Владимир Гржонко - Дверной проем для бабочки
— Ну что ты? — нетерпеливо зашептала в другое ухо Изабелла. — Черт с ним, с этим мексом… В конце-то концов, если жалко, так возьми да и верни ему его яйца. Делов-то! Ты же можешь, сам убедился! Но потом, потом… Ты посмотри на старика. Он же… Скорее, Билли, скорее!
Мистер Монтелли снова поднял пистолет, и Билли почувствовал, что сейчас он выстрелит. Тётушка Эллен, как безумная, продолжала шептать что-то о доме, о Матильде, о самом Моцарте и его незаконченном «Реквиеме». Мистер Монтелли держал оружие в вытянутой руке и криво усмехался, не отрывая от Билли желтоватых старческих глаз. А между этими двумя неожиданно выразительными и живыми глазами качался еще один — глубокий и мёртвый глаз пистолета… Билли отчетливо понимал, что говорят ему эти три глаза. Либо мы приручим тебя, сявку, либо убьем прямо сейчас. И ничего ты нам сделать не сможешь!.. Потому что умения творить чудеса еще недостаточно, настоящая власть — это другое…
— О-о, Вилли! — разнесся под сводами собора новый голос. — Я был искать вас везде, ебёна мать! О-о! Что это с вас здесь имеют делать?!
Сначала герр Вольф лишь слегка приподнял брови, неуловимо напомнив Билли тётушку Эллен, но еще через секунду в нем как будто что-то перещёлкнуло, и добродушно-нахальная физиономия стала другой, гораздо более молодой, жёсткой и уверенной. Герр Вольф как-то весь собрался, подтянулся — показалось даже, что поправил козырёк несуществующей форменной фуражки, — и по-балетному плавно скользнул мистеру Монтелли под руку. Что-то чавкнуло, хрустнуло, и все три страшных глаза мгновенно исчезли. А на их месте уже расплывалось в довольной улыбке лицо дальнего немецкого родственничка, который, смачно шевеля губами, привычно произнес длинное матерное ругательство.
Глава пятнадцатая
Билли шёл впереди, покачиваясь и рыдая в голос. Слёзы неестественно, как в мультиках, брызгали из глаз во все стороны… Мягкий, прогретый на сковороде Манхэттена ветер сдувал их далеко назад. Прямо за ним, на расстоянии достаточном для того, чтобы не попасть под слёзный дождь, торопился, отдуваясь, довольный и ничего толком не понимающий герр Вольф. Следом маленькая тётушка Эллен бережно вела одетого в чёрный смокинг на голое тело мексиканца Карлоса. А за ними, то и дело наступая на подол свадебного платья, плелась растерянная Изабелла… Наверное, постороннему наблюдателю они могли показаться странными и смешными персонажами неведомого комикса, материализовавшимися среди бела дня на Пятой авеню.
Билли расплакался ещё в соборе. После того как оглушенный герром Вольфом мистер Монтелли схватился за ушибленную руку, согнулся пополам и, тонко заскулив, сел на пол. И сразу перестал быть похожим на жестокого и властного Монтелли-мафиози. Билли неожиданно остро пожалел старика. Казалось, герр Вольф одним ударом, как фокусник, подменил человека. Стальные глазки исчезли, а узкие губы выпятились, как будто ловя покатившиеся из припухшего носа мутные жалкие капли.
— Вы не понимаете, — сопливо и невнятно подвывал мистер Монтелли, — вы так ничего и не поняли! Вы думаете, я — то зло, которое следует уничтожить! Ах, как вы ошибаетесь! Я хотел только одного… Если бы вы знали, как долго я вас искал! И всё без толку! А сейчас… Сейчас я нашёл вас, того, кто может всё, только не знает, чего ему хочется. И я, только я и никто другой, могу помочь вам, потому что… Потому что мне самому уже ничего не надо! Я только ключ, понимаете, ключ! И ещё я несчастный кастрат, посвятивший всю свою жизнь поискам замка, который должен отпереть… Вот и всё! Вот и всё!
Но никто, кроме Билли, не вслушивался в бормотание старика. Тётушка Эллен, двигаясь как сомнамбула, помогала маленькому мексиканцу надеть на себя смокинг, который бесцеремонная Изабелла сняла с одного из остолбеневших гостей; сама Изабелла бездумно поглаживала рукав Билли, а герр Вольф презрительно рассматривал отобранный в бою пистолет. И вот тогда, глядя на никому уже не нужного хнычущего мистера Монтелли, Билли почувствовал, что больше не может сдерживаться, что вот-вот разрыдается. Он перевел взгляд на мрачный ящик, в котором он таким невероятным образом стал мужчиной, потом на выбитые оконные стекла…
— Билли, — громким театральным шёпотом сказала тётушка Эллен, — ты должен немедленно помочь этому человеку!
Взглянув на маленького мексиканца, Билли заплакал. Сначала он плакал тихо, как сильно обиженный ребенок, и наконец зарыдал во весь голос, громко и недоуменно. Его плач взлетел под невидимый высокий потолок собора и вернулся отражённым звуком — таким страшным, что Билли не выдержал и, махнув рукой, побежал к выходу.
«Ну почему я такой? — мысли казались ему отстранённо чужими. — Пусть они отвяжутся от меня! Пусть они все получают то, чего им хочется больше всего на свете, но только пусть отвяжутся от меня! Я-то здесь при чем?!»
