Скарлетт Томас - Операция «Выход»
– Это не по-людски, – говорит Дэвид. – Ебаный урод.
– Он не был плохим человеком, просто безответственным. Так и не повзрослел.
– И все равно это совсем не по-людски. А на что он тратил деньги?
– На наркотики, шмотки, билеты на поезд до Лондона, чтобы найти там потенциальных «агентов», опять на наркотики. Не знаю. У него была другая ментальность, не как у нас с мамой. Мы привыкли быть бедными и неплохо с этим управлялись. Просто не покупали предметы роскоши, да как-то даже и не думали, что когда-нибудь станем покупать. Когда я была совсем маленькая, у нас была Рождественская Жестянка. Мы клали в нее всякую лишнюю мелочь, бабушка тоже кой-чего добавляла, и на каждое Рождество у нас была какая-нибудь вкуснятина и все такое – в дни перед праздником мы выкладывали это добро на стол, просто чтобы полюбоваться. В том году, когда Роб поселился с нами, он изобрел систему долговых расписок, согласно которой мог одалживать деньги из Рождественской Жестянки, если клал в нее расписку и потом возмещал деньги. В конце года там оказалось штук сорок расписок на общую сумму фунтов в сто и никаких денег.
Шантель передает Дэвиду косяк.
– Господи, знаете, что я лучше всего буду помнить об этом нищем времени? – продолжает она. – Все эти невидимые барьеры – магазины, куда ты никогда, никогда не сможешь зайти, потому что никогда не сможешь себе позволить хоть что-нибудь в них купить. Продуктовые лавки для гурманов, универмаги, огромные магазины игрушек – как в фильмах про Рождество… и знаете что? Даже если мне было известно, где найти такой магазин игрушек, я все равно не могла туда войти, потому что всегда покупала вещи только в грошовых лавках или на рынке… Даже «Дабл-Ю-Эйч-Смит» был для нас слишком шикарным. Когда я пошла в единую среднюю школу, нам разрешили пользоваться шариковыми ручками, и мама достала мне кучу ручек, бесплатно прилагавшихся к каталогу «Аргос», и ей казалось, что она очень умная, раз нашла бесплатные ручки, но, конечно, в школе все просто обозвали меня бомжихой.
– У меня были ручки из букмекерской конторы. Мне их дедушка приносил, – улыбается Дэвид. – Он считал себя большим оригиналом. Фактически, я помню, что когда был очень маленьким, то рисовал карандашами на букмекерских карточках,[46] потому что их можно было достать за бесплатно, а простую бумагу – нет, и я постоянно расстраивался из-за того, что в мои рисунки вплетается чья-то писанина.
Шантель смеется.
– О боже, а я помню время, когда «Топ Шоп» и «Мисс Селфридж» казались невероятным шиком и мне не разрешалось туда ходить. Я всегда покупала шмотки и школьную форму в «Джексонз Уэрхаус», где можно было найти школьный джемпер фунта за два и юбку за полтора.
– Я помню «Джексонз Уэрхаус», – кивает Дэвид. – Школьную форму я тоже там покупал. – Он смеется. – А первые часы мне купили на рынке – это был подарок от дедушки, – и стоили они фунта три. Однако я очень любил эти часы. У нас в семье все было точно так же – денег вообще не было, вот только мой старикан постоянно копил и раз в несколько месяцев брал нас в магазин излишков военного имущества, так как считал, что все мы станем солдатами – все, даже моя сестра. У каждого из нас была маленькая военная форма, огромные сапоги, маскировочный грим, перочинный нож, карманный фонарик и камуфляжная сеть, и в субботу вечером мы съедали по «Уимпи»,[47] смотрели «Команду «А», а потом разбивали в гостиной палатку и играли в Северную Ирландию.
– В Северную Ирландию? – удивляется Шарлотта.
Дэвид смеется.
– Да. У нас были две кошки. Они были Ирландской республиканской армией. Мама считала, что это Сред. А папаша все выходные напролет обучал нас приемам боя с применением оружия – всяким штукам, которым его самого научили во флоте. Ну, как эффективнее всего перерезать кому-нибудь горло, как правильно ползти через подлесок, как разжечь костер без спичек и открыть банку фасоли без открывашки; учил распознаванию радиосигналов, командной иерархии и как покончить с собой, если попал в плен, – чтобы у тебя не выпытали информацию…
– И теперь ты учишься на юриста, – замечает Шарлотта.
– Его это бесит, – говорит Дэвид. – Мама мной гордится, а папаша никак не может понять, почему я не захотел идти в армию, как он.
– А разве он не был в армии, когда ты был ребенком? – спрашивает Шарлотта. – Я имею в виду, как он мог быть дома, разбивать с тобой палатки и все такое? Или это происходило, когда он был в увольнении?
