Алексей Кирносов - Простое море
Миновав пролив, караван вошел в море Лаптевых и стал спускаться к юго-востоку, вдоль побережья Таймыра. Льда не было. Ветер задувал сильнее, но не менял направления. Ветер нес с собой густую пелену дождя и гнал крутые, почему-то коричневого цвета волны. Кончились спокойные деньки капитана Лагунова. Все чаще можно было увидеть его в рубке сидящим на просторном диване или стоящим у правого окна, заливаемого косыми струями дождя. С большим трудом можно было различить корму впереди идущего судна...
Игорь и Сергей, не сговариваясь, стали приходить в рубку на капитанскую вахту. Два часа с капитаном стоял Игорь, два часа Сергей. Первое время капитан гонял помощников вниз:
— Идите отдыхайте. Я за это деньги получаю.
Но помощники не уходили. Они еще не умели мерить труд денежной мерой. Они знали одно — если человеку трудно, ему надо помочь. Капитан понял это и смирился.
У островов Петра на караван обрушился девятибалльный ветер. Гаянов передал по радио приказ уходить в пролив Мод. С трудом миновали суда узкий и мелководный пролив и стали на якоря под островом Восьмого марта. В четыре часа утра Игорь принял у Сергея вахту. Он обошел судно, на всякий случай потравил по полсмычки якорных цепей, замерил скорость ветра и засел в рубке. Вахтенный матрос Иван Карпов, померзнув для приличия полчаса на палубе, тоже пришел в рубку.
— Гаянов получил радиограмму из Тикси, — сказал Игорь.
— И что в ней? — обернулся Иван.
— В Тикси выехала из Якутска приемная комиссия.
— Нас принимать?
— Нас... Сам Иванов прибудет.
— Скорей бы дойти, — вздохнул Иван.
— Быстро тебе плавание надоело, — усмехнулся Игорь. — В Ленинграде ты бодрее держался.
— Тебе хорошо говорить, — отозвался Иван. — Ты в этом котле с четырнадцати лет варишься. Привык... Мне не надоело. Я просто устал.
Иван переменил позу, прислонился к переборке.
— И стихи у меня здесь не пишутся, — сказал он. — Наверное, слишком много впечатлений. Не уложилось еще... Вчера мне матрос говорит в каюте: «Что ты все думаешь, думаешь, а потом запишешь? Что это может быть за предложение такое, которое можно записать?» Я даже не нашел, что ответить...
Игорь засмеялся.
— Матрос сказал мудро... В самом деле, а что мы с тобой можем записать? То, что мы еще ни черта не понимаем? Это не так уж интересует человечество, как нам кажется.
— Почему? — возразил Иван. — Я многое понял за последнее время. Понял, что настоящее дело делается здесь. А в Ленинграде только отражают, осмысляют, истолковывают.
— Тоже не новая мысль, — сказал Игорь. — Одно хорошо: что ты пришел к ней на личном опыте. Для поэта очень полезно.
— Поэт... А что это, простите, за профессия? — спросил Иван. — Я, может, хочу штурманом стать. Смешно?
— Неожиданно.
— Понимаешь, Игорь, — торопливо заговорил Иван, — мне надоело болтаться где-то сбоку. Будь я гениален — другое дело. Можно было бы только смотреть, думать да писать. А я кто? Я — Карпов. Иван Карпов. Гениальных поэтов с такой фамилией не бывает. Я хочу заниматься делом — как ты, как Сергей Огурцов... Я понял, как это унизительно: шататься по редакциям и предлагать свои услуги.
— Поздно ты созрел, Ванюша, — сказал Игорь. — Трудно тебе теперь будет жить.
— Почему? — Иван насторожился.
— Боюсь, что ты себя не переделаешь. Есть, понимаешь, люди, которые боятся усталости. Чуть только почувствуют ее — сразу косят глазом: где бы прилечь?
— Почему ты думаешь, что я такой?
— Это трудно объяснить... приятелю. Ты почти не выходишь на палубу, когда не твоя вахта. Ничего не делаешь по собственной инициативе. Работаешь матросом три месяца, а это дело тебе опостылело — я же вижу. Вот хочешь штурманом стать. А с какого фонаря ты это взял? С таким же основанием ты мог бы сказать Лагунову: «Ну-ка, Лавр Семенович, дайте я за вас недельку покапитаню».
— Это твои домыслы, — перебил Иван.
— Ты совсем перестал вспоминать об аргонавтах, — сказал Игорь. — А помнишь, как красиво ты говорил о них в Ленинграде? Поэму написал... Как ты рвался в море! А теперь тебе хочется домой, да?
Тогда Иван часто заходил к Игорю, расспрашивал о море, читал свои стихи — эмоционально, нараспев, очерчивая голосом каждое слово так, что его было видно глазами. Но стихи были мелковаты и бессильны.
Тихо, темно.
