Юрий Вахтин - Иуда Искариот
- Я… я не думал, что ты так все близко к сердцу, Нинуля. Я не думал, что все так серьезно. Я думал, уехала, забыла давно. Я бы… - начал оправдываться Иван, еще не зная, что бы он сделал, если бы знал, что Нина всю свою жизнь любила его одного.
- Да ладно, Ванюш. У тебя-то как? Я слышала от николаевских наших большой ты человек. Молодец, - Нина ласково улыбнулась. – Я всегда верила в тебя.
- Какой большой? Выше второго секретаря райкома не поднялся, теперь уже не поднимусь. Женат. Тоже двое детей. Дочь Галина окончила мединститут, сейчас кооператор, это модно сейчас, все хотят хорошо жить, быть богатыми. Младший сын Виктор в армии служил, в этом году окончил университет, - Иван сделал паузу. – Горе у меня, Нинушка, огромное горе! – Нина даже вздрогнула от слов Ивана, он продолжал: – Пили втроем: мой Витюшка и еще двое парней с Москвы, их сейчас много у нас на строительстве пивзавода работает. Отмечали сдачу объекта. Ребята все нормальные, высшее образование у всех и дружили. В общем, один с крыши спорткомплекса, на котором они гуляли, упал. Разбился насмерть – неудачно на арматуру, торчащую из земли, упал. Ну, а мой - по пьянке: «Это я во всем виноват». Как это обычно, его в милицию, дело завели. Здесь он, в СИЗО сейчас. Я приехал к начальнику, может, даст свидание, хоть минут пятнадцать. А у тебя брат, я слышал?
- Откуда? – глаза у Нины округлились. – Значит, это ты на черной «Волге» ехал, остановился. Представляешь, я так и подумала, даже сердце кольнуло. Я всегда тебя на черной «Волге» представляла. Ты же большой начальник.
- Что ты, Ниночка, какой большой начальник. Я сейчас секретарем парткома на стройке. Правда, стройка большая, из самой Москвы идет руководство, - Иван Егорович достал из нагрудного кармана костюма носовой платочек, вытер лицо.
- Завод какой большой строят - военный, наверное, или военная тайна? - Нина улыбнулась.
- Завод огромный, но не военный, а по производству пива. Целый пивной концерн.
- Пива?!? – Нина снова удивленно округлила глаза.
«Она ничуть не изменилась», - подумал Иван Егорович: «Даже за тридцать лет. И глаза, когда чему-то удивляются, так же округляются. Боже, прошло тридцать лет. Целая жизнь, а, кажется, только вчера гуляли вечерами с ней по городу. Она очень любила ходить пешком по городу. Правда, и город был совсем другим тридцать лет назад: и спокойнее, и машин даже после десяти вечера встречалось единицы. Троллейбусы или такси везли последних загулявшихся пассажиров».
Иван Егорович с Ниной даже не заметили, как проговорили целый час, но что можно обговорить за один час после тридцати лет разлуки. Нина первая напомнила, что у них важные дела.
- Ванечка, мы заболтались. Тебе же к начальнику надо – хлопотать о свидании с сыном. Ты не волнуйся, Вань, все разберутся. Ты говоришь, не мог он толкнуть своего друга, значит, просто несчастный случай, а оговорил он себя от волнения, да и выпивши был, - Нина стала успокаивать Ивана Егоровича, и он вдруг подумал, что, наверное, не так остро чувствовал бы свое горе, если бы матерью Виктора была Нина – человек, который любит его, а значит, который вместе с тобой переживет и твою душевную боль.
Елена Владимировна и в горе осталась сама собой – неприступным холодным айсбергом, понять душу которого Иван Егорович не смог за двадцать восемь лет совместной жизни. Ему никогда не было с женой просто и уютно, как с Ниной, и вместе были только их тела, а души друг друга они так и не смогли понять или не хотели понимать.
- Ты где остановилась? – поинтересовался у Нины Иван Егорович.
- Я живу у брата, вернее, в его квартире. Мы выписались с сыном и прописались у него в квартире, - Нина посмотрела в глаза Ивана. – Он так захотел: не хочу, говорит, чтоб квартиру, которую своим здоровьем заработал, назад государство забирало. У него кроме нас никого нет. С женой он развелся сразу после ранения, детей у них не было. Я взяла отпуск на работе, меня уважают в совхозе, и директор все понял по-человечески, отпустил в отпуск на время суда, а потом дело будет видно. Я и вещи все в совхозе оставила, и Петрушка в девятом классе учится. Всё уладим после суда.
- А что говорит адвокат? – снова поинтересовался Иван Егорович. – У вас хороший адвокат? Ты сама нашла или назначили?
- Хороший! Очень душевный. Старенький уже, Федор Федорович.
- Митин?! – теперь удивился Иван Егорович.
- Да. Ты его знаешь?
