Игорь Симонов - Неизбежность лжи
Следует отметить, что с момента их первой встречи Дэвид проделал эволюционный путь не меньшей протяженности, чем Костя. Просто поскольку он был истинным британцем, каждый километр следовало считать за три. На практике это означало, что он рад был встрече и возможности новой совместной работы со своим русским коллегой, с которого снял большинство обвинений, заочно предъявленных около года назад. Неожиданно для себя они обнялись при встрече, потом посмотрели друг на друга и засмеялись. Пять минут про погоду в Москве и Лондоне, вечером договорились поужинать и поговорить обо всем, что интересовало обоих, а сейчас – за работу.
Дэвид, как прилежный ученик, выполнил свое домашнее задание и прочел все, что было по теме на английском, а также и часть переведенного с русского каким-то студентом фрилансером, рекомендованным хорошим знакомым. Так что они были на одном уровне информированности с учетом открытых источников, однако Дэвиду катастрофически не хватало инсайда, который бы цементировал все эти разрозненные куски информации. «Интересно, – подумал Костя, – ведь именно так в отрывочном виде эта информация и живет отведенный ей срок в головах большинства людей, которые проводят часы в Интернете и думают, что они о многом осведомлены. События А, В и D не связываются у них в голове в одно целое. И все потому, что они ничего не знают о событии С, которое произошло на самом деле, тогда как события В не было вовсе. В результате А и С становятся замечательной парой, от которой вполне можно ожидать рождения D».
Костя отвечал на вопросы Дэвида в течение часа, они изрисовали несколько листов бумаги квадратиками со стрелками, в результате чего женщина с безупречной политической репутацией приобрела не только вполне осязаемое прошлое и настоящее, но и хорошие шансы на будущее. Конечно, во всей истории присутствовала большая неопределенность, а именно, поведение в отношении нее двух основных игроков – нынешнего президента и его бывшего спонсора. Впрочем, даже в случае их маловероятной новой договоренности она ничего не проигрывала, поскольку за ближайший год должна была набрать в рейтинге не менее десяти пунктов. Большую опасность представляла недоговоренность, ибо в этом случае диапазон действий нынешнего президента был чрезвычайно широк: от возбуждения уголовного дела с последующим обвинительным приговором до автомобильной катастрофы. Впрочем, нельзя было исключать и попытки договориться. Но это уже было не их дело. Она женщина взрослая, знает, в какой стране живет, и раз согласилась играть в эти игры, значит, должна понимать, какие могут быть последствия.
Костя вернулся в гостиницу, поотвечал на письма и звонки, с удовольствием посмотрел, как благодаря своевременно доставляемому топливу разгорается дискуссия о Юпитерах и быках, потом съездил в Harvey Nicols[57] и купил там пальто с норковой подкладкой и теплую двустороннюю куртку с целью подготовки к предстоящей зиме, которая хоть и ожидалась жаркой, исходя из прогнозов Юрия Петровича, но лишь в политическом смысле.
Ужинали с Дэвидом в ресторане The Square на Bruton Street, который Костя полюбил еще со старых времен. Ресторан выбирал он, но за ужин настоял платить Дэвид, что было для Кости приятной неожиданностью, не с финансовой точки зрения, конечно. Костя заказал фуа-гра с инжиром на закуску и голубя с белой спаржей на горячее. Пили Chateau Giscours 2004 года и разговаривали в основном о России. Дэвида интересовали результаты предстоящих парламентских выборов, и Костя дал свой прогноз: пройдут четыре партии, главная наберет от пятидесяти до пятидесяти пяти процентов, дальше равномерное распределение. Ничего интересного, никакой интриги, все под контролем. После этого лидер нации победит на президентских выборах в первом туре, набрав примерно шестьдесят процентов голосов. Далее Костя поделился своими знаниями о том, каким образом достигается нужный процент голосов, чем привел Дэвида в состояние искреннего изумления.
– И сколько людей в России понимают то, что понимаешь ты? – задумчиво спросил он.
– К счастью, немногие, – грустно улыбнулся Костя, – к счастью потому, что нет никакого смысла в осознании того, что ты болен, если не существует метода лечения, а его, на мой взгляд, не существует. Так что пусть лучше знает как можно меньше людей.
– Это неправильно, – сказал Дэвид, – Россия заслужила лучшего.
– Лучшего чего?
– Лучшего всего.
– И давно ты стал так думать?
– Недавно, полгода, может быть, если хочешь, после того, как с тобой познакомился – стал читать…
– Русский еще не начал учить?
– Нет, – серьезно ответил Дэвид. К этому моменту они уже приступили ко второй бутылке вина, – боюсь, что поздно уже.
