Фаусто Брицци - 100 дней счастья
– Какие еще щуки?
– Вообще-то это щука, ее нетрудно узнать по морде.
– Щука?
– Ну да. А щуки в морях не водятся, насколько мне известно.
– Наверное, она потерялась. Иногда щуки могут потерять ориентацию и заплыть в море. Это общеизвестный факт, – стараюсь я выкрутиться.
– А, ну да.
Во взгляде Паолы читается улыбка. Или ее тень.
– И сколько все это стоило?
Я сдаюсь.
– Дешево. Они как раз закрывались. Моя идея. Дети тут ни при чем.
На этот раз Паола расплывается в настоящей улыбке, точно поймала меня, как мальчишку, тайком поедающего варенье.
– Ну ладно. Это не щука. Откуда тут щуки, сам подумай?
Меня провели, а я попался. Не дожидаясь ответа, Паола идет на пляж за детьми, завернувшись в парео. Искупаться в море в лучах заката.
Сегодня я не в состоянии присоединиться. День в лодке меня доконал. Я ложусь на лежак и смотрю, как моя небольшая спортивная семья резвится в лягушатнике, а дети радостно брызгают друг друга водой. Это единственное место на свете, где мне хотелось бы сейчас быть.
– 17
Ночь. Наш номер в маленьком отеле погрузился во тьму. Окна открыты. Паола спит. А я нет. Дышу. Медленно. Боль в животе уже не отпускает. Я сильно кашляю и не могу остановиться. Кашель, похожий на хрип. Встаю, иду в туалет. Никак не могу остановить этот чертов кашель. Тело скручивает от кашля. Я с трудом сдерживаю рвоту. Меня рвет: на пол, в унитаз, на футболку… Я облокачиваюсь на стену, измученный, слабый, побежденный. Так я долго не продержусь.
Заглядывает Паола. Она проснулась.
– Ты как?
– Ужасно, полный кошмар.
Она спускает воду в унитазе, отматывает туалетную бумагу, протирает пол и подходит ко мне.
– Смотри, осторожно. Мое дыхание убивает в один момент.
– Тебе смешно, значит, все не так уж плохо, – она слегка улыбается, возможно, даже и не слегка.
Она вытирает мне лицо, губы. Стягивает с меня футболку. Открывает воду, намыливает губку, протирает мне шею и грудь.
Я не шевелюсь. Мне нравится, когда она ухаживает за мной. Наверное, это все же любовь, а не странный инстинкт медсестры, который роднит всех женщин.
Она садится на пол и обнимает меня. Я не протестую.
– Мы с тобой прям как статуя Микеланджело. Мадонна и сын, снятый с креста, – Паола пытается пошутить.
Я смеюсь. И снова захожусь кашлем.
Через несколько минут она укладывает меня спать и накрывает одеялами, как малого ребенка. Так мы накрывали детей, когда они были маленькими.
– Нам надо домой, – говорит она вместо того, чтобы поцеловать перед сном.
– Это временно, не бойся, скоро пройдет. С тех пор, как мы на море, мне лучше. Легче дышать.
– Я вижу. И слышу тоже. Слушай, Лучио, ну я тебя прошу, давай покончим с этим цирком, идея мне не по душе. Скажу, как есть: за тобой нужен уход, особенно теперь, когда болезнь подошла к финальной стадии.
– Милая, я тебя прошу. Мне осталось несколько дней. Я хочу прожить их, как считаю нужным. У меня еще много планов.
– Тогда я забираю детей, и мы едем домой.
– Нет, ничего не выйдет. Вы не можете меня бросить. Если вы вернетесь домой, мы больше не увидимся. Осталось немного. Ну же.
Паола замолчала. Она перестала спорить. Ей не придется об этом жалеть.
– 16
Я захватил с собой несколько дисков, на которые записал свои любимые песни. Не хочется слушать что попало во время такого важного путешествия. Мне нравится слово «подборка», оно напоминает о первых возлюбленных в годы лицея и летних вечерах. Мое поколение – последнее из тех, кто записывал подборки на кассеты, а потом обнаруживалось, что ты забыл их на приборной панели, а они размагнитились.
Я записываю без всякой логики, мне нравится – вот и все. Других критериев нет. Сегодня настала очередь:
Romeo and Juliet Dire Straits
Through the Barricades Spandau Ballet
Meraviglioso Domenico Modugno
Yesterday The Beatles
Rain and Tears Aphrodite’s Child
Un giorno credi Edoardo Bennato
Can’t Smile Without You Barry Manilow
In My Room Beach Boys
Father and Son Cat Stevens
Goodbye My Lover James Blunt
Где-то на середине диска я замечаю, что все эти песни какие-то грустные. Я выключаю CD и настраиваю местное радио, где разыгрывают слушателей. Мы направляемся в Молизе. Этот регион – своеобразный итальянский Лихтенштейн, прекрасное и совершенно не туристическое место. Здесь не найдешь известных памятников, здесь не родился никто из знаменитостей, не считая предков Роберта Де Ниро. Впервые я оказался здесь с командой скаутов и влюбился в эти горы, Матезе. Молизе ничем не хуже других регионов Италии. Однако я докажу вам, что здесь живется куда лучше: на километр тут не больше 70 жителей, тогда как в Лацио их 321, в Ломбардии 411, а в Кампанье 423. Одним словом, здесь полно места, а мы от этого уже отвыкли.
