Жорж Сименон - Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь
Глядя на хозяина, Селита невольно подумала об Эмиле, который, дрожа, просил о пяти минутах так, будто речь шла о его жизни.
Швейцарец начал терять терпение. Тщетно Мари-Лу просила у мадам Флоранс разрешения уйти до закрытия. Там, наверху, рядом с зеркалом, висели отпечатанные на машинке «Правила работы в заведении», в которых, в частности, указывалось, что артисты обязаны оставаться как минимум до четырех утра и по необходимости до ухода последнего посетителя. Шла там также речь о штрафах, о чистоте тела, о «запрещении бросать вату и другие предметы в туалет».
Еще два часа назад Селите казалось, что она сможет вырваться из этого маленького мирка, в который занес ее случай.
Но оказалось, что она в нем увязла еще сильнее, чем когда-либо, и рассматривала его с вызовом.
Она не имела больше права потерпеть поражение.
Она не всегда переодевалась перед возвращением домой. Им доводилось, если было уже слишком поздно, уходить в тех же платьях, что были на них надеты в промежутках между выступлениями. И тогда под мышкой они уносили с собой одежду, в которой приходили из дома.
Их уход напоминал окончание занятий в школе. Видно было, как музыканты укладывали в футляры свои инструменты, Жюль и бармен собирали бутылки и стаканы, а мадам Флоранс тем временем аккуратно складывала деньги в пачки и засовывала их в огромный толстый конверт, который уносила с собой в сумке, по размерам напоминающей министерский портфель.
Леон гасил всюду свет, обнюхивал все уголки, давил окурки сигарет, так как панически боялся пожара. Заперев двери, он присоединялся к жене, которая ждала его в машине.
Прощались наскоро, кому с кем удавалось. Каждый спешил по своим делам.
— Ты не зайдешь к Жюстину?
— Нет. Я не хочу есть.
— А я не прочь отведать спагетти.
Мари-Лу обрела своего швейцарца на углу улицы, и они отправились под ручку к «Карлтону», как старая супружеская пара. Слышался шум моря, которое по мере приближения рассвета начинало бледнеть. В порту рыбаки заводили моторы, а на рынке Форвилль крестьяне расставляли свои корзины и ящики, в то время как Жюстин подавал посетителям кофе и белое вино.
Селита не видела, когда ушел граф. Мадо оставалась последней, и не исключено, что ее отправится провожать хозяин.
Она шла одна, стараясь осторожно ступать на починенный каблук. Когда Селита поднялась на мостик, ведущий через железнодорожный путь, ибо так было ближе, услышала шаги за спиной.
Она всегда боялась ходить одна ночью, а было еще темно, небо только начинало бледнеть. Не оборачиваясь, женщина ускорила шаги, продолжая напряженно прислушиваться. Ей показалось, что незнакомец тоже зашагал быстрее.
Она собиралась уже бежать, держа в руке ключ, чтобы скорее укрыться у себя дома, как вдруг кто-то крикнул:
— Селита!
Она резко остановилась и произнесла:
— Идиот!
Ибо это был голос Эмиля. Он успел переодеться в служебном помещении. На нем были джинсы и легкая куртка, в которой он, должно быть, замерзал.
Он торопливо преодолел, пока она поджидала его, несколько метров, которые их еще разделяли.
— Чего ты хочешь?
— Ничего. Я увидел Мари-Лу с ее швейцарцем и подумал, что вы будете возвращаться одна…
Они шли рядом, Эмиль все время подпрыгивал, как он это делал, подсовывая проспекты под дворники автомобилей.
— Я думала, что ты возвращаешься домой в Канн на велосипеде…
Его отец погиб на войне, и он жил в Канне с матерью, которая работала уборщицей.
— Я не обязан этого делать… — сказал он, не вдаваясь в объяснения.
Не надо было обладать особой прозорливостью, чтобы догадаться после его дневных признаний, на что он надеялся. И Селита спрашивала себя, что же ей делать. У нее напрочь отсутствовала материнская струнка, какая была, например, у Мари-Лу, которая, несмотря на свои двадцать пять лет, обращалась с мужчинами, в том числе со своим почтенным банковским уполномоченным, как с большими младенцами.
Не было у нее и того любопытства, которое вызывало у Наташи при виде мальчика желание как-нибудь между прочим отведать это диковинное лакомство.
Селита же чувствовала себя неловко, потому что она не хотела причинять зла Эмилю и одновременно сама немного побаивалась его. В «Монико» он, конечно, находился в самом низу иерархической лестницы, но именно по этой причине его не стеснялись, он все видел, все слышал, был, между прочим, единственным из персонала, кто бывал даже в квартире у хозяев.
