кажется, что в последнее время жена Исмаила Маджуби стала слишком много гулять. Обычно-то она настолько поглощена собой и собственными делами, что даже на рынок сходить не может. Может, конечно, она просто похудеть решила. А может, надумала купить какой-нибудь пустующий дом на берегу реки. Но, скорее всего, она пытается найти свою девочку, пока из-за нее скандал не разразился…
— Но с чего Алисе бежать из дома?
Оми пожала плечами.
— Кто ее знает? Уж эти мне девушки! Все полоумные, как одна. Только теперь, когда Саид встал во главе мечети, совсем не время его дочерям вдруг начинать отстаивать свои права.
— Саид возглавил мечеть? — спросила я.
— Э, неужели ты не знала? — Оми машинально сунула руку в карман и вытащила оттуда еще одно печенье. — Еще с начала рамадана. Люди жаловались, говорили, что старый Маджуби уж больно дряхлым стал, что он слишком многое делает неправильно, что в мечети рассказывает истории, которых даже в Коране нет, и совсем не следит за текущими событиями. Ну, может, это и правда, — сказала она, кинув печенье в рот, — но я бы лучше доверилась старому и мудрому человеку, чем тому, у кого куча дипломов и докторских степеней; и потом, я считаю, что этот старик еще многому мог бы своего сына научить. — Оми помолчала, поправляя свой хиджаб. — Ох уж этот ветер! Столько пыли несет! И каждому шепчет васваас.[37] Моя Захра считает, что, если пыль попадет ей в рот, так она сразу свой пост нарушит. А у Ясмины от пыли голова болит. В такой ветер моя маленькая Майя ни минутки посидеть спокойно не может, все крутится по дому, как бешеный огурец. И ночью никто толком не спит. И никто толком не молится. И все ссорятся, набрасываются друг на друга из-за ерунды. — Оми снова подмигнула Розетт. — Но мы-то с тобой, детка, лучше знаем, как следует поступить, верно? Мы говорим: если ветер подул, так оседлай его и скачи на нем верхом!
