Александра Маринина - Дорога
– А на самом деле что оказалось?
– А ничего не оказалось. Он все больше семьей интересовался, про родителей спрашивал, про сестру, про домашние дела. Знаешь, вроде как старший наставник нового подопечного изучает. Чуешь, чем дело пахнет?
– Фигово пахнет, – вздохнул Камень. – Кто-то очень интересуется семьей Романовых. Только кто?
– Вот то-то и оно, – глубокомысленно заключил Ворон. – Ну что, интересную историю я тебе поведал?
– Интересную, – согласился Камень. – Слушай, а помнишь, когда был суд над Геннадием Ревенко, какой-то мужчина за Романовыми наблюдал?
– Помню.
– Это не мог быть давешний кавказец, как ты думаешь?
– Да ты что! – замахал крыльями Ворон. – Они и близко друг к другу не лежат. Тот мужик был вокруг сорока, виски седые, волосы такие средне-русые, лицо среднеславянское, и одет совсем просто и недорого. А этот молодой, жгучий, нос горбатый, одет как картинка из модного журнала и говорит с акцентом. И машины у них разные, у того, с седыми висками, «Запорожец» был, а у кавказца «Москвич».
– Это что же получается, за Романовыми целая бригада следит?
– Получается, – поддакнул Ворон.
– А чего ж ты не полетел за этим кавказцем после того, как он Колю домой отвез? Узнал бы, куда он поехал, к кому, что говорил. Мы бы сразу все и выяснили.
– Ты мне обещал! Ты слово давал, что не будешь делать мне замечаний! – заверещал Ворон.
– Да господь с тобой, какие замечания? Я просто интересуюсь, почему ты не полетел за ним.
– А мне что, разорваться, что ли? Мы про кого сериал смотрим, про Романовых или про кавказцев всяких? Мне нужно было посмотреть, как Колю дома встретят, все-таки он поздно пришел, да и нетрезвый, как там Люба, как Родислав. Нужно было?
– Нужно, нужно, – успокоил его Камень. – Ну и как они там отреагировали?
– Плохо. Знаешь, им это почему-то не понравилось, – сердито ответил Ворон. – Люба сидела на кухне, глотала какие-то капли и все время смотрела на телефон. Родислава дома не было, он был у Лизы, и Люба все ждала, что он ей позвонит, а он не звонил. Она бы сама Лизе позвонила, но телефона не знает. Наконец Родислав отзвонился, это уж около половины одиннадцатого было, спросил, все ли в порядке, как там дети, а Люба и отвечает, что с Лелей все хорошо, а вот Коли до сих пор нет дома и где он – неизвестно. Родислав-то собирался предупредить, что еще задержится на пару часов, а тут как услышал, что Колька пропал, так в машину прыгнул и домой помчался. Приехал, Люба бледная, на всю квартиру каплями сердечными пахнет. Он сперва куда-то позвонил, узнал, не было ли несчастных случаев или автомобильных аварий, в которых пострадал был подросток шестнадцати лет. Сказали: не было. Потом начал в «Скорую» звонить, там про Колю тоже ничего не знают. Люба дала ему пару номеров телефонов Колиных одноклассников, сама-то она им уже звонила, но без толку, она и подумала, что, может, Родиславу с его офицерским авторитетом удастся с ними договориться. Но он звонить не стал, время уже половина двенадцатого ночи, неудобно людей тревожить, все давно спят. Еще минут двадцать они провели, как в кошмаре, а там и Колька заявился. Веселый, довольный жизнью, с запахом спиртного, глаза азартные, сверкают, рот в улыбке расплывается. Как родителей увидел, так сразу потух – понял, что сейчас будет. Ну, оно и было, конечно, только шепотом, чтобы Лелю не разбудить. Николаша, как обычно, тут же начал каяться, бить себя в грудь кулаком, называть себя козлом и обещать, что он больше так не будет. Даже слезу пустил. Простите, говорит, меня, я должен был подумать, что вы волнуетесь, и позвонить, предупредить, а у нас там такая компания интересная собралась, что я обо всем забыл, как дурак последний. А что алкоголь употребил, так это меня бес попутал, я же знаю, как это вредно для здоровья, особенно для такого молодого организма, как у меня, но сами понимаете, запретный плод всегда сладок, вот у меня и не хватило силы воли сопротивляться соблазну. Я знаю, что поступил плохо. Простите меня. И все в таком же ключе.
– Смотри, как любопытно, – задумчиво заметил Камень. – Николаша, если я правильно понял, никогда не отстаивает свое право поступать так, как он поступает. Сразу начинает признаваться и каяться, если отпереться нельзя, то есть если поймали с поличным, как с книгами или с чеками. А если не поймали, как в случае с карточным мошенничеством, то будет отпираться до последнего, ни за что не признается. Но ты ни разу не рассказывал мне, что Коля заявил: я уже большой и имею право делать так-то и так-то.
– А что это означает? – не понял Ворон.
– А то, что все эти фортели – это не болезнь взросления, а вполне созревшая позиция. Гнилой он парень, и был таким уже лет в семь-восемь. Он не отстаивает свое право на поступки, которые считает поступками взрослого человека, он прекрасно знает, что поступает плохо, но надеется, что обойдется, как-нибудь пронесет, ведь он такой чудесный, ловкий, умный и удачливый. Ну а уж если не обходится, то надо покаяться, чтобы на психику не давили и мораль не читали, чтобы простили побыстрее. Самое смешное, что он действительно довольно удачлив и попадается нечасто, и из этого факта он делает вывод, что везение – это закономерность, а если он попался, то не потому, что так в принципе и должно быть, и не потому, что он дурак и нашелся кто-то умнее и более ловкий, а исключительно в силу неблагоприятного стечения обстоятельств.
– Тут ты, пожалуй, прав. Коля и в самом деле считает себя жутко умным, а всех окружающих – полными идиотами.
– Идиотами, которыми легко можно управлять при помощи правильных и вовремя сказанных слов, – дополнил Камень. – Спасибо бабушкам, которые внушили мальчику, что он лучше всех, и позволяли из себя веревки вить. Ну что, с этим эпизодом закончили?
– Вроде да, – Ворон с облегчением перевел дух. – Не забудь, за тобой еще три эпизода без замечаний и придирок.
* * *Это декабрьское воскресенье Романовы провели весело и с удовольствием. После обильного завтрака оделись и отправились гулять в парк Горького, потом съездили на обед к Кларе Степановне, куда пришел и Николай Дмитриевич. Дети вели себя образцово и демонстрировали взаимную любовь и дружбу. После семейного обеда Николай Дмитриевич вернулся домой, а Люба с Родиславом и детьми сходили в кино на французскую комедию.
Домой вернулись к ужину. Не успели они раздеться, как на пороге возникла Татьяна Федоровна за руку с Ларисой.
– Вот, – поджав губы, она протянула Любе измятый конверт. – Полюбуйся.
– Что это?
– Генька письмо прислал. Говорит, свиданку ему разрешили. Хочет, чтобы я Ларочку привезла повидаться.
– Надо ехать, – сказала Люба. – Он все-таки отец, он скучает по Ларисе, да и девочка, наверное, тоже по нему скучает.