Был ли он уже уверен, что добьется своего? Во всяком случае, Эмиль не говорил об этом.
— Вы, кажется, были сегодня великолепны, мадемуазель Селита.
— Кто тебе это сказал?
— Да все. Мне это очень приятно было слышать, я ведь заранее знал, что так и будет. Я даже держал пари с Людо.
— Ты держал пари на то, что я извинюсь?
Я держал пари на то, что вы не будете таить злобу против них. Вы не такая, как они. Все это придумала Наташа. Ей нельзя верить. Другие не так умны, как она, чтобы быть по-настоящему злыми. Кстати, я уточнил насчет доктора в Ницце. Смотрел он мадам Флоранс.
— Как ты узнал?
— Да потому что это специалист по женским болезням.
— Гинеколог?
— Да, это именно то слово, я прочитал его в телефонном справочнике, но не запомнил.
Они добрались до площади, где торговка овощами открывала ставни своей лавки и где какой-то араб спал, сидя на скамье, положив под голову согнутую руку. У Франсины горел свет.
— Вы ушли, оставив окно открытым, — заметил Эмиль.
Это было действительно так. Покидая днем квартиру, Селита была не в том настроении, чтобы думать об окне.
— На первом этаже. Вы не должны были так оставлять… Кто угодно мог влезть…
Она посмотрела на него, делая усилие, чтобы не рассмеяться, ибо она угадала его хитрую уловку.
— Ты, значит, боишься за меня?
— Представьте себе, что вот тот тип со скамейки мог бы пойти спать в квартиру, а то и ограбить ее…
— Но он этого не сделал, ты же видишь.
— Но он не один такой.
— И ты предлагаешь зайти со мной, чтобы убедиться, что все в порядке?
За минуту до этого он тоже улыбался, весело перекидывался с ней словами. Но как только Селита поставила ногу на порог, лицо Эмиля стало напряженным. Видно было, что он так сильно взволнован, что вот-вот разрыдается.
— Я вас умоляю, мадемуазель Селита…
Ей очень хотелось сказать «нет», но у нее не хватало духу. Совсем еще недавно у Леона, когда он обращался к Мадо, было точно такое же умоляющее выражение лица, как у Эмиля. И она готова была дать голову на отсечение, что у него не хватило терпения ждать завтрашнего дня и что, даже не боясь бурной сцены с мадам Флоранс, он отправился в отель «де Ля Пост».
Она в нерешительности застыла, держа руку на ключе, уже всунутом в дверь.
— Я уйду, если вы захотите, очень скоро… И даже…
Он колебался, прежде чем произнести это обещание, но решил, что все же это лучше, чем ничего.
— …и если вы потребуете, я до вас даже не дотронусь.
Она открыла дверь, и, нажав кнопку освещения, оставила ее открытой. Он вошел и закрыл дверь за собой. Она повернула направо по коридору, чувствуя, как он дрожит от волнения сзади нее.
Вторым ключом она открыла квартиру, вспомнив, что все там оставлено в беспорядке и постели не застелены.
Не пускать Эмиля уже было невозможно, и это вызвало у нее чувство горечи.
— Мой бедный Эмиль, — вздохнула она, включая свет, — я боюсь, что ты будешь разочарован, увидев, как живут женщины, когда они предоставлены сами себе.
С охватившей ее внезапной яростью женщина распахнула ванную комнату, где не была спущена вода в ванне, а на полу валялись мокрые полотенца и салфетки.
— Смотри…
Она зажгла свет в столовой, осветив остатки утреннего завтрака на столе и чашки с кофейной гущей.
— И здесь…
Две незастеленные постели, мятые простыни, подушки со следами губной помады, сероватые в тех местах, где лежала голова, а в раковине мокли приготовленные для стирки дамские трусики.
— Ты не потерял желания остаться?
Она сбросила свое легкое пальто на стул, сбросила с ног туфли, и пока Селита поглаживала свою натруженную ногу, бедный дурачок произносил как молитву:
— Я вас люблю…
Глава пятая
В начале вечера они все неверно оценили ситуацию, в том числе и Селита, которая, правда, не сразу поверила, ибо знала, что удача обычно отворачивается от нее. В ресторане «У Жюстина», куда они пришли вместе с Мари-Лу, за столом сидели уже Наташа и Кетти. Поскольку рядом с ними оставались свободными только два места, Селита не решалась садиться, полагая, что одно из них предназначено Мадо.
— Садись, не думаю, что она придет, — сообщила ей Наташа. — Поэтому я и не просила ставить пятый прибор.
