Джулз Денби - История Билли Морган
Статья была чудовищна. Нет, в ней не было злого умысла или желания задеть, не было настоящих оскорблений, но весь материал был пропитан густым варевом из высокомерия, праздных измышлений, умышленных ошибок и искажений. В ней излагалось то, что увидела Софи, профильтровав картину нашей жизни через свое узенькое поле зрения, а вовсе не то, о чем ей рассказывали. Это было сделано исключительно для того, чтобы выставить «Кларион» в лучшем свете, как защитника беспомощных, слабых, неприспособленных, деклассированных элементов. Нас, то есть. Еще в статье присутствовало отстраненное, сдержанное сочувствие к Джас, скорее даже, как мне показалось, к ее утраченной красоте, чем к ней лично, но, возможно, это всего лишь моя интерпретация.
Софи подробно описывала грехопадение Джас: как та была против воли ввергнута в свое теперешнее бедственное положение жестокими неандертальцами из банды «Ангелов Ада», членом которой, несмотря на его общеизвестный ум и образованность, был ее обожаемый и обожающий «муж». Он, как там было сказано, по глупости связался с дурной компанией, и последствия оказались для него гибельны. Наркотики. Оргии. Насилие. И в итоге – его таинственное исчезновение. Там были вопросы, вопросы, которые требовали ответов. Власти должны действовать, выяснить правду и убрать эти банды с улиц Великобритании раз и навсегда, чего бы это ни стоило. Похоже, они считали, что байкерские банды все еще столь же могущественны, как в семидесятых. Странно. «Кларион» будто застрял в прошлом и продолжает нести чушь об Алтамонте,[57] не подозревая, что время банд давно прошло и совсем другие командующие правят теперь там, где некогда царила «Свита Дьявола». Как бы то ни было, статья продолжалась диатрибой к властям, не заботящимся о бесправных и уязвимых. «Кларион» остался единственным оплотом правосудия Великобритании в наши темные времена.
После вставки о великой роли издания «Кларион» статья сосредоточивалась на Джас. Обезумевшая от горя и доведенная до отчаяния жестокой судьбой, Джас обратилась к наркотикам, не потому что они ей нравились, но потому что у нее не было иного выхода. Она превратилась в беспомощную пешку в руках наркобаронов. Бедная опустошенная женщина мечтает лишь об одном – увидеть Терри, прежде чем умрет; она будет умолять его простить ее слабость, ибо в глубине души знает, что он ее простит, потому что он нежный и любящий человек. Подтекст содержал красноречивый намек на убийство и на безнадежные наркотические фантазии Джас о возвращении того, кого нет в живых. Далее нам снова представляли «кларионизированную» Джас – хрупкая, зависимая и запуганная, она не в состоянии (одинокая женщина) контролировать своего жестокого, своенравного сына, который способствовал ее угасанию, снова и снова разбивая ей сердце; он вырос грубым, безжалостным уличным гангстером. Натти был без всякого снисхождения изображен торговцем наркотиками и сидящим на крэке-кокаине-«спиде» психопатом, который обижает маленьких девочек (Винус, надо полагать), практически держит в рабстве искалеченного, умственно отсталого парня и, возможно, снабжает героином собственную мать. Его мечты о Терри были представлены как наркотический бред, фантазии бездельника, а он сам – хищником, порочным, тупым, невежественным хулиганом.
Софи долго и зло расписывала Натти. Он ей действительно не понравился. Для него у нее не нашлось ни единого доброго слова. Даже миссис Скиннер вышла лучше, превратившись в излюбленный стереотип «Кларион»: достойная представительница рабочего класса, убитая горем мать, поддерживающая свою безнадежную невестку Джас и пребывающая в отчаянии от выходок кошмарного внука.
Все это было весьма скверно. И тут я дошла до того места, где говорилось обо мне; я прочла с определенным эгоистическим интересом. Увидеть себя в печати, да еще в первый раз – это довольно чудно, как минимум.
Со своеобразной, старомодной любезностью Билли, – как она попросила себя называть, – проводила меня в свой дикий, запущенный, крошечный садик. Приземистая, коренастая, облаченная во все черное, с прошлым гангстерской девицы, она в первую минуту отпугивает человека, но ее полная страданий жизнь – в ветхом домике, где она обитает с многочисленными кошками, вражда с соседями, ее подавленность – скорее вызывают симпатию и искреннюю жалость. Неудивительно, что она изо всех сил пытается стать частью семьи Джасмин Севейдж. Как сказала сама Джасмин, они с Билли настоящие сестры. Жизни обеих разрушил жестокий феномен Пропавших…
И так далее, и так далее. Не так уж много. О том, как трогательно я защищаю «Ангелов Ада» с намеком на то, что я, увы, введена в заблуждение и морально неустойчива, и как я покупаю привязанность Джас, по первому требованию давая ей деньги на наркотики. Меня использовали в качестве скорбного, заламывающего руки греческого хора, для усиления эффекта от рассказа о том, как ломаются люди, когда их любимые сматываются. Софи не сочла нужным упомянуть, что я разведена, как и миллионы других людей, и вовсе не столь уж одинока. Это испортило бы эффект. Так что в статье меня разместили на той ступени эволюции, которая находится чуть выше полного дерьма. Ничтожная, жалкая страхолюдина, живущая замкнутой жизнью, как ведьма, в лачуге, где воняет кошками.
