Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт
Но триумф любимого начальника на этом не закончился. Переждав аплодисменты, он сообщил, что экспедицией выделены нам две вещевые премии. Одну, комплект постельного белья, руководство решило, говорит, с вашего общего согласия отдать нашей неутомимой чертёжнице. Все согласно заблеяли, что это правильно, хотя каждый, естественно, считал, что он не менее достоин. Но, что с возу упало, то пропало. Женщины вообще отключились, мысленно прикидывая, на что потратить свою и, главное, мужнину премии и зачем нужен аванс, а он всегда нужен — лучше своё взять заранее, чем беспокоиться, отдадут или не отдадут потом. Вторую премию, продолжает дед Мороз, нам спихнули потому, что в экспедиции не нашлось богатыря 48 размера и аж 4-го роста. Все затихли, лихорадочно прикидывая свои размеры. Это, продолжает, мужской костюм из чистой шерсти пополам с высшими сортами бумаги, потому и называется полушерстяной, полупраздничный. Я думаю, дальше тянет волынку, справедливо будет одеть в него одного из наших передовиков. И все стали внимательно разглядывать среднерослого и широкоплечего Кравчука, соображая, где для него надо убавить, а где прибавить. И тот, видно было по замаслившимся глазам, уже примерял разошедшуюся по швам дармовую обновку. А мы, конечно, согласились с мудрым решением руководства и стали шумно подниматься, чтобы в праздничных хлопотах забыться от обиды, но тут выскочила Коганша к проходу, расщепила клешни и заблажила визжаще-скрипящим рыком:
— Стойте!
Мы замерли, привыкшие терпеть от неё мелкие напасти.
— Лопухову, — одна она возражает своим приятным голосом, — надо отдать приз.
Все недоумённо посмотрели сначала на неё, потом на меня, а я чуть не упал в обморок, и кто-то осторожно вполголоса поинтересовался:
— С какой стати?
— А с той, — толково объясняет мой продюсер, — что он один у нас таких богатырских размеров и, вообще, если бы не он, не видать бы нам премии, как своих ушей.
Тогда все уже с опаской и исподтишка стали поглядывать на всемогущего богатыря, справедливо полагая: как дал, так и отнять может.
— У передовиков, — гнёт своё моя адвокатша, — и так есть штаны, а Лопухов у нас почти год и до сих пор без штанов.
Я с ужасом посмотрел на себя ниже пояса, испугавшись, что так оно и есть, а я по рассеянности до сих пор не заметил. Нет, что бы кто ни говорил, а Коганша — справедливый, добрый и очень умный человек, в чём я не раз убеждался и никогда не менял своего положительного мнения. Недаром она пользуется таким авторитетом. Я, конечно, стал смущённо отказываться, обещая купить штаны с премии и не позорить родной коллектив, хотя давно задумал другую, более ценную и нужную покупку. Шпац с ходу пресёк мои неубедительные вялые возражения и молчаливые возражения тех, кому тоже хотелось заграбастать костюмчик-шик.
— Носи, Василий! И никогда не возражай женщинам.
Это меня вконец убедило, и я неожиданно приоделся. Конечно, поблагодарил мать-Коганшу за заботу, на что она, добрая, очень даже приятно улыбнувшись, пожелала недоброго:
— Женись скорей, пока не забичевал.
Пока мы любезничали, около кассы скопилась приличная очередь, и наши, абсолютно бессовестные люди, ни за что не хотели пропустить вперёд, хотя бы через 5 человек, инвалида, ещё и попрекали:
— Отхватил ни за что, ни про что приличную одёжку, а лезешь! Вали, пока не раздумали, не отобрали. — Пришлось стоять и отворачиваться от осуждающих гневных взглядов.
Отоварившись и получив максимальный авансище, заскочил домой, бросил продуктовые подачки, свою и Игореву, на стол и устремился на всех трёх в «Культтовары».
Вредина была на месте, борзея оттого, что ей приходится вкалывать, а мы шастаем за покупками.
— А-а, — встречает как своего хахаля, — пришёл за частушками?
Но не на того напала! Я её в упор не вижу, на тупой укол — ноль внимания, фунт презрения.
— Какие, — спрашиваю важно, — у вас есть приличные проигрыватели?
С неё сразу шелуха слезла. Проигрыватель — не частушки. Перестала кривить мерзко перекрашенные губы и отвечает нехотя:
— Вон на полке два типа. Оба возьмёшь? — опять дразнится, всё ещё надеется мотануть на дармовщинку со мной на бал.
Пусть, думаю, тешится: хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, а ты, дура, не в моём возвышенном вкусе. Гляжу мимо, на полку. Один проигрыватель точь-в-точь, как у Когана, здесь, значит, брал. А рядом второй, больших размеров, но тоже чемоданчиком, только углы острые, как у патефона. Цвет приятный, тёмно-синий, сам более плоский и застёжки блестящие. Вещь — сразу видно! Дороже того в полтора раза, да ладно: живём-то однова!
