Мигель Сильва - Лопе Де Агирре, князь свободы
— Наш главный альгвасил Бартоломе Санчес Паниагуа возвратился в крепость в страхе и растерянности оттого, что превысил свои полномочия, — говорит Лопе де Агирре. — Генерал Агирре, сказал он мне, я пришел просить прощения у вашего превосходительства за то, что убил монаха, который в вашем приказе не значился, но глупый монах сверлил меня таким гневным взглядом, будто я сатана. Не печалься о содеянном, мой добрый Паниагуа, ответил я ему, но если желаешь получить полное мое прощение тотчас же, ступай скорее, отыщи другого монаха по имени Франсиско де Тордесильас из того же ордена, он как раз вчера исповедовал меня и наотрез отказался отпустить мне грехи. Да поторапливайся, Паниагуа, чтобы твоими стараниями оба монаха в братском единении одновременно попали на небо.
22. Смерть отца Франсиско де Тордесилъаса.
Главный альгвасил Бартоломе Санчес Паниагуа пришел к монаху Франсиско де Тордесильасу из ордена доминиканцев, чтобы убить его, и застал монаха молящимся на коленях перед алтарем великой чудотворицы Пресвятой девы — покровительницы Валье. Хитрый Паниагуа выволок монаха из церкви, чтобы не совершать святотатства, и втолкнул в ближайший дом. Добродетельный слуга господа понял, что настал его последний час; он упал ничком и, впившись губами в землю, прочитал Miserere mei, Credo, Pater noster [33] и другие молитвы; и так молился бы до рассвета, но палачи прервали его, сказав, что он злоупотребляет набожностью, пора честь знать, пусть готовится к смерти, а сами взялись за дело, накинули ему на шею веревку, чтобы удушить гарротой. И тогда святой монах взмолился, прося палачей казнить его самой лютой казнью, ибо желал таким способом принести себя в жертву всемилосердному господу и очистить свою душу. Я выполню твою просьбу, сказал злобный Паниагуа и накинул петлю ему прямо на лицо, веревка изувечила лицо монаха, кровь залила его с ног до головы. Видя, однако, что несчастный мученик никак не умирает, они снова накинули ему веревку на шею и задушили, как и
— Монахи — дело особое, — говорит Лопе де Агирре. — Уверяю вас, ваша милость, я почитаю и выполняю все установления святой матери римской церкви и глубоко верую в заповеди господни, но проклинаю и ненавижу монахов всей силой своего христианского сердца, а сила эта недюжинная. Разврат, творимый монахами в этих землях, столь велик, что ни одному из них, слава богу, не удастся уйти от адского пламени. В Индийские земли пришли они не души спасать, но заниматься торговыми делишками, копить бренные богатства без меры, дешевле, чем за тридцать сребреников, продавать церковное таинство, тешить похоть свою с нестарыми женщинами, которые заодно служат им кухарками, задаром и немилосердно пользоваться трудом доставшихся им индейцев. Монахи, живущие здесь, в Новом Свете, враги бедных, они жадные до власти, они обжоры и сластолюбцы, скупцы и лентяи, развратники и завистники. А гордыни-то у них, святой боже!, больше, чем у самого сатаны. У этого Франсиско де Тордесильаса, который только что умер от руки главного альгвасила Бартоломе Санчеса Паниагуа, а перед смертью напоказ выставил себя мучеником, гордыни было больше, чем у кого-либо, и был он из всех монахов самым подлым. Раскаиваешься ты, что предал смерти дона Педро де Урсуа и еще других на реке Амазонке? — спросил он меня посреди исповеди. Да, раскаиваюсь, ответил я ему. Раскаиваешься ты, что лишил жизни губернатора этого острова, его алькальдов и судей? — спросил он меня. Да, раскаиваюсь, снова ответил я. А раскаиваешься ты, что восстал с оружием на своего законного короля, славного Филиппа Испанского, коего хранит бог? — спросил он меня под конец. А вот в этом, последнем, я совсем не раскаиваюсь и ничуть не сожалею, поскольку это не грех, ответил я ему. И он не отпустил мне грехов, сказав, что в глазах господа бунт против короля — вина еще более тяжкая, нежели убийство ближнего. Ну, теперь-то ты мертв на веки вечные, монах Франсиско де Тордесильас!
23. Смерть Симона де Соморростро.
