Алексей Швецов - Как я съел асфальт
– Надеюсь, ничего оскорбительного в этом для тебя нет? Ты же музыкант… Возьмешь Гешкину гитару…
– Привет! Приехали… Оля, ты что? Ты забыла, что я на гитаре не очень хорошо играю? Точнее, плохо, а еще точнее, я вообще не умею на ней играть.
– Саша, – усмехнулась Оля. – Это совершенно неважно! Мы напьемся, и нам будет все равно, как ты играешь.
– Но я вообще… я вообще не знаю, как ее держать, – растерялся Саша.
Саша не хотел отказывать Оле, но отчетливо понимал, что он и гитара несовместимы, как женщина и двигатель внутреннего сгорания.
– Возьми свои эти… как их? Мараканы?
– Маракасы, – исправил Саша.
– Вот-вот. Их и возьми.
– Ну, разве что на маракасах подыграть… – задумчиво проговорил Саша.
– Подыграй, не будь букой. Ведь ты же музыкант!
После этих слов в Саше взыграла профессиональная гордость:
– О чем речь? Конечно.
Тогда была осень. Но не такая, как теперь, сухая и ранняя, а дождливая и серая, именно серая промозглая осень конца октября. Саша и Оля долго ехали на метро, с двумя пересадками и двумя длительными переходами. А потом Оля вела Сашу какими-то незнакомыми дворами и жуткими подворотнями. Саша уже почти пожалел, что согласился, но, стиснув зубы, шагал за Олей. Шагал, крепко сжимая в руке пакет с завернутыми в газету маракасами.
Низкорослый домишко, притаившийся вдалеке от больших дорог, странным образом напомнил Саше его дом. Дом его родителей в Ейске. Исписанные стены подъезда тоже ничем не отличались от тех стен. От тех стен в Ейске. Те же надписи. Емкие и подчас справедливые. Но встречались и вызывающие надписи, с которыми Саша не мог согласиться. На одной стене большими корявыми буквами было сделано посвящение какому-то Саше, из которого следовало, что тот Саша – осел. Саше не понравилась эта надпись. Он не был согласен с такой формулировкой. Не мог согласиться, не мог принять и отчетливо понял, что даже обиделся за Сашу, которого так несправедливо записали в ослы.
Оля, быстро перебирая ногами, поднялась на второй этаж. Саша последовал за ней.
– Это здесь.
Как-то странно, как-то очень по-заговорщицки прозвучало Олино «это здесь», и тогда Саша четко понял, что они пришли. Оля тут же позвонила в звонок. Звонок отозвался, откликнулся на нажатие Оли и зазвенел. Дверь открылась, и крупная женщина, вся в прическе, сладко проворковала несколько обиженным голосом:
– Ну, наконец-то! Явились! А мы, между прочим, вас ждали.
А еще Сашу сразило знакомое с детства благоухание бесшабашной пьянки. Аромат салатов, соленых огурцов, перегара и табачного дыма… настой из всех этих запахов поверг Сашу в ностальгическую меланхолию. Саша с грустью и особой тоской вспомнил семейные посиделки.
А потом Сашу и Олю усадили за стол, который был завален грязной посудой. Но никого это не смущало. Совершенно никого не смущало и не трогало. Саше поставили тарелку, и какая-то девушка все время подкладывала в нее салат.
– Правда, вкусно? – спрашивала она время от времени, посматривая на Сашу томным взглядом.
Саше не хотелось ее обижать, и он утвердительно кивал и нахваливал. А Оля ему тихо шепнула, что это и есть хозяйка, Наташа, у которой день рождения. Саша внимательнее рассмотрел девушку, и она ему не понравилась. Еще оказалось, что Саша на праздновании дня рождения был единственным мужчиной.
А потом все пили. Долго и много пили. Саша отчетливо почувствовал, что у него начинает жутко раскалываться голова. Девушки, женщины и все присутствующие дамы пытались разговаривать. Причем делали они это одновременно, и, как казалось Саше, не слушая друг друга, а только что-то доказывая. При этом они умудрялись горячо спорить, создавая весь этот многоголосый гул. Саша, чтобы привести мысли в порядок, старался не слушать женщин, а еще старался налегать на водку.
Он курил, пил водку, закусывал салатом, которым его без устали снабжала хлебосольная Наташа, и ждал. Ждал, когда придет его черед показать свое музыкальное мастерство.
Наконец за дальним концом стола прекратили спорить. Спор смолк, но три девушки, сидевшие там, начали тихонечко подвывать. Саша нагнулся к Оле и спросил:
– Чего это они?
А Оля махнула рукой.
– Может, случилось чего? – настаивал Саша, которого выпитое спиртное толкало на совершение добрых дел и правильных поступков.
– Поют они так, – отмахнулась от Саши Оля, спорившая о диете с той самой крупной дамой, что открыла им с Сашей дверь.
