Владимир Данихнов - Девочка и мертвецы
Уселся на пластмассовое сиденье в зале ожидания, опустил голову на грудь.
Ну а что такого? Сидит человек, автобуса ждет.
Утром подошел к кассе, протянул трясущейся рукой мелочь в окошко, купил билет.
И пока в Лермонтовку не приехал, больше ни о чем не думал.
Глава восемнадцатая
— …работники ФСД и милиции учинили взаимный перестрел, в результате которого погибло сорок три человека, включая…
— «Перестрел», ишь ты. — Бомж Егор Артемидыч захихикал, пряча нос под дырявое одеяло. Ветер изменил направление, и в лицо полез мокрый весенний снег. Егор Артемидыч, оставаясь в сидячем положении, переполз на другую сторону бочки: вытянул грязные руки к трескучему огню.
Радиоприемник продолжал вещать из картонной коробки:
— Специалисты утверждают, что неконтролируемый перестрел был вызван впрыском в воздух токсина, вызывающего галлюцинации. Впрыск, как утверждают специалисты, произвело мертвое серое существо, найденное в сеть-клубе «Наливное яблочко»…
— Ишь ты, — сказал Егор Артемидыч. — «Впрыск»!
— Вы ему верите? — спросили из темноты.
— Да не в том дело! — Егор Артемидыч захихикал и замахал руками. — Я в суть-то и не вникаю: мне К’олины тексты сами по себе нравятся, как словесные драгоценности. Иногда такое завернет! Уж очень мне его «впрыски» и «перестрелы» по душе.
— Понятно… — прошептали из темноты.
Егор Артемидыч украдкой повернул голову, напряг подслеповатые глазки: у ржавой цистерны на самом берегу реки виднелась бесформенная тень. Молодая девушка, судя по голосу; а по тени и не скажешь. По тени осьминог какой-то, Ктулху доморощенный.
Егор Артемидыч прикрутил громкость приемника, деловито поинтересовался:
— А что вы у нас под мостом забыли, мамзель?
— Путешествую я, — ответила девушка.
— Вот как! А почему под мостом? — Егор Артемидыч захихикал. — У нас автобусы тут не останавливаются!
— Я пешим ходом путешествую, — сухо ответила тень и чуть изменила положение. Егору Артемидычу показалось, что в напряженном синем воздухе мелькнуло щупальце. Впрочем, он был подслеповат и не доверял своим глазам.
— А зачем вы путешествуете, мамзель? — поинтересовался Егор Артемидыч. — Или секрет?
Девушка долго молчала. В бочке трещал огонь; у Егора Артемидыча замерзла спина, и он повернулся к бочке задом. Уставился на темную реку: ни дать ни взять продолжение ночного неба — темно, сине и звезды. Только вот холодом от этого неба несет; зябко, промозгло.
— Я путешествую, потому что люблю одного человека, — сказала, наконец, тень. — А может, потому, что хочу его убить.
Егор Артемидыч ничуть не удивился: хихикнул, порылся в горе тряпья, что было свалено рядом с бочкой; выудил потрепанное замасленное красное сердце из плюша и кинул девушке. Тень метнулась к сердцу, схватила его.
— Что это?
Егор Артемидыч почувствовал, что засыпает. Денек выдался хлопотным: с паперти пару раз сгоняла милиция, потом от обозлившихся конкуренток с клюками дворами да переулками уходил.
Он пробормотал:
— Это, милая мамзель, сердце.
— Это подушечка для иголок, — сказала девушка и добавила дрогнувшим голосом: — Мне так кажется.
— Видите, мамзель, вы уже сомневаетесь. — Егор Артемидыч слабо хихикнул. — И правильно, скажу я вам, делаете, потому что это не просто подушечка для иголок, а сердешный подарок, который мне когда-то вручила одна милая мамзель — прям как вы — и который со временем превратился в настоящее сердце, пусть и плюшевое.
— Зачем оно мне? — тихо спросила девушка.
— Найдите своего возлюбленного, — сказал Егор Артемидыч, — и подарите ему сердце, если любите его больше, чем хотите убить. Или убейте — если желание убить окажется сильнее.
В реке заплескалась рыбка-циклоп; моргнула из воды желтым глазом.
«Завтра хорошенько порыбачу», — подумал Егор Артемидыч, совсем засыпая.
— А если я сначала подарю ему сердце, а потом убью? — спросила девушка.
— Так у мамзелей почти всегда и выходит, — заявил Егор Артемидыч и заснул. Проснулся под утро от страшного холода. Вяло зашевелился, словно большой муравейник, бросил ленивый взгляд на берег: девушки не было.