Перед глазами почему-то стоял старик Монтелли. Его сопливое лепетание было наполнено каким-то грозным смыслом. Билли по-прежнему чувствовал к мистеру Монтелли что-то вроде гадливой жалости. Он с усилием стряхнул с себя это наваждение, потянул за холодный медный поручень и оказался на ничего не подозревающей улице.
И вот теперь он шёл по Пятой авеню и безудержно рыдал. И удивлялся тому, что столь недавно обретённые, неведомые ему прежде сила и лёгкость никуда не исчезли. При этом сам Билли не ощущал себя другим человеком, хотя наверняка должен был измениться! В какой-то момент Билли оглянулся и увидел тянущуюся за ним цепочку. Он глубоко вздохнул, пожал плечами и двинулся дальше. Сейчас ему хотелось только домой, в свою спальню. Но вскоре он почувствовал, что до дому ему не дойти, и не потому, что устал, а по значительно более мелкой и бытовой причине: мочевой пузырь раздулся так, что, казалось, вот-вот разорвет Билли изнутри. Слёзы моментально высохли. Билли остановился, и сразу же на него налетел потный, но довольный собой герр Вольф.
— Эй, Вилли, — закричал герр Вольф и поднес толстый палец к носу, — какого чёрта! Я немного голодный, ебёна мать! Идем кушать, да? Это неправильно, если я будучи спасать всех вас жизнь, сам будучи умирать голодным!
Сам того не ведая, дядюшка подбросил Билли спасительную мысль: в ресторанах — скажем, вон в том, что напротив, при отеле, — всегда есть туалеты. Не обращая внимания ни на испуганное бибиканье шарахающихся от него машин, ни на упрямое сопение не отстающего от него ни на шаг герра Вольфа, Билли бросился наискосок через Пятую авеню. Попутно он удивился самому себе и той мелочной власти, которую имеет организм над его рассудком.
— Весьма сожалею, сэр, — преградила ему дорогу женщина в униформе с блестящей табличкой на лацкане, — ресторан закрыт. Ещё рано.
Непонятно, что отразилось на лице Билли, но женщина отступила и тут же добавила, что при желании они могут подняться наверх, на сорок восьмой этаж, где работает бар… За спиной у Билли герр Вольф добродушно зарычал и разразился матерной тирадой. Но Билли не слушал и не слышал его. Он спешил наверх, искренне надеясь, что лифты здесь скоростные. Герр Вольф отстал, поперхнувшись незатейливым, как ход его мысли, глаголом. Двери лифта неслышно сомкнулись за Билли. Звучала тихая музыка. Билли возносился. На сорок восьмой этаж. Он выбежал в тихий коридор и сразу же увидел спасительную табличку. Музыка, как старая знакомая, мягко последовала за ним, и в туалете — большом, светлом и безжизненно чистом — зазвучала ещё настойчивей и проникновенней. Билли сбросил на сверкающий пол ненужный ему теперь фартук и отдался освобождению и — неожиданно для себя — музыке. Теперь он узнал её. Это же незаконченная… Ну конечно, его великий предок! По невнятной ассоциации Билли подумал, что, похоже, гений Моцарта, бурлящий в крови его рода, может проявлять себя свободно только тогда, когда ему есть в чем проявляться. Когда же перед ним воздвигается плотина из неумения или нежелания, этот поток, достигнув критического уровня, становится во много раз мощней, перехлестывает через край и неудержимо и неуправляемо несётся куда-то, сметая всё на своём пути… Билли нервно рассмеялся. А знакомая музыка звучала всё громче и настойчивей, обволакивая его, обещая поддержку и прощение.
Билли тщательно и с удовольствием застегнулся, вспомнил бедного мекса и покачал головой. Теперь его было совсем не жаль. Если Билли действительно сотворил с ним такое, то и исправить положение ничего не стоит. Но уверенности всё равно не было. Билли пока не очень верил в свои способности. Черт его, мексиканца, знает! Может это была дурацкая шутка или… Сколько можно оставаться таким наивным и играть в навязанные кем-то игры! Сначала тётушкой, потом мистером Монтелли… Ведь ему только что исполнилось тридцать три года! Нет, больше он не может себя обманывать! Следовало попробовать что-то еще, вот прямо сейчас — какое-то совсем безобидное и простенькое чудо. Билли произнес слово «чудо» вслух и смутился. Но тем не менее… Он огляделся. На матовой кафельной стене висела незатейливая, неизвестно для чего нужная в мужском туалете картинка — два умилительных пушистых котёнка доверчиво смотрели друг на друга игольчатыми глазками. Ну конечно же! Как он мог забыть! Пусть появится оставшийся в том душном ресторанчике огромный серый Кузейро! Билли, глядя на свое отражение в ослепительно чистом зеркале, неловко взмахнул рукой. Итак, пусть! Это мое желание! И тут же рассмеялся: выглядело всё это довольно нелепо, словно в цирке. Ну же! Ну?.. Кот не появлялся. Только зеркало, словно болотце, стало покрываться едва заметным зеленоватым налетом. Так что же это, всё?.. Закончились чудеса?! Вдруг отражение стало глубже, и Билли почудилось за спиной какое-то движение. Он резко обернулся. Сзади никого не было, картинка висела неподвижно. Только глаза милых котят показались Билли настороженными и тоскливыми. А знакомая мелодия звучала всё громче. Билли отчаянно вглядывался в зеркало, казавшееся сейчас совсем бездонным. Вот оно, движение! Билли вздрогнул.
