Александр Проханов - Скорость тьмы
— Выстрел!
Изображение на экране дрогнуло. На мгновение двигатель выпал из фокуса. Лед ударил в лопатку, превращаясь в блестящие крошки, в брызги воды. Лопатка уцелела, продолжала скоростное вращение.
— Выстрел!
Снова дрогнул экран. Сопло наполнилось туманом из мельчайших корпускул льда, водяным паром вскипевшего ледяного снаряда. Пережив секундный сбой, двигатель снова вернулся в режим. Осциллограф выдавил из плавной линии трепещущий импульс. Лопатка, созданная из сверхпрочных сплавов, рассчитанная на компьютере, выдержала столкновение, сопло жадно всосало измельченный лед.
— Выстрел!
Один за другим в двигатель ударяли бруски, все в одну и ту же лопатку, находя ее среди размытого диска. Самописцы фиксировали попадания. Датчики отмечали экстрасистолы в режиме работы.
— Отбой! — скомандовал руководитель. Испытания завершились. Двигатель замер. В сопле обозначилась розетка. Все кинулись поздравлять Люлькина, и первый, с помолодевшим, порозовевшим лицом — Блюменфельд. Люлькин захватил его в объятья и сжал, так что тщедушный Блюменфельд едва ни задохнулся в богатырских объятьях начальника.
— Вот теперь можно праздновать день рождения! Теперь водочка со льдом в самый раз!
Ратников обнимал разгоряченные плечи Генерального конструктора, боясь думать о том, что у того под рубахой, на ребрах набухли красные гематомы, — следы ледяных попаданий.
В загородном ресторане на берегу Волги были накрыты банкетные столы. Сидели тесно, плечо к плечу, заполняя весь зал, и открытую веранду, и дальние закоулки. Волга сверкала вдаль и вширь, с тенистыми берегами, с красными, озаренными вечерним солнцем кручами. По воде проносились скоростные лодки, скачущие шальные скутера, медлительно, борясь с течением, проплывала баржа, тянулся тихоходный парусник. На ресторанной эстраде играл оркестр, время от времени выходила старательная певица-красотка, подражая столичным звездам, тешила публику легкомысленными песнями. За главным столом восседал именинник Люлькин, в дорогом просторном костюме, в необычайном для него шелковом галстуке, в котором переливалась бриллиантовая булавка. Рядом с ним, торжественная, светящаяся, сидела жена, пользуясь редким случаем, чтобы выйти в люди в вечернем открытом платье с гранатовым колье на утомленной увядшей шее. Тут же находился их сын, офицер авиации, приехавший из Москвы на отцовское торжество. Вокруг теснились соратники, представители фирм, чиновники министерств, генералы Министерства обороны и штаба военно-воздушных сил. Виднелись военные мундиры и орденские колодки, но чаще — дорогие костюмы, вечерние платья. На женщинах, не слишком роскошные, советских времен, сверкали драгоценности. Поодаль размещался столик для подарков, и каждое поздравление сопровождалось приношением, стол заполнялся вазами, цветами, фирменными коробками. Официанты расхаживали вдоль столов, разливали вино, коньяки и водку.
Первым выступил Ратников.
— Дорогой Леонид Евграфович, позволь я расскажу всем нашим друзьям и твоим почитателям один эпизод, который, быть может, войдет в историю отечественной авиации. Когда вдруг меня в темя клюнул жареный петух и я ни с того, ни с сего решил создавать двигатель «пятого поколения», не имея ни денег, ни заказа, ни кадров, я подумал, с чего начинать. Наш рябинский завод напоминал тогда ржавую консервную банку, русские самолеты не поднимались в небо, а разваливались на земле от старости, и я понял, что мне нужен единомышленник, такой же сумасшедший, как я. Мне нужен гений, который в условиях нашей русской катастрофы и поражения может создать двигатель. И я стал искать гения. Я знал, что он существует. Так астроном догадывается о существовании еще неоткрытой планеты. По косвенным признакам, исследуя положение других небесных тел, высчитывает траектории уже известных светил, сверяет отклонения, смотрит, как изгибаются хвосты пролетающих комет. Я опрашивал десятки специалистов из разгромленных КБ, из разоренных институтов. Читал горы журналов. Обходил кабинеты министерств и ведомств. Однажды мне сказали: «Сходи-ка ты туда-то и поговори с Люлькиным. Он раньше возглавлял большое КБ, но его так нагнули, что он больше не разгибается». Я пошел. В зачуханном кабинетике сидит крупного сложения человек, тусклый, усталый, старый, и смотрит в одну точку, словно спит с открытыми глазами. Я представился, дескать, такой-то и такой-то. Люлькин, не глядя на меня и, по-моему, даже не раскрывая рта, говорит: «Ну и что?» «Давайте, говорю, делать двигатель для истребителя „пятого поколения“». Он продолжает сонно смотреть мимо меня, но я замечаю, как его глаза начинают постепенно загораться, словно в них вставлены электрические лампочки. Он переводит глаза на меня, и я вижу, что передо мной сидит совершенно другой человек, молодой, мощный, с огромным лбом, сияющими глазами. Вот такой, как сейчас. И отвечает: «Давайте». Не спрашивает, есть ли деньги, есть ли производственные мощности, есть ли государственный заказ. «Давайте делать двигатель». И с этой минуты мы стали его делать. Из того кабинетика родилось наше мощное КБ, наш завод, дочерние предприятия, великолепный коллектив, творчество тысяч людей, бесчисленные открытия, охватившие целые отрасли индустрии, металлургию, математику, нанотехнологии. В результате возник двигатель, который уже летает, превосходит параметрами все существующие аналоги. Мне кажется, что в том кабинете, в момент, когда Люлькин сказал мне: «Давайте», возник какой-то вихрь, стал расширяться, захватывать все новые и новые области, и возникло чудо, — наш двигатель. Таково воздействие гения. Так проявляет себе в мире Чудо. Ты, дорогой Леонид Евграфович, — обыкновенный русский гений, из тех, на которых стоит Россия. Через таких, как ты, являет себя Русское Чудо. Я благодарен судьбе за то, что она нас свела. Люблю тебя, как брата. Желаю тебе сил и творчества. Чтобы мы с тобой сотворили «двигатель шестого поколения». Дай я тебя обниму, дорогой ты мой!