— Говорили мне: не пей на ночь растворитель, — проворчал Егор Артемидыч и откупорил бутылочку. — Приснится же чудень! Что я ей там во сне вещал про сердце? Смешно вспоминать.
С этими словами Егор Артемидыч отстегнул накладную бороду и отправился ловить одноглазую рыбу.
Часть четвертая
К вопросу о некромассе
Каждые две сотых секунды кто-то кого-то забывает.
Это ничего-ничего.
Глава первая
Марик ждал Катиного появления с неделю, но так и не дождался. Он стал чаще покидать лес и темными вечерами тайком бродил вокруг фермы, пытаясь разглядеть в желтых окнах Катину изящную фигурку, но девушка в пределах видимости не появлялась. Иногда во двор выходил Ионыч, чтоб покурить или отлить, и Марик едва сдерживался, чтоб не убить его. Удерживало только обещание, которое он дал девушке: не трогать опекунов.
На восьмой день Катиного исчезновения, Ионыч привез из Лермонтовки собаку: здоровенного черного пса с крысиной мордой и красной татуировкой на правом боку. Марик наблюдал за тем, как Ионыч мастерит для лютого зверя кособокую будку, как сажает пса на цепь, как отцепляет поводок с намордником: хитрое устройство позволяло это сделать издалека, чтоб собака не вцепилась в горло хозяину.
— Смотри, Федя, — сказал Ионыч в окно. — Теперь правая половина двора в полной безопасности под охраной лютого хищника.
Собака оглушительно залаяла, сильно дернула цепь.
— Как бы эта безопасность против тебя не обернулась, Ионыч, — посетовал больной сокольничий. — Сдается мне, что псину ты купил для нас неподконтрольную.
— Ничего, — сказал Ионыч, — зато она злая: мертвяка в клочки порвет, если случай выдастся. Продавец знакомый так и утверждал, и у меня нет оснований ему не верить.
— Продавцам верить нельзя, Ионыч, — ответил Федя, — даже знакомым: соврут — недорого возьмут. Такая у них генетическая порода.
— В который раз ты ставишь под сомнение мой поступок! — взревел Ионыч. — Я уж и не знаю, как это назвать: свинство, одним словом.
— А как ты кормить ее будешь? — спросил сокольничий. — И чем?
— Порода у этой псины очень хорошая, нетребовательная, — гордо объяснил Ионыч, — из земли всё, что надо добудет: расходы на кормежку незначительные.
Он заглянул за угол: собака жрала землю как раз у того места, куда был вбит кол с цепью — еще немного и выкопает, а там и до полной свободы полшажка. Гребень на спине адского зверя распух, заалел.
— Твою мать, — сказал Ионыч, хватаясь за голову, и побежал за ружьем.
Марик бы засмеялся, если б не волновался так за Катю.
На следующее утро Ионыч закинул мертвую псину в багажник, завел вездеход и отчалил в направлении Лермонтовки: ругаться с продавцом и требовать назад деньги по гарантии за «дефектного зверя». По крайней мере, так он сказал Феде. Марик понял, что терпеть и выжидать он более не в силах, да и момент выдался удачный, и на цыпочках направился в дом. Серой каплей хлопец протек в широкую щель между досками забора и оказался во дворе. Здесь было сумрачно, сыро, грязно; возле ржавой колонки валялась старая запаска. Марик тронул ее ногой. Запаска отозвалась упруго. Это событие отчего-то очень обрадовало Марика: в последнее время ему очень не часто доводилось прикасаться к вещам, сделанным живыми людьми.
Марик подошел к входной двери, толкнул ее: дверь была не заперта.
«Что за безалаберность», — с раздражением подумал Марик и вошел в сени.
Здесь пахло самогоном, насыщенным мужским потом и звериной кровью. На вбитых в стену гвоздях сохли шкурки зайчиков. Темные стены были в молочно-белых потеках. Марик сделал два шага, оставаясь всё время настороже. Под ногой скрипнула половица, и Марик замер. В дальней комнате возникло шевеление; сокольничий крикнул:
— Ионыч, ты, что ли? Чего рано так вернулся?
«В доме кроме больного Феди никого нет», — понял Марик и решил выведать у него, куда подевалась Катя. Совсем растеряв осторожность, он прямиком направился в Федину комнату. Увидел кровать, накрытую несвежей желтоватой простыней; под простыней кто-то слабо шевелился. В комнате пахло кисло, противно.
«Совсем больной, бедняга», — с проснувшимся сочувствием подумал Марик и подошел к кровати.
Сокольничий резко выбросил руку из-под простыни, схватил Марика за шею, сжал и притянул к себе. Прижал так, что Мариковы кости затрещали, словно хворост в костре. Мальчишка от внезапности события ойкнул, дернулся, но Федя удержал его.
