Бернард Вербер - Танатонавты
— Шесть… пять… четыре… три… два… один. Пуск!
Дожидаясь его возвращения, мы пристально следили за кардиограммами и энцефалограммами. Затем включалась электронная система, и управляющие устройства оповещали нас, что он должен вот-вот прибыть.
— Шесть, пять, четыре, три, два, один! Посадка.
Жан Брессон был педантом. Шаг за шагом, благодаря добросовестности и самодисциплине, он продвигался вглубь Континента Мертвых. Давать интервью отказывался категорически. Полностью отказался от личной жизни, без остатка посвятив себя работе. Каждый день он отмечал свои успехи в дневнике, а потом при помощи карманного калькулятора рассчитывал наиболее подходящие координаты для завтрашнего старта.
Похоже, Билл Грэм, живший по ту сторону Ла-Манша, был профессионалом такого же уровня. Он уже достиг «комы плюс девятнадцать минут двадцать три секунды».
Теперь оба танатонавта встали на страшный путь. Любой неверный шаг мог оказаться последним, и оба это знали. Один сатирический лондонский журнал поместил карикатуру, где Грэм и Брессон в образе птичек чистили зубы крокодилу. «Билл, как ты думаешь, он еще долго просидит с открытой пастью?» — спрашивал француз. Англичанин отвечал: «Нет. И на твоем месте я бы не думал об этом».
Сантиметр за сантиметром, день за днем оба танатонавта заходили все глубже в глотку отвратительной рептилии.
Грэм: кома плюс девятнадцать минут двадцать три секунды.
Брессон: кома плюс девятнадцать минут тридцать пять секунд.
Грэм: кома плюс двадцать минут и одна секунда.
Британец вышел на тот же уровень, что и Феликс. Он стоял перед стеной Мох-1. В следующем полете целеустремленный английский танатонавт, конечно, пройдет в эти первые ворота.
Рауль был вне себя:
— Британцы нас вот-вот опередят! Прямо у финишной черты! И кого? Нас, пионеров! Нет, это слишком!
Его страхи были обоснованны. Успех Билла Грэма был не случаен. До того как стать танатонавтом, он уже прошел одну школу: цирковую. Ветеран трапеции, он знал, как подготовиться к прыжку без страховки. Кроме того, из интервью в газете «Сан» я узнал, что он приписывал свой успех тщательно контролируемому приему наркотиков. Токсикоман со стажем, он считал, что на него самого наркотики не оказывают ни положительного, ни отрицательного воздействия, а просто вырабатывают энергию, которой он способен управлять.
В этой статье Грэм объяснял: «Почему бы не ввести в программу высших учебных заведений курс, обучающий грамотному употреблению марихуаны, гашиша или героина? В примитивных обществах во время некоторых обрядов люди, чтобы достичь экстаза, опьяняют себя при помощи растений. А на западе токсикоманы разрушают себя, потому что принимают наркотики как попало. Но есть же правила, которые надо соблюдать: ни в коем случае не принимать наркотики, чтобы избавиться от депрессии, от нечего делать или чтобы убежать от реальности. Всегда превращайте прием наркотика в церемонию! Изучайте воздействие каждого вещества на ваше тело, рассчитывайте нужную дозировку. Тем, кто уже прошел инициацию, вполне можно выдавать разрешение на прием наркотика».
Я пришел к выводу, что бывший английский циркач перед каждым пуском экспериментирует с разными сочетаниями наркотиков. Эта гипотеза вызвала раздражение у Жана Брессона, который пожалел, что танатонавтику не объявили олимпийским видом спорта. Тогда бы Грэма дисквалифицировали за допинг.
Амандина ласково положила руку на плечо Жана.
— Если Грэм работает на допинге, значит, ты способнее. Ведь ты отстаешь от него только на двадцать шесть секунд, причем не принимая запрещенных препаратов!
— Двадцать шесть секунд! Ты сама понимаешь, что это значит. Двадцать шесть секунд, — мрачно ответил каскадер.
Рауль развернул карту, где линия «Терры инкогнита» по-прежнему находилась рядом с великой воронкой.
— Двадцать шесть секунд… За это время там можно пересечь территорию не меньше Франции. Они опережают нас в освоении Континента Мертвых!
Амандина обняла Брессона. Внезапно с моих глаз спала пелена. Амандина любила танатонавтов, только танатонавтов и никого, кроме танатонавтов. Феликс Кербоз, Жан Брессон — ей было все равно. Страсть у нее вызывал лишь сам образ разведчика смерти. Если я не стану танатонавтом, она никогда не посмотрит на меня такими глазами. У нее со смертью были свои счеты, и любовь она приберегала только для тех, кто вступал с ней в поединок.
Приободрившись, каскадер объявил:
— Завтра я дойду до «комы плюс двадцать минут».
— Если достаточно сильно веришь в свои силы… — уточнил Рауль.
Британский журнал напечатал новую карикатуру. Две птички опять копались в зубах крокодила. «А что со мной будет, если я зайду в его глотку подальше?» — спрашивает птичка Жан. «Реинкарнация», — отвечает птичка Билл. «Ну да? Он же проглотит меня и превратит в кусок дерьма». — «Все правильно, Жан. Это и есть реинкарнация!»
Рисунок навел меня еще на одну мысль. Совершенно необязательно, чтобы дуэль между Грэмом и Брессоном окончилась трагедией.
— Почему в этой гонке кто-то обязательно должен умереть? Если Грэм такой умный, почему бы нам не пригласить его сюда? Разве президент Люсиндер не хотел, чтобы мы обменивались опытом с иностранными танатонавтами?
Лицо Рауля прояснилось:
— Превосходная идея, Мишель!
В тот вечер Амандина ушла гулять с Жаном. Сидя в своей квартире, я изо всех сил пытался на компьютере разработать новую химическую формулу «ракетоносителя».
Все мы понимали, что англичане вот-вот обставят нас. И действительно, на следующий день мы узнали, что Билл Грэм пересек Мох-1.
В утренних газетах писали, что он совершил этот подвиг ночью, в тот самый момент, когда мы обсуждали, не пригласить ли его на наш танатодром. Но дело было в том, что он не сумел вовремя затормозить. Мох-1 поглотил его.
108. Южноафриканская мифология
В то время когда все животные еще были людьми, один зайчонок оплакивал смерть своей матери.
Луна спустилась на землю, чтобы утешить его: «Не расстраивайся, твоя мать вернется. Смотри, даже я сама то показываюсь, то исчезаю. Все думают, что я умерла, но я всегда появляюсь вновь. То же самое будет и с твоей матерью».
Зайчонок ей не поверил. Он даже подрался с Луной, чтобы она оставила его в покое и он мог бы плакать в свое удовольствие. Он оцарапал Луну так сильно, что у нее на лице остался шрам, который до сих пор видно. Луна разозлилась и рассекла зайчика пополам: «Раз он мне не верит, то пусть не появится вновь, как я, а останется мертвым».