— Этот, — показываю пальчиком и помахал им для уверенности.
У торговки и челюсть отвисла, открыв неровные плохо вычищенные зубы с железной фиксой, — никак она не ожидала, что я всерьёз пришёл за покупкой, а не за нею.
— Берёшь или смотреть будешь? — не сдаётся, предчувствуя, однако, моё предпочтение.
— Сначала покажите, — прошу вежливо, — и если целый, то возьму.
Сердце моё забилось Лунной сонатой, когда эта синяя штуковина оказалась перед моими глазами. На крышке бегучими накладными буквами красиво выведено: «Мелодия», замки под небрежными руками продавщицы громко щёлкнули, крышка откинулась, а под ней всё как надо, и динамик в крышке, и плоский адаптер пришпилен хомутом, и круг с блестящим ободком. А когда зазвучало медленное аргентинское танго, все в магазине стали оглядываться и опасно приближаться.
— Стоп! — командую в страхе. — Беру. — Знаю я наш народ: стоит увидеть, как кто-нибудь что-нибудь покупает, враз набегут и расхватают, даже если и не нужно.
Продавщица с треском захлопнула крышку, защёлкнула замки — конечно, не своё — не жалко, с шумом подвинула ко мне чемодан.
— Ещё что-нибудь? — провоцирует профессионально.
— А добавьте, — разухабился я, — ещё пару серьёзных пластинок, какие у вас есть.
Она порылась во вчерашней куче и подаёт две. На одной — Первый концерт для фортепиано с оркестром хорошо известного мне Чайковского занимает обе стороны под завязку. На целую пластинку всего один концерт! Поколебавшись, всё же взял. А на второй: на одной стороне — Ромео и Джульетта, а на обороте — Итальянское каприччио того же композитора. Другое дело — две вещи. Тоже взял.
— Беру, — сообщаю, — и это.
— Пожалуйста, — цедит сквозь сжатые зубы.
— Спасибо, — отвечаю я, и мы расстаёмся, слава богу, не поняв друг друга.
Занёс драгоценную вещь домой, порадовавшись, что никто из подаривших мне костюмчик не встретился, и потелепал в больницу, узнать насчёт Иваныча. В нашем отделении было пусто и необычно тихо. Только за столиком под зажжённой настольной лампой привычно дремала, положив голову на руки, незаменимая Ксюша и очень испугалась, когда я тронул её за плечо.
— Чтоб тебя! — ругается, зевая. — Откуда ты, леший, взялся?
— Хочу, — радую, — проситься назад. Надоело вкалывать.
Она ещё шире зевнула, похлопав ладошкой по непослушному рту.
— Не выйдет, — огорчает с маху. — Всех ходячих отпустили по домам, а в лежачие тебя, козла трёхногого, нельзя. И врачей никого нет.
Это плохо, этого я не ожидал.
— И Жукова?
— Никого, — повторяет, — и не будет. А тебе зачем?
От Ксюши ничего не надо скрывать: она — сама доброта.
— Задолжал ему, — объясняю с надеждой на помощь, — коньячок. Надо бы как-нибудь передать.
И хорошо, что сказал. Она улыбнулась, говорит:
— А ты приходи завтра сюда к 10-ти вечера, все медики будут. Сразу на стол и выставишь. Только иди через «скорую», я скажу Вере.
Вот обрадовала!
— О-кей! — ору. — Спасибо! — и бегу домой. По пути заскакиваю в «Продукты», рву в очередь в вино-водочный отдел, прошу толстуху в заляпанном грязными руками фартуке с усталыми донельзя сонными глазами:
— Дайте, что получше, чтобы подешевле.
Без всякого выражения она пробубнила как автомат:
— Плодово-выгодное и вермуть.
Мути не хотелось, взял выгодное. Только отчалил от прилавка, как давно не бритая рожа с взлохмаченными грязными волосьями, заговорщицки цедит:
— Стакан нужон?
До чего предупредительный джентльмен!
— Нет.
— Чего надрывать душу, тащить до хаты? — замечает резонно. — Давай здесь уговорим. Закусь есть, — и достаёт из драного кармана грязнущей телогрейки надкушенное яблоко в дезинфицирующих крошках махры. Наш народ такой — готов последним поделиться. Но я, всё же, мужественно отказался, огорчив доброго человека.
Дома в кои-то дни я навёл относительный порядок, затратив массу сил и ещё больше нервной энергии. Нет, надо жениться! Когда пенальчик заблестел чистотой захудалой гостиницы, застелил стол свежайшими, только что с почты, газетами и торжественно водрузил посерёдке хрустальный сосуд с выгодным нектаром. Поставил рядом оттёртый носовым платком стакан и добавил два слегка сполоснутых яблока из подарочного набора. Критически оглядел натюрморт и остался доволен. Потом так же критически обозрел себя и составил противоположное мнение. Надо было выравнивать положение