– Оно никогда не поздно, но лучше не начинай. Был такой поэт, он в лагерях в тридцатые годы погиб, он написал совершенно гениальную строчку: «Россия, Лета, Лорелея»[58]. Сейчас попробую тебе объяснить.
Он попытался объяснить, насколько смог. Трудней всего далась Лорелея, но общими усилиями справились. Дэвид всерьез задумался.
– Не ты первый, не ты последний, – назидательно сказал Костя, – перефразируя еще одного автора, можно сказать, что Россия лучше, чем кажется на первый взгляд, но хуже, чем на второй. У тебя сейчас первый взгляд, и ты узнаешь много хорошего и интересного, например, что у нас великая история. Но и у вас великая история, а с настоящим тоже ведь не очень сложилось. Хотя, впрочем, у кого оно сейчас сложилось? Так что заслуживает Россия лучшего или нет, это большой вопрос. Некоторые считают, что раз не имеет, то и не заслуживает. А то все время что-то да мешает, то саранча, то революция, то низкие цены на нефть, то высокие цены на нефть.
– Ты не любишь свою страну? – спросил Дэвид.
– А ты свою?
– Люблю.
– И тебе все в ней нравится?
– Нет, конечно.
– Нравятся русские и арабы, заселившие центр Лондона, нравится то, что в очереди к врачу ты будешь единственным человеком с белой кожей, нравятся налоги, нравится то, что вы все время лижете зад американцам? Нравятся эти клоуны во главе правительства?
– Нет, конечно нет.
– Ну так и со мной все то же самое. Мне многое не нравится, и когда я все это собираю вместе, то не очень понимаю, что осталось любить. Территорию, людей, литературу, музыку, историю. Но кроме людей все остальное к нынешней России не имеет отношения. Получается, что ее можно любить издалека, так даже лучше получится – литература, музыка – все на месте, а грязь не видна. Ты особенно не обращай внимания – это у меня сегодня такое настроение критическое. А потом я от тебя, Дэвид, совсем уже такого разговора не ожидал.
– Извини.
– Нет, ты меня извини. Все нормально. Ты десерт будешь?
– Нет.
– Тогда давай какой-нибудь дижестив. Кальвадос, например. Только за это уже я плачу, ок?
– Ты не чувствуешь, что можешь изменить что-то в своей стране? – не унимался Дэвид.
– А ты в своей?
– Я в своей не могу. Сложившаяся демократия плоха тем, что все мое участие в политической жизни сводится к голосованию за одну из партий.
– Ну и в чем разница? У нас даже этого нет.
– У тебя, например, есть возможность создать свою партию.
Костя от неожиданности засмеялся слишком громко и обратил на себя внимание немногих оставшихся посетителей ресторана.
– Почему ты решил, что я могу создать партию? Кто мне разрешит создать партию, откуда у меня на это деньги? Ты что, больше не хочешь со мной работать, а хочешь читать статьи про то, как мне дали восемь лет за распространение наркотиков?
– Я думаю, Костя, ты слишком много видишь изнутри, иногда необходимо посмотреть снаружи, – с несвойственным ему загадочным видом произнес Дэвид.
– Ты обсуждал что-нибудь подобное с Юрием или с Чарльзом? – подозрительно поинтересовался Костя.
– Нет, – энергично замотал головой Дэвид, – конечно нет. Я просто смотрю на тебя и думаю, что ты отличаешься от них, даже от Юрия. Ты можешь то, что можем мы, но мы не можем того, что, кажется, можешь ты.
– И что же это такое? – ощущение deja-vu накрыло Костю, отчего все происходящее враз потеряло статус просто веселого пьяного разговора.
– В тебе еще есть искренность, – убежденно продолжал Дэвид, – ты будешь хорошо выглядеть на телевизионной картинке, тебя будут слушать люди, тебя будут слушать много людей. Тебе есть что им сказать. Разве этого недостаточно? Немногие обладают теми качествами, которые я перечислил.
– Ты забыл еще одно упомянуть, – сказал Костя, задумчиво покачивая в руке бокал с сорокалетним кальвадосом, – я еще должен этого хотеть и понимать, зачем мне это нужно.
– Я боюсь показаться наивным, Костя, хотя, конечно, при всем своем опыте я и есть наивный человек по сравнению с той генерацией русских, которую ты представляешь, но это не вопрос желания, это вопрос предназначения, – совсем уже серьезно выговорил Дэвид, глядя Косте в глаза, – если ты чувствуешь в себе это, то не задаешь вопрос «зачем». Так я понял из истории человечества. Я не зря спрашивал, любишь ли ты свою страну. Я вот люблю свою, но не обладаю нужными качествами.