Вскоре запели все. Нестройные голоса вспыхивали очагами то тут, то там. Пели девушки так же, как и разговаривали. Пели разные песни, стараясь перекричать друг друга. Тогда Оля взяла на себя роль художественного руководителя:
– Погодите, девки. Сейчас будет аккомпанемент.
Проговорив это и добившись относительной тишины, Оля сделала Саше знак, и он пошел в прихожую за маракасами. А когда вернулся, все дружно зааплодировали.
Сначала Саша очень старался. Он боялся играть не в том ритме, боялся сбиться. Он волновался и переживал. Но вскоре отчетливо почувствовал, четко и твердо понял, что никто из присутствующих в музыке не разбирается и таких тонких ценителей чистого звука, как Саша, здесь тоже не было. И он просто тряс маракасами. Тряс неистово и старательно. А все продолжали петь. Особенно громко пела Наташа. У нее был особенно визгливый и на редкость неприятный голос. А пела она громко и посматривала на Сашу.
– Какой ты молодец, – шептала Оля в минуты перекура. – Ты действительно классный музыкант.
А Саша, преисполненный собственной значимости, самозабвенно играл музыку. Саша играл музыку и не заметил, как все гости разошлись. Точнее, не все, а почти все. Из гостей остался только Саша – и его маракасы.
А понял Саша, что все разошлись, понял отчетливо и совершенно точно осознал только тогда, когда почувствовал, что за его инструменты кто-то схватился сильными руками. Он удивленно открыл глаза, закрытые в минуту экзальтации. За столом, беспорядочно уставленном пустыми приборами, сидели он, Саша, и Наташа.
– Хватит, – попросила Наташа. – Довольно музыки.
Наташа прижалась к Саше всем телом и жарко задышала в его лицо водочно-огуречным духом. А Саша не хотел этого. Не хотел ничего, он хотел оказаться сейчас далеко отсюда. Оказаться в Гешиной комнате, в их с Олей квартире. А потом Саша вспомнил Олино коварство, из-за которого оказался в такой ситуации. И тогда ему захотелось оказаться еще дальше. Саша безумно захотел вернуться в Ейск. И вернуться туда в то самое время, когда бабушка пекла блинчики, а он, обжигаясь, хватал их руками и, дуя, отправлял в рот. Тогда было очень горячо, но очень вкусно. А сейчас Саша понимал, что ему становится горячо, даже очень горячо, как от тех блинчиков, но совсем не вкусно. Бабушкины блинчики были намного вкуснее поцелуев Наташи.
– Подожди, подожди! Я не могу так сразу… – попытался он отбиться от навязчивых ласк хозяйки дома. – Мы так мало друг друга знаем…
– Как? – удивилась Наташа. – Мы уже так давно знакомы. Мы уже так много друг о друге знаем…
Наташа пьяно заулыбалась слюнявыми губами и запустила свою когтистую руку под его рубашку. Грудь Саши затрепетала, но затрепетала не от страсти, а от страха. От жуткого страха, что он останется здесь на всю жизнь. Навсегда!
Саша собрал остатки мужества, глубоко и серьезно подумал мысли и решительно отстранился.
– Пойми, я очень нехороший человек, – начал он свою защитную речь. – Я… я… у меня… у меня четверо детей.
– Ну и что? – невозмутимо ответила Наташа и сделала попытку снова впиться в него своими губами.
– Три девочки! – отчаянно закричал Саша. – Три маленькие девочки и два чудных мальчика.
– А это уже пятеро! – Наташа продемонстрировала неплохие способности к арифметическому счету.
– Да! Да! – отчаянно согласился Саша. – Но это пока! Пока пятеро… жена шестым беременна…
– Странно, – ослабила натиск Наташа, – а Оля сказала, что ты неженат.
– Мы тайно встречаемся, – пояснил Саша, – никто не знает о нашей связи, даже Оля и даже ее родители.
– И у нее от тебя пятеро детей?
– Да, – упрямо твердил Саша.
– И никто не знает о вашей связи?
– Да!
Наташа обдумала какую-то случайно попавшую в голову мысль и снова заулыбалась.
– Пусть так, но я хочу тебя, – с пьяной откровенностью заявила она. – Ты так эротично играл своими макаронами…
– Маракасами, – машинально поправил Саша.
– Да! Да! Именно маракасами! – Наташа вся извивалась от желания. – Хочешь, возьми мои маракасы и поиграй ими.
При этих словах Наташа указала руками на свои груди как на альтернативу профессиональной перкуссии. «Маракасы», эти альтернативные «маракасы» от Наташи, и впрямь были неплохи. При других обстоятельствах Саша, может быть, и воспользовался ситуацией и, может быть, извлек пару нот из пышных инструментов. Но он был слишком трезв. То есть Саша был недостаточно пьян. Недостаточно пьян, для того чтобы не видеть Наташиного носа картошкой, ее оттопыренных ушей, вызывающе торчавших из прически, асимметрии в лице. Точнее, Саша был до обидного трезв, чтобы не замечать ее утиной походки. Он просто не мог. Не мог перешагнуть через себя и свое стойкое стремление к прекрасному. А Наташа…