Там были еще фотографии – хорошие, но ни одна не могла сравниться с той, что на обложке. На одной были Джас и Натти – он нервничал, а оттого казался задумчивым и угрюмым; на другой фотографии – Полин Скиннер, нельзя было не заметить выдающееся декольте и высокие, леопардовой расцветки, ботинки. Она выглядела старой и обрюзгшей; боже, она будет в ярости. Были и коллажи из фотографий Пропавших Без Вести в качестве иллюстрации, в том числе и снимок Терри – они взяли любимую фотографию миссис Скиннер. Она выглядела подозрительно отретушированной, сглажены брюзгливая усмешка, небритая неряшливость и суженные, лживые глаза. Статья заканчивалась громогласным призывом – покончить со скандалом вокруг Пропавших и спасти жизни, разрушенные безразличием и коррумпированностью властей – неких абстрактных властей, «Кларион» обошелся без уточнений, плюс какая-то контактная информация, телефоны доверия и адреса организаций («Если вы столкнулись с одной из проблем, поднятых в статье…») и финальным дифирамбом старому, доброму защитнику угнетенных – «Кларион».
Я осторожно отложила журнал и снова посмотрела на эту изумительную фотографию. Затем в пугающей тишине поднялась и посмотрела на себя в кухонное зеркало. Я понимала, это не имеет значения, не стоит из-за этого беспокоиться, но все же – какой видят меня люди? Грузная, эксцентричная старая сука в черных мужских шмотках, ведущая бесплодную, одинокую жизнь старой девы? А мой славный дом – может, я обманываюсь и просто не вижу, какой он дерьмовый на самом деле? Я и представить себе не могла, насколько это будет больно, и никакие проклятия в адрес тупой маленькой коровы-репортерши не помогали.
Тишина не прекращалась, она растянулась, как старая резинка, перед тем как лопнуть со щелчком. Я начала понимать, какой ужас бездумно навлекли на нас Софи и ее боссы. О чем, ради всего святого, я думала, это допустив? Я, должно быть, сошла с ума. Мне следовало прекратить все, едва заслышав намек. Но нет: я подумала, что смогу держать все под контролем, как всегда. Какой же я была дурой: тупой, эгоистичной, чертовой дурой. Я была задета, мои чувства и моя гордость уязвлены, но Джас и, боже мой, Натти… Невыносимо даже думать об этом. Я с ужасом поняла, какие чудовищные последствия вызовет эта мерзость, появившаяся в национальной газете.
Джас превратится в своего рода злосчастную знаменитость, обретет славу на чертовы пятнадцать минут. Весь район, весь мудацкий Брэдфорд – статью наверняка перепечатает местная газета – будет улюлюкать и насмехаться над ней, жестокость толпы, преследующей беспомощную жертву. Ей, наверное, придется переехать, срочно пройти курс реабилитации… Я отчаянно размышляла, пытаясь во всем разобраться, предугадать, что еще может случиться, с чем мне придется вскорости столкнуться, чтобы оно не застигло меня врасплох. Может ли городской совет ее выселить? Смогу ли я вытерпеть ее, пока все не уляжется? Не придет ли в голову полицейским шишкам сделать ее козлом отпущения из-за такой паблисити? Я знала, что уличных патрульных не заботит мелкая рыбешка, вроде Джас, но их боссы, получив от тупоголовых членов парламента приказание очистить улицы, с оглядкой на прессу, они могут ухватиться за такое и… Господи, это все равно, что пытаться засунуть пасту обратно в тюбик… Чем больше я об этом думала, тем непонятнее и туманнее все становилось.
Сквозь гул в голове я услышала старый, темный, лающий зов, пульсирующий в такт сердцебиению, жестокий зов, навсегда приковавший меня к Черной Собаке: глупая, глупая, ты глупая девочка – если люди готовы отвернуться от тебя, когда ты всего лишь сломаешь какую-то безделушку, что же они сделают, если ты сотворишь нечто столь разрушительное? Никчемная, эгоистичная и никчемная, совсем как твой отец… Дрожа, я села за стол и накрыла голову руками. Это безнадежно, мне хотелось повернуть время вспять, сделать так, чтобы ничего не случилось, заткнуть пасть этой мерзкой старой корове Полин Скиннер, что угодно, лишь бы ничего этого не было.