Один, ночью,
вдруг постиг:
душу не разорвешь в клочья,
как неудавшийся стих...
— Не надо рвать душу, — говорил ему Игорь. — Работать надо. Когда человек работает, у него не бывает ипохондрии.
— Как работать? — допытывался Иван.
— Руками, спиной, головой. Всяко работать.
— Сам ты ничего не знаешь, — вздыхал Иван. — А еще про аргонавтов рассказываешь. Ты мне душу растормошил. Я ночами не сплю — Аполлония читаю... А скучно он про них написал. Я, пожалуй, переделаю... Возьми меня матросом на свой пароход, — просил Иван в конце каждого разговора.
— У меня парохода-то нет.
— Когда будет.
— Попробую...
Иван уходил. После разговоров с ним у Игоря возникало желание немедленно собрать чемодан и уехать. Где-то люди плавают, трудятся, дышат штормовой пылью, утверждают смысл своего бытия на этой земле. А он?..
Однажды, придя домой, Игорь нашел на столе непочатую четвертинку самого дешевого коньяку, под которой лежала записка, написанная прыгающим почерком Ивана: «Куда ты с утра завеялся? Зайду через час. Я написал поэму об аргонавтах. Жажду отправиться в путь. На месте сидеть невмоготу — брюхо выросло...»
Игорь убрал бутылку, расстелил на столе одеяло и стал гладить брюки. Пришел Иван. Он снял пальто, повесил его на гвоздь у печки, поинтересовался:
— Коньяк выдул?
— На диване лежит, — показал Игорь.
— Я ночь не спал, — зевнул Иван. — Вдохновение меня, видишь ли, посетило. Не могло найти другого времени.
— Читать будешь? — спросил Игорь.
— Сначала дай выпить, — попросил Иван. — А то я на ходу засыпаю. И пожевать чего-нибудь дай.
Иван выпил коньяку, сморщился, торопливо стал есть хлеб с сыром. Игорь повесил выглаженные брюки на спинку стула.
— Теперь спать не хочется, — сказал Иван. — Читать тебе стихи?
Иван сел на диван, положил затылок на спинку, прикрыл глаза.
— Читай, — сказал Игорь и тоже сел на диван. — Я люблю миф об аргонавтах, и горе тебе, если ты его испортил.
— Не знаю... Ты так и не видел с тех пор Ирину Сергеевну? — вдруг спросил Иван.
— Нет.
Иван сказал задумчиво:
— Знаешь, штурман, у меня тоже будет когда-нибудь своя Ирина... Хочешь, признаюсь?
— Валяй.
— Мне двадцать пять лет, а я еще девственник.
— Так не бывает, — сказал Игорь.
— Не веришь?
— Хорошо бы так... Меня обольстила судовая буфетчица. В пятнадцать лет. Я любил ее. После этого.
— Это гадко.
— Может быть. В войну она партизанила в Белоруссии. У нее орден Красной Звезды и серебряная партизанская медаль...
— Всякие бывают судьбы, — сказал Иван и вдруг, без паузы стал читать свои стихи. Игорь с удивлением и радостью услышал, что в стихах Ивана уже нет той философической расслабленности, которая губила их последнее время. Ушли из стихов выверты. Строчки дышали романтикой подвига и любви. Велик был подвиг Ясона, велико было его счастье, пока он искал и добивался. Столь же великие беды постигли героя, когда он успокоился в благополучии царствования. С искалеченной жизнью, с опустошенной душой Ясон снова отправляется в путь. Иван ничего не сказал о гибели Ясона. Поэма оборвалась, когда герой увидел на берегу моря свой старый корабль. Что с ним будет дальше?
Игорь сказал:
— Странные вы, поэты, ребята. Пишете красиво, но непонятно.
— Ты хорошо умеешь гладить, — сказал Иван, посмотрев на его брюки с четкой, острой складкой. — А меня разморило. Я посплю, можно?
— Спи. Я сейчас уйду. Вернусь поздно. Попробую сегодня начать устраиваться на работу. Нельзя больше сидеть на месте.
— Верно, — сказал Иван и зевнул. — Ну, иди скорее...
15На следующий день Игорь получил открытку от Куприяна Купавина. В ней, между прочим, было написано: «Фельетон я дотянул. Работаю с режиссером. Если хочешь посмотреть репетицию — позвони мне как-нибудь с утра или после полуночи... Чем ты обидел Ирину? Она на тебя злится, хоть и отзывается о тебе очень тепло. Ну, звони».
Игорь несколько раз перечитай последние строчки. Конечно, он ведет себя глупо. Если уходить — так уходить совсем, чтобы и памяти не оставалось. Не приходить в редакцию — это не выход...
Вскоре Игорь решился позвонить Купавину. Куприян сказал, что репетиции закончены и в ближайший четверг состоится просмотр. Просмотр был в зале одного из Домов культуры. Игорь пришел чуть позже начала.