Мы выбираем гостиницу, которую держит местная семья, всего пять номеров, из которых лишь один выходит окнами на пляж. Мы отдаем эту комнату детям. Сами же располагаемся в люксе «Гардения», из окна которого виднеется дорога. Впрочем, машин немного. Хозяевам, Сабино и Альбе, под семьдесят, им помогают дети и внуки. Сабино рассказывает, что гостиница досталась ему от отца. Ему удалось уговорить детей и внуков остаться здесь, жить и работать всем вместе. В нашу эпоху родственные связи непостоянны, как и чувства.
– Сегодня вечером в городе будут танцы, – говорит Сабино с таким видом, как будто предлагает нам билеты на чемпионат мира по футболу.
– А что за танцы?
– Все виды танцев. Соревнования. В жюри сидит наш мэр и еще один тип, не помню, как его зовут, но он танцевал в паре с Карлой Фраччи[16].
– А как записаться?
Паола перебивает меня на полуслове:
– Не думаю, что танцы – это…
Я не даю ей договорить и повторяю вопрос:
– Так как записаться?
– На площади. Там мой шурин работает. Записывает имена и выдает номерки. Три евро, пиво в подарок. Если вам не хочется танцевать, прогуляйтесь. Сегодня праздник, в городе ярмарка. Моя жена тоже не хочет участвовать, месяца три назад она поскользнулась и сломала бедро. До сих пор ходит на физиотерапию.
– Спасибо, вряд ли мы соберемся, – коротко обрывает моя жена. Сегодня она настроена твердо. – Мы так долго ехали, мой муж всю дорогу слушал ужасную музыку, а дети безумно устали.
– Начало в 21:30, – замечает Сабино с улыбкой. Судя по всему, к зубному он давно не заглядывал.
Через два часа я с Лоренцо и Евой уже записываю всех на конкурс. Общим голосованием 3:1 мы победили, и Паоле пришлось к нам присоединиться. Все равно ресторан в гостинице не работает, потому что все хозяйское семейство, кроме Альбы, здесь, и собирается с нами соревноваться. Альба, как я теперь заметил, немного хромает. Сабино в восторге, что мы тоже здесь.
– Вы разбились на пары? Нужна пара.
– Надеюсь, что я в паре с женой, а дети – вторая пара.
– Нет, я не танцую. Хоть я и пришла, но танцевать не собираюсь. Да и Лоренцо не особо горит желанием, как я посмотрю, – замечает Паола.
Мой сын уже застрял у бильярдного столика, за которым сражаются местные мальчишки.
Я поворачиваюсь к Еве.
– Потанцуем?
– Пап, но я не умею.
И правда, танцы в число неординарных способностей моей благоразумной дочери не входят. Хотя ей бы не помешало хоть раз забыться и потерять контроль над собой, как это бывает, когда танцуешь.
– Я тебя научу, – вызываюсь я, точно я не медведь Балу, а сам Рудольф Нуреев.
Мы – единственная пара с такой разницей в росте. Нас сразу замечают. Очень быстро выясняется, что к этому конкурсу местные жители относятся всерьез. После каждого танца жюри выставляет оценки: прям-таки настоящий конклав кардиналов.
Поначалу Ева справляется неплохо: мы робко импровизируем под звуки твиста. В двух шагах от нас Сабино танцует в паре с дочерью. Он выглядит немного неловким и неповоротливым. Однако мне сразу становится очевидно, что шансов у нас нет. Я оглядываюсь по сторонам – вокруг такие профессиональные пары, словно только что со съемок «Грязных танцев».
Когда доходит до мазурки, я уже вспотел до невозможности. Паола кружит между столиками ярмарки и изредка поглядывает на нас. Лоренцо и вовсе нас не замечает, он полностью погружен в тяжелую схватку на бильярде.
Через десять минут мы с Евой покидаем поле сражения. Но не в прямом смысле. Представьте себе, что вас охватывает странное чувство, точно вы впадаете в транс. Вы словно не принадлежите себе. Например, когда с головой уходите в книгу. Сидите себе на берегу, листаете последний роман Кена Фоллетта, как вдруг ныряете в книгу, и вот уже вы в средневековой Англии, пока кто-то или что-то не вернет вас к реальности. Вот этот транс я и имею в виду. Через десять минут мы уже сами по себе, танцуем, точно на вершине горы, а вокруг нас лежит белый снег, и вокруг никого. Мы танцуем, не чувствуя ног, не прилагая ни малейших усилий, почти не дыша. Чувство абсолютной эйфории, какой я давно не испытывал и которое совершенно не знакомо моей малышке. Я никогда не видел ее такой счастливой, как теперь, когда она отплясывает рок-н-ролл, а я ловлю ее, подхватываю и кручу, вспоминая старые лицейские времена. Она такая легкая, это мне на руку. Мы танцуем, забыв обо всем на свете. Есть только мы. Я и моя маленькая страстная принцесса.