- Представь, он ведет дело моего сына. И здесь нас судьба соединила, - Иван Егорович улыбнулся. Ему стало теплее после разговора с Ниной. Даже после трагедии часы отпустили, куда-то исчезли. Он записал адрес Нины, ее телефон, оставил свой. – Мы созвонимся, нам надо еще, обязательно надо встретиться, - говорил Иван, словно боясь, что Нина исчезнет снова на много лет.
- Хорошо. Я всегда дома. Я никуда не хожу. Да и идти мне некуда. Я во всем городе знаю только супругов Бойко – это сестра с мужем нашего зоотехника Светочки. Она после института отрабатывает в нашем совхозе.
Они попрощались. Нина вышла из машины, пошла к остановке. По дороге она два раза обернулась. Иван увидел ее лицо, открытое и пусть постаревшее, но, как и тридцать лет назад, близкое и родное:
- Мой воробышек, - прошептал Иван Егорович и стер выкатившуюся из глаз слезу.
После выполнения всех необходимых формальностей на КПП Иван Егорович получил разовый пропуск на территорию СИЗО. Он позвонил с КПП Молодцову. Игорь Васильевич уже ждал его в своем кабинете. Иван Егорович постучал, вошел.
- Что ты, Иван Егорович, еще со стуком, к чему? – проговорил Молодцов, явно смущаясь. Он уже привык смотреть на Захарова снизу вверх и явно смущался, что на этот раз все изменилось с точностью до наоборот, и теперь Иван Егорович смотрел на него снизу вверх.
- Ты «хозяин», Игорь Васильевич. Тебя, я слышал, и твои подопечные так зовут, - Иван Егорович попытался шутить.
Посидели, поговорили несколько минут, Игорь Васильевич встал из-за стола.
- Ладно, Иван Егорович, я все понимаю. Ты не на беседу ко мне пришел. Я дал необходимые распоряжения – тебя проведут в следственную комнату. Извини, больше часа не могу. Через час к Виктору следователь из прокуратуры приходит. Учреждение у нас военное, все строго по минутам, сам понимаешь, Иван Егорович.
- Спасибо, Игорь, - Захаров встал. – Спасибо тебе за все, - он назвал Молодцова как раньше, дружески, по имени.
В дверь постучали. Вошла женщина-контролер.
- Вызывали, Игорь Васильевич? - спросила она.
- Да, Валюш. Проводите, пожалуйста, Ивана Егоровича в пятую следственную. Да, к Захарову, он уже должен быть там.
Иван Егорович с контролером Валентиной вышли из кабинета начальника, спустились по порожкам сначала на первый этаж, потом в подвальное помещение. По дороге контролер открывала железные двери от толстых металлических прутьев. Громкое эхо раздавалось по коридору при закрытии дверей. Наконец, Валентина открыла большим ключом из своей связки дверь с цифрой пять.
- Проходите, - пригласила Ивана Егоровича. – У Вас 55 минут.
Иван Егорович вошел. Комната три на четыре, три табуретки, наверное, прибитые к полу, окно вверху у потолка с толстой двойной решеткой. Виктор сидел, сутулясь, обхватив обеими руками опущенную голову на одной из табуреток. Он поднял голову и вскочил, увидев отца:
- Папа, ты?!
Иван Егорович даже не помнил, когда в последний раз он называл его папой, так, казалось, просто и по-русски. В детстве? В юности для самоутверждения, как и все его ровесники, он звал его «пахан», слово-то какого языка - неизвестно даже. Потом, повзрослев и поумнев, стал звать «отец».
- Здравствуй, сынок, - Иван Егорович подошел к сыну, обнял. Виктор прижался к отцу.
- Прости меня, папа, прости.
- Ладно, Витюшка, мы взрослые мужики. Оставим это. Давай думать и делать все, что от нас зависит, и что мы сможем делать. К тебе следователь сегодня приходит, что - новый допрос?
- Да, это по настоянию Федора Федоровича. Он подал протест, что показания были взяты у меня в шоковом состоянии от увиденного и пережитого, потому что Фокин был моим другом, что я нетрезвый был и оговорил себя. В общем, как это обычно делают адвокаты, когда им не нравятся показания, и они хотят их изменить. Хороший мужик этот Митин и не потому, что меня защищает, чувствуется, он по жизни человек с большой буквы.
- Да, старик увидел горя за свою жизнь. В шестнадцать лет на фронт убежал, вернулся инвалидом. Один он совсем, жена умерла, детей нет, был, умер еще грудным. В общем, сейчас он живет жизнью своих подзащитных, наверное, поэтому их боль переживает как свою.
- Согласен, отец, но поверь, не всем дано переживать чужую боль как свою. Для этого нужно быть человеком, - Виктор посмотрел в глаза отца. – Отец, ты не был у Вики, как она?
- Я звонил и вчера вечером, и сегодня – никто не берет трубку. Утром заезжал – никого в квартире нет. Витюш, она же знает наш телефон и могла бы позвонить, если не считает себя чужой в нашей семье, - Иван Егорович замолчал. Молчал и Виктор.
