Павел Крусанов - Царь головы (сборник)
Ночь. Цветок луны сеет серебряную пыльцу. В палате напротив ординаторской спит человек, глазные яблоки, как ребёнок в животе, гуляют у него под веками. В ординаторской горит неяркий свет. Стол. Лампа. Бумаги с медицинскими каракулями. За столом — двое, их зовут Кашнецов и Марина. Доктор и медсестра. Жизнь того, кто спит, стоит между ними.
— Знаете, — говорит Кашнецов, — в народных поверьях есть такое представление, такой, так сказать, рабочий термин — обернуться. То есть человеку, колдуну допустим, чтобы превратиться в зверя, птицу, мухомор или просто поменять внешность, надо особым образом кувыркнуться — перекинуться. Не один раз даже, а, скажем, трижды.
— Ага, — говорит Марина. — Вы про сказки?
— Так вот, мне думается, что он, кувыркаясь в машине… ну, когда попал в аварию… Словом, он невольно, путём случайных траекторий, совершил этот обряд и обернулся, перекинулся. Не до конца только, частично — застрял, так сказать, на середине процесса. И сам теперь не знает, кто он. Прежний человек рассыпался, а, скажем, барсук или боровик из частей не собрались. Вот. И рассыпавшийся человек пытается из осколков составить себе жизнь, чтобы понять — собственно, кто он?
— Серьёзно?
— Ну что вы. Ночь, фантазия…
— Вы говорили — были с ним знакомы прежде. Стало быть, знаете, кто он?
— Учитель. Физик. Преподавал в гимназии, где училась моя дочь.
— Физик? Историк — ещё куда ни шло. А как же курганы на Алтае?
— Он никогда не был на Алтае — я справлялся. И в Казахстане тоже не был. Вот… — Кашнецов выдвигает ящик в тумбе стола и достаёт несколько номеров журнала «Вокруг света». — Здесь есть про Казахстан. Зато про саков — ни словечка. Я давал ему читать. Два месяца назад. Позавчера забрал. Я хочу понять механизм его фантомной самоидентификации. Как в голове его складывается из осколков жизнь? Где гвоздь, а где доска? Есть ли схема?
— И что же?
— Я наблюдаю его второй год. Три месяца назад он был печатником. Потом филологом. Преподавал немцам русский как иностранный. Каким образом? Из какого материала он выстроил свою личность? Ума не приложу. Ничего подобного в его жизни не происходило, никаких похожих эпизодов. Вот так. Такой занятный экземпляр.
— Боже мой, — говорит Марина. — Бедняга.
— Повезло, — говорит Кашнецов. — Случай уникальный.
Доктор смотрит в бумаги, исписанные медицинскими каракулями — чернильными кудельками. Марина отворачивается и незаметно зевает в ладонь. В ординаторской пахнет чаем с молоком. Ночь. Тени вздыхают по углам. Стол. Лампа. За столом — двое. Луна смотрит в окно, словно глаз. Глаз зверя, который сильнее.