Симоном де Соморростро звали старика лет пятидесяти, который прибыл в крепость в рядах островитян, записавшихся добровольно в войско мараньонцев. «Я буду служить вашему превосходительству, пока не увижу вас владыкою Перу или отдам жизнь за это дело», так сказал Симон де Соморростро, и жестокий тиран принял его в добрый час и выдал ему копье, одежду и кольчугу, какие полагались солдату. Однако через пять дней этот Симон де Соморростро раскаялся в своем безрассудном поступке и предстал перед Лопе де Агирре, прося разрешения покинуть войско и вернуться к себе домой жить, как жил раньше. Жестокий тиран велел позвать своих негров Франсиско и Хорхе и сказал им: «Этот человек говорит, что он слишком стар и устал от войны, отведите же его в надежное место, где бы королевское правосудие не достало его, где бы его не беспокоили островитяне, не пекло бы солнце и не мочил дождь». Негры правильно поняли злонамеренные слова жестокого тирана, взяли Симона де Соморростро и на первом же попавшемся дереве повесили его за — Никто не просил Симона де Соморростро, который вовсе не был так стар, как говорил, никто не просил его идти к нам на службу, — говорит Лопе де Агирре. — Он пришел к нам по доброй воле, а уйти ему присоветовала его трусость. Я не виноват, что он предпочел умереть висельником на дереве, а не воином в битве против короля.
24. Смерть Аны де Чавес.
Тогда же, перед самым отплытием в Тьерра-Фирме, жестокий тиран приказал казнить одну несчастную женщину, жительницу острова, которую звали Ана де Чавес. Ее обвинили в том, что она дала приют солдату, бежавшему ранее из крепости, что не донесла на него, а помогла беглецу спрятаться в таком месте, где его так и не нашли. И хотя женщина эта клялась всеми святыми, что не знала ничего ни о каком побеге и что никого не укрывала, жестокий тиран не поверил ее словам и велел повесить ее
— Эту ведьму из ведьм звали Ана де Чавес, или Мария де Чавес, или Исабель де Чавес, но местный люд знал ее просто как Чавес, и никто не верил, будто у нее был муж, как положено по христианскому закону. Все в городе Эспириту-Санто шептались и перешептывались, что привечала она у себя в доме молодых людей не затем, чтобы молитвы читать, но чтобы забавляться с ними. Я никогда не позволял моим солдатам чинить насилие или бесчестье над женщинами, я их оберегаю и защищаю от всякого зла. Честных женщин я глубоко почитаю, а к шлюхам и потаскушкам вроде той, что звалась Чавес, я отношусь без уважения и наказываю их за пороки и мерзость, как они того заслуживают.
25. Смерть Алонсо Родригеса.
Все уже погрузились на только что достроенный корабль, принадлежавший губернатору Вильяндрандо, и на три судна, отобранных у местных купцов, когда жестокий тиран совершил на Маргарите последнюю казнь, на этот раз жертвою стал его верный друг адмирал Алонсо Родригес. На морском берегу оставались только генерал Лопе де Агирре с шестью своими капитанами, и тут подошел к ним адмирал Алонсо Родригес и сказал, что корабли перегружены и надо выгрузить на берег трех лошадей и одного мула, которого вождь мараньонцев очень ценил. Тиран возразил, что эти животные будут нужны в Тьерра-Фирме, но Алонсо Родригес ответил, что в Борбурате они найдут скота, сколько им понадобится. Лопе де Агирре повернулся к нему спиной и направился к пироге, которая должна была доставить его на борт корабля, но незадачливый Алонсо Родригес, не предполагая, что это будет стоить ему жизни, догнал жестокого тирана и посоветовал ему отступить немного назад, чтобы не намокнуть в набегающих волнах. Не успел он это сказать, как глаза жестокого тирана налились гневом и он шпагой что было сил ударил адмирала по левой руке и рассек ее до кости. На минуту Лопе де Агирре раскаялся в своей несдержанности и велел хирургу залечить рану, но потом, подумав еще немного, приказал палачам прикончить адмирала, сказав, что теперь этот Алонсо Родригес навсегда станет ему врагом, а он не намерен таскать за собою врагов в собственном
— Глазам моим предстал раскинувшийся над всем морем призрак измены, совершенной Педро де Мунгиа, он закрывал мне путь, и в эту минуту подходит адмирал Алонсо, дважды надоедает мне и перечит, да простит его бог! — говорит Лопе де Агирре. — Напоследок должен вам сказать, ваша милость, что те двадцать пять казней, которые и впрямь были произведены по моему приказу на Маргарите, я бы с превеликим удовольствием отдал за одну-единственную, такую желанную — казнь изменника Педро де Мунгиа, но воля божья не дала мне этой радости.
Корабль монаха Франсиско Монтесиноса оборотился призраком, что кружил у берегов острова, мрачным вороном, что разнес бы по всем портам тайные намерения Лопе де Агирре, злым демоном, что разрушил,бы все его надежды на славу и на свободу. Чего бы только не дал вождь мараньонцев за то, чтобы сойтись с монахом в решающей битве; он мог в ней погибнуть, но это его не страшило, ибо он мог в ней и победить, мог отбить у главы доминиканцев его оснащенный артиллерией корабль и покарать должным образом за измену Педро де Мунгиа!