Они крепко обнялись, под грохот аплодисментов, и расцеловались. Ратников видел большие, увлажненные глаза друга, прижимая его к сердцу. А потом выпили, запрокинув донцами вверх, хрустальные рюмки. Служители внесли в зал, издалека показали Люлькину подарок, — огромный черный телевизор «Панасоник», поставили на стол для приношений.
Следующим говорил «самолетчик», заместитель Генерального конструктора фирмы, построившей истребитель. Обаятельный, с черными усиками, похожий на элегантного кавалера, он картинно держал за донце высокую рюмку с вином:
— Дорогой Леонид Евграфович, вы, конечно, знаете извечные споры между «самолетчиками» и «двигателистами», — кто определяет качество самолета, вы или мы. Так вот я вам скажу, уважаемый Леонид Евграфович, на этот раз двигатель опережает возможности самолета. Он таит в себе такой потенциал, что нам еще дорабатывать и дорабатывать нашу машину. Говорю это без всякой зависти, с полным сознанием вашего превосходства. Неделю назад в Хьюстоне, штат Техас, мы проводили с американцами компьютерные игры, разыгрывали воздушный бой двух истребителей «пятого поколения», нашего и американского. И я вам докладываю, во всех трех раундах победил наш истребитель. После игр мы с американцами сидели в ресторане за дружеским ужином, и их представитель, скорее всего «цереушник», подвыпил и говорит. «Мы, говорит, больше не будем покупать у вас военные секреты. Мы будем покупать у вас главных конструкторов. Предложим виллу на берегу теплого океана, личную яхту, самолет, разовый счет в банке 500 тысяч долларов. Всех ваших на корню купим». А я ему отвечаю: «Всех, кого можно было купить, вы купили, а все равно воздушный бой проиграли. Значит, у нас остались одни неподкупные конструкторы». Вы, дорогой Леонид Евграфович, — наше национальное достояние. Мы наш истребитель в своем кругу знаете, как называем? — «Люльколет». Обещаю, что осенью новая машина, с улучшенными характеристиками, прилетит в Рябинск и сделает над заводом в вашу честь десять фигур высшего пилотажа!
Подошел к Люлькину, приник черными усами, театрально выпил рюмку, стряхнув на пол капли. К подарочному столику подносили огромную вазу, разукрашенную золотом и лазурью.
Третьим поднялся худой полковник авиации с загорелым лбом и глубокими черно-синими глазами, которые воспаленно и страстно взирали из-под нахмуренных бровей:
— Уважаемый Леонид Евграфович, мы уже с вами говорили год назад, сразу как я вернулся с Кавказа, с театра военных действий, и вы в Жуковском осматривали корпус моей экспериментальной машины «пятого поколения» и не нашли ни одной пробоины. Здесь, в узком кругу, ни для кого не секрет, что в первые дни боев с Грузией наша авиация понесла недопустимо высокие потери. Потому что мы летаем на старых самолетах Су-27, у которых нет радиоэлектронной защиты, нет технологии «стелс», нет системы постановки помех, нет ракет «воздух-земля», способных обнаруживать и поражать радары противника. А у грузин были израильские средства постановки помех, украинские зенитные комплексы «Бук». В результате мы потеряли больше десятка самолетов, и в авиационных полках шли похороны. Командование на пятый день войны решило перебросить на фронт три опытных истребителя с вашим, Леонид Евграфович, двигателем. На этих машинах мы выполнили работу, которая была не под силу авиационным полкам. Подавили грузинскую ПВО. Разбомбили аэродромы с их авиацией. Сожгли авиационный завод и портовые сооружения в Поти. А я на бреющем пролетел над Гори, заставив Саакашвили елозить животом по земле. Вот что такое «истребитель пятого поколения», — это машина господства в воздухе. И остается только ждать, когда истребитель запустят в серию и насытят машинами полки. А вообще-то, Леонид Евграфович, вы мне жизнь спасли, я ваш должник. Честь имею!
