Александр Ширванзаде - Хаос
Этот неожиданный взрыв изумил всех: обидел один, а досталось всем.
– Легче, легче, мы-то чем виноваты? – заметил Кязим-бек с иронией.
– Все вы стоите друг друга, все!..
– Молодец, нравится мне твоя откровенность, клянусь жизнью, – ты прав!
– Конечно… гм… он прав… – Папаша пытался свести ссору к шутке. – А то мы… гм… люди… что ли…
– Господа, – вмешался Мелкон, – я понимаю, отчего наскучила наша дружба Алимяну. Я тут, кроме черной нефти, чувствую, так сказать, чудесный аромат фиалки, ее свежесть, невинность. Гм, Сулян, чего ты озираешься? Думаю, что ты раньше всех постиг суть дела. Помнишь, что говорил?
Инженер очутился в затруднительном положении. Дело в том, что, удовлетворяя любопытство богатых молодых людей, угождая им, а главное – чтобы насолить Давиду Заргаряну, он позволял себе кое-какие намеки относительно Шушаник.
Неосторожные слова Мелкона напугали Суляна. В смущении он посмотрел на исказившееся лицо Микаэла и, чтобы положить конец разговору, сказал:
– Чем бы вас попотчевать, господа?
– Хватит и того, чем тут нас угостили! Пошли! – обратился Кязим-бек к друзьям.
– Ну да ладно…гм… обижаться нечего… гм… Микаэл, дорогой, как встанешь… гм… зайди ко мне… гм… – произнес Папаша, все еще не придавая ссоре серьезного значения.
Все вышли. Кязим-бек затянул:
Был муж с рогами,
Побил он молодца…
Микаэл в бешенстве вскочил. Но было уже поздно. Голос Кязим-бека замирал вдали.
– Негодяи! – крикнул Микаэл так, что все услышали…
6
Наконец, полиция известила, что Аршака отыскали в Тифлисе и скоро передадут семье. Беглец был пойман в ту минуту, когда под руку с какой-то женщиной входил в театр. Неизвестная успела скрыться, а Аршака на другой день отправили в Баку.
Юношу доставили домой в экипаже двое полицейских. От долгой бессонницы веки его распухли, лицо осунулось. Он походил на бездомного бродягу.
Вдова Воскехат с рыданием кинулась к сыну и прижала его к груди. Укоряла она его лишь за то, что он не предупредил ее об отъезде. В ее нескончаемых поцелуях вылилась вся материнская тоска. В ее ласках Аршак почувствовал опору против старшего брата. Потому-то не выказал страха, когда Смбат почти насильно втолкнул его в кабинет.
Старший брат требовал от младшего полного признания, но тот упрямо отвечал, что не обязан никому отчетом: он человек правоспособный и самостоятельный.
– Отвяжись от меня, я тебе не раб! – кричал Аршак, пытаясь вырваться.
– Ты отсюда не выйдешь, пока не признаешься.
Глаза Аршака засверкали, кулаки сжались.
– Пусти, говорю, пусти! – кричал он, топая ногами.
– Если не признаешься, я заявлю в полицию о краже тебя, посадят в тюрьму и сошлют..
Угроза подействовала. Аршак струсил и признался в краже со взломом. Но это, конечно, не воровство. Нужны были деньги, и он «взял», взял не чужие, а отцовские.
От трех тысяч у него осталось около двухсот рублей. Смбата занимали не деньги, а сама кража. Ему было важно знать, кто подбил брата на воровство и куда пошли деньги. Однако юноша упрямился.
– С тобой была женщина, – настаивал Смбат.
– Нет, нет, нет! – повторял Аршак.
– Она арестована и сидит в тюрьме.
Аршак вздрогнул. Опухшие веки приподнялись, ноздри задрожали. Он часто дышал.
– Что ты сказал? – крикнул Аршак. – Зинаида в тюрьме? Моя Зина? Это невозможно!..
– Да, твоя Зина, это нежное и прелестное создание, в тюрьме с ворами и убийцами.
– Безбожники! Она ни в чем не виновата, это я, я стащил деньги и растратил. Деньги при ней – ее собственные, она их от отца получила… Я ничего ей не давал, да, не давал! Она и сама богата…
Аршак выдал себя с головой.
– Кто же эта Зина, откуда она взялась, что за фрукт?
– Не фрукт, сударь, она моя невеста. Пойми, невеста!
Теперь уже Смбату пришлось вздрогнуть. Вот как, у этого юнца и невеста есть!
– Отчего бы не быть? Чем я хуже других, кто может мне помешать? Я должен был в Тифлисе с Зиной обвенчаться. Зачем вы помешали? Я дал честное слово и должен сдержать его, как джентльмен, хотя бы вы грозили мне тюрьмой или виселицей. Я люблю Зину. Понимаешь ли ты, что такое любовь?.. О, я покончу с собой, если нас разлучат!..
Он дал слово, этот шестнадцатилетний юнец, и выполняет его, прибегая к воровству!
– Но скажи, по крайней мере, откуда эта Зина, кто она такая?