– К тому времени его уже парализовало, – объясняет Дэвид. – Ну, ниже пояса. Ранение в позвоночник. Мы жили на его пенсию.
– Значит, он вообще не мог ходить?
– Да. Но все равно каждый вечер ездил в паб, с корешами встречался. – Дэвид смеется. – У него была электрическая инвалидная коляска. Он ездил куда хотел.
– Значит, он был парализован и, несмотря на это, одержим армией? – Судя по голосу, Шарлотта в недоумении.
– Абсолютно, – говорит Дэвид. – Маме приходилось его одевать и купать, но он все равно без умолку болтал о рукопашном бое, точно по-прежнему был экспертом. Жаль, вы его не видели, когда началась война в Заливе. Он был ею буквально одержим, все время комментировал, прямо военный Джимми Хилл.[48]
Шантель и Шарлотта смеются.
– А что у тебя бывало на день рожденья, ну, в детстве? – спрашивает Шантель у Дэвида.
– Мы всегда покупали в местном «Кооперативе» сладкий пирог «Черный лес», и папаша дарил мне «Экшн-мена»,[49] а дедушка – «книжный жетон».[50] За пару недель до праздника мама разрешала мне выбрать что-нибудь из каталога. И накануне делала вид, что игрушку не прислали, но на следующее утро та всегда чудесным образом появлялась в нарядной обертке на кухонном столе. А у тебя?
– Поход в «Макдоналдс» и какая-нибудь видяшка. Мы не могли себе позволить домашний торт из-за маминой диеты.
– Поход в «Макдоналдс»? – переспрашивает Шарлотта.
– Мы туда только на мой день рожденья и ходили. Это был, типа, крутой пикник. То есть, конечно, до появления Роба – с ним начались трехдневные набеги на «Макдоналдс», после которых денег на выходные не оставалось совсем, и мы были вынуждены есть лежалый хлеб и всякую фигню, которую Роб тырил из контейнера на задворках «Сейнсбериз».[51] Порой мы даже не могли купить тампоны, и нам приходилось делать их самим. Прикиньте? – Шантель смеется. – Вот какая я была бомжиха. Самодельные ебучие тампоны. Господи.
– Ненавижу слово «бомжиха», – тихо говорит Дэвид.
– Да, я тоже, на самом-то деле, – говорит Шантель. – Я просто пытаюсь его… э-э… дезактивировать. А ты, Шарлотта, где выросла?
– В Кембридже. Ну, в деревне неподалеку от Кембриджа.
– Деревня, – выдыхает Шантель. Это слово звучит у нее волнующе и экзотично, как будто она сказала «частный миллионерский остров» или «замок». – Наверное, это ужасно клево – жить в деревне.
– Нет, – говорит Шарлотта. – Полный отстой.
– Почему? – спрашивает Шантель. – Она ж, поди, была красивая?
– Да, красивая, но маленькая, все сплетничали, и никто не смел отличаться от других, и в город приходилось ездить автобусом… Не знаю. Это было просто дерьмо.
– У вас был симпатичный домик?
– Да.
– Ну, тогда не такое уж это было и дерьмо.
– Возможно, – говорит Шарлотта.
Впереди по курсу перекресток. Джули не знает, куда ехать дальше.
– Куда мне на этой развязке сворачивать? – спрашивает она.
– Езжай прямо, – говорит Дэвид, вглядываясь в карту. – Потом… о черт.
– Что?
– После следующей развязки «желтых» дорог не будет.
Джули в панике.
– Ну и куда мне ехать?
– Придется тебе минуты две проехать по «красной» дороге.
– Какого типа «красной» дороге?
– Это просто магистраль. Не двухполосное шоссе, ничего такого.
– О черт.
– Все будет пучком, детка, – говорит Шарлотта.
Все замолкают, пока Джули огибает первую развязку и ведет фургон вниз по узкой дороге (кругом мокрые деревья, их поливает дождь), ведущей к следующей развязке с большими зелеными дорожными знаками и белыми фонарями.
– Ну и где эта магистраль? – спрашивает Джули на развязке. Она все еще нервничает из-за сэндвича. Что, если ее попрет с «кислоты», когда она будет на шоссе? Она ясно видит, как фургон теряет управление и прямиком влетает во встречный транспорт. А пьяные водители, мчащиеся в этот поздний час домой из паба по скоростным местным дорогам? Вдруг один из них врежется в нее? Голова идет кругом. Джули понимает, что не ошиблась насчет кислоты. Теперь она не может дышать.
– Остынь, Джул, все будет хорошо, – говорит Шарлотта.
– Едешь по кольцу направо, – объясняет Дэвид. – А-408 – да, это она. Теперь поглядывай в правую сторону, там будет своротка на Б-470, которая ведет на, э-э, Датчет или Итон. Смотри не пропусти ее, потому что следующая своротка будет не скоро.