– Ее родители в Москве. Очень честная девушка. Раньше была гувернанткой в одном хорошем семействе. Я настоял, чтобы она оставила службу. Тут нет девушки, равной Зине: по-французски говорит, как парижанка, и меня учит. Разве можно такую девушку сажать в тюрьму? Я хочу жениться на ней и непременно женюсь. Ты смеешься? Ты сам женился против воли родителей и не по нашей вере. Моя Зина такая же образованная, как и твоя жена. А ты думал, что я возьму да женюсь на какой-нибудь кикиморе, чтобы от моей жены чесноком изо рта воняло? Fi donc, quel mauvais ton…*
____________________
* Фи, какой плохой тон!. (франц.).
____________________
Смбат не знал – смеяться ему, сердиться или отправить его в дом умалишенных. Между тем Аршак все более и более наглел. Он требовал, чтобы его невесту немедля освободили из тюрьмы. Зинаида там с ума сойдет. Она такая нежная, такое доброе сердце у нее. Ах, Зина, Зина!..
– Мерзавец! – не смог сдержаться Смбат. – Вот отродье нашего времени! Ты – порождение современного хаоса! Эта Зина не арестована, но ты больше ее не увидишь…
Аршак обрадовался, что его возлюбленная на свободе. Но почему же он ее не увидит? Кто может ему помешать2-Он ни от кого не зависит, ни от кого – вот его ответ!
– Я – свободный гражданин… Прошли те времена, когда старшие и сильные порабощали младших и слабых. Не думай, что если мы живем в Азии, так вам все позволено. Теперь эпоха личной свободы, конец девятнадцатого века, понимаешь – fin de siecle*.
____________________
* Конец века (франц.).
____________________
– Fin de siecle! – повторил Смбат с горькой усмешкой. – Жаль, что этот fin de siecle будет и концом твоей жизни и ты не доживешь до двадцатого века. Посмотрел бы ты на себя в зеркало! Неужели ты не видишь, что буквально разлагаешься, гниешь заживо? Неужели ты не знаешь этого, несчастный?
– Ничуть не гнию. Ты думаешь, что тот и здоров, у кого толстое брюхо и красные щеки? Извини, в наш нервный век тонкие и развитые люди всегда кажутся бледными. А что до моей болезни, так это дело обычное. Ты лучше скажи – какой аристократ в наше время свободен от нее?
Аршак говорил так увлеченно и так серьезно, что вызвал у брата невольную улыбку. Но кровь снова ударила Смбату в голову, и он крикнул:
– Замолчи, бесстыдник! Замолчи, пока я не вышел из себя!
Прибежала вдова Воскехат и, став между сыновьями, вступилась за Аршака. Ей показалось, что Смбат собирается бить брата.
– Нашел время для наставлений! – голосила она, обнимая одной рукой Аршака. – Дитя мое не успело даже отдохнуть, он, наверное, голоден.
– Ах, мама! – воскликнул Смбат с глубокой укоризной. – Вот ты-то и портишь его! Нельзя так баловать. Не понимаю, что эта за материнская любовь!..
– Я и тебя так же любила, сынок, – вздохнула вдова, – но уже двенадцать лет, как тебя оторвали от меня, отослали на чужбину. Пусть, говорили, растет вдали от испорченных товарищей, пусть поживет среди порядочных людей… Отдал отец тебя в Москве к Багатуровым. Только на два месяца в году показывался ты у нас, а там опять уезжал, оставляя меня в слезах. Берегла я тебя как зеницу ока, но как ты уехал, стала искать утешения в Микаэле, а потом в Аршаке. Хорошо воспитала тебя, нечего сказать, среди хороших людей ты жил. Отняли у родителей, отвратили от веры предков. Тебя потеряла, что мне оставалось, как не полюбить оставшихся детей? Аршак, дитя мое, делай, что душе угодно, но опасайся примера брата. Горе мне и стыд могиле твоего отца, если и ты пойдешь дорогой брата. Ты еще в силах исправиться, а Смбат – нет. Вижу теперь, что он не может спастись, – в этом вся беда.
И старуха расплакалась, уронив голову на плечо младшего сына.
Смбат молча вышел. Он не возражал, чувствуя долю правды в словах матери и непоправимость своей ошибки.
На другой день рано утром Смбат уехал на промысла. Микаэла он застал уже на ногах, только голова у него была забинтована.
– Поедем в город, – предложил Смбат.
Микаэл поморщился. Ему не хотелось перебираться. Но какой смысл оставаться? Шушаник больше не показывалась. Утром и вечером тщетно искал он глазами девушку; обед и чай теперь подавала мадам Анна, мать Шушаник.
Оставаться под чужим кровом было уже неудобно: хотя квартира принадлежала Суляну, но за Микаэл ом ухаживала семья Заргарянов.
Перед отъездом Микаэл зашел к паралитику, осведомился об его здоровье, поблагодарил всех за заботливый уход; когда очередь дошла до Шушаник, бледное лицо Микаэла помрачнело.
– А ведь вы меня спасли от смерти, – обратился он к ней неуверенно, пожимая ее руку.
