Татьяна Булатова - А другой мне не надо
– Дешевка и есть, – повторил Николай Николаевич, откуда только силы взялись.
– Ну и ладно, – защебетала Жанка. – Дешевка так дешевка. Зато верная и надежная. Куда ты без меня, Коля?
– Туда же, куда и ты, – мстительно напомнил Мельников: – Жизнь устраивать.
– Да устраивай ради бога, – не стала возражать Жанна, заранее чувствуя себя победительницей. – Сколько угодно! Желудок-то тут при чем? Сам же знаешь: война войной, а обед – по расписанию.
Последний довод показался Николаю Николаевичу вполне убедительным: он даже взял из рук жены тарелку, но, заметив, как Жанна самонадеянно расплылась в улыбке, тут же швырнул ее в стену, намеренно целясь в репродукцию картины Сальвадора Дали «Сон, вызванный полетом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения». К ней его жена относилась с особым пиететом, искренне считая фигуру спящей женщины точной копией собственной.
– Че ты творишь?! – завизжала Мельникова, оскорбленная в своих самых лучших побуждениях: сама сварила, сама принесла, первой пошла на мировую – и тут на тебе: выстрел в цель. Возмущению Жанны не было предела – Николай Николаевич, с ее точки зрения, переступил все мыслимые и немыслимые границы. Поруганная женская душа жаждала мести, но, рассудила Жанка, предпочитавшая высокопарные цитаты: «Это блюдо, которое лучше подавать остывшим». «Вот я тебе его и подам!» – мысленно возликовала Мельникова, имея в виду Гольцова, и неожиданно и для себя, и для мужа успокоилась: – Убери за собой, придурок! – приказала она и выскользнула из комнаты.
– Сама убери! – выкрикнул вслед жалкий в своем протесте Николай Николаевич и начал собираться в Дмитровку.
Заметив, что муж собирает вещи, Жанна обрадовалась. Вопрос «где?» решился сам собой. Никаких сомнений больше не было. Достаточно было только дождаться, когда эта старая перечница выметется из дома, чтобы можно было продолжить то, что так бездарно оказалось прервано этим блеющим «Жан-на!». «Давай быстрее!» – мысленно подгоняла супруга Мельникова, наблюдая, как тот тщательно упаковывает вещи, причем в таком количестве, которое свидетельствовало о намерениях переехать в загородный дом как минимум на неделю. «Вот уж я оторвусь!» – пообещала самой себе Жанна и миролюбиво поинтересовалась:
– Ты надолго?
Мельников не ответил.
– Я, между прочим, с тобой, Колян, разговариваю…
Николай Николаевич никак не реагировал на попытки жены возобновить общение.
– Не хочешь – как хочешь, – отмахнулась та и присоединилась к сборам, не забывая контролировать, что еще нужно взять в Дмитровку: – Продукты я тебе сложила, щи перелила, кефир, масло… Огурцы, зелень там есть… Колбасу возьмешь?.. Можешь не брать, она вредная… Кстати! – вспомнила Жанна, бродя по квартире, – постельное белье. Обратно поедешь – собери грязные полотенца и постель, надо выстирать.
– Я не приеду… – предупредил ее Мельников, складывая в сумку очередной пакет.
– Приедешь, – усмехнулась Жанна. – Поживешь там недельку-другую, соскучишься и приедешь. А то я тебя не знаю!
– Не знаешь. – Николай Николаевич пытался как-то сопротивляться.
– И Аньку с собой еще возьми, – неожиданно ополчилась она на подругу. – Пусть тоже воздухом подышит. Та еще работница!
– Я бы пригласил, – ответил Мельников, – только разве она поедет? У нее же семья, муж…
– У меня – тоже, – напомнила супругу Жанна.
– Бывший муж и бывшая семья…
– Откуда ты знаешь? Может, и у нее – бывший муж и бывшая семья?
– Не дождешься! – На секунду оторвавшись от сборов, процедил Мельников и странно посмотрел на жену. – Не по Сеньке шапка.
Над словами мужа Жанка даже раздумывать не стала, просто ушла в спальню, из окна которой был виден двор, уставленный машинами: некоторые жильцы возвращались домой на обед. Дождавшись появления Мельникова внизу, Жанна распахнула окно и легла грудью на подоконник.
– Пока, Колян! – радостно проорала она мужу и дружелюбно помахала: – Доедешь до Дмитровки, пришли сэмэсэ (она категорически отказывалась произносить это слово по-другому).
Николай Николаевич сделал вид, что не слышал, уселся в машину и через пару секунд выехал со двора. Тогда Жанкино сердце забилось с такой скоростью, что ей на какое-то мгновение стало не по себе. Но радость, охватившая Мельникову, была столь велика, что сосредоточиться на странных ощущениях в груди Жанна просто не успела, потому что думала только об одном: «ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС».
– Толян, – рвущимся голосом выдохнула она в трубку, – приходи.
– Куда? – Гольцов не сразу сообразил, о чем говорит Жанка, ее звонок вырвал его из крепкого дневного сна.
– Ко мне… Мой в Дмитровку уехал. Хата свободна. – Мельникова пыталась шутить, но по голосу чувствовалось – она нервничает.
– Я не приду, Жан, – отказался Анатолий. – Я не могу у вас. Это как-то не так.
– Да что не так? – крикнула в трубку обескураженная Мельникова, а потом зачастила: – Какая тебе разница, Толя? Час тому назад все было так, ты даже о нем не вспоминал! Просто пристроился сзади и все… Колян не крикнул бы, ты б даже не заметил. А сейчас-то что изменилось? Я – на месте. Ты – на месте. Лучше не придумаешь! Трахнулись – и разбежались…
– Я не могу так: «Трахнулись и разбежались», – снова отказался Гольцов, хотя, вернувшись от Мельниковых, только и представлял себе, как все это будет между ним и Жанной. – Лучше не начинать, ты же сама потом жалеть будешь…
– Я не буду, – поспешила заверить его Жанна и попросила: – Приходи. Другой такой возможности, может, не представится.
– Наверное, к лучшему…
– Не хочешь сейчас, – взмолилась Жанка, – приходи завтра. Не завтра – так послезавтра. Я же чувствую, ты меня хочешь.
– Хочу, – признался Гольцов, и его прорвало: – Так хочу, как еще не хотел ни одной женщины. Только глаза закрою – передо мной… – Он никак не мог выдавить из себя слова, которые так легко произносились, когда рядом была Анна. Но все, что имело красивое поэтичное название, когда он обладал женой, в случае с Жанной превращалось в грязные ругательства. И Анатолий никак не осмеливался это произнести, потому что немыслимо произнести такое в адрес женщины. Но Мельникова, думалось ему, не была обыкновенной женщиной. Она была сучкой, бегущей в окружении кобелей, которая отдастся самому сильному и наглому, готовому порвать за нее глотку другим. И Гольцов почувствовал себя таким. – Я приду, – пообещал он Жанне.
– Сейчас?
– Нет.
– А когда?
– Когда почувствую, что мне это действительно нужно, – ушел от ответа Анатолий и отключил телефон, оберегая себя от соблазна вскочить и помчаться туда, где она ждала его, манкая, вульгарная, с торчащими сосками и наглым языком.
Обнаружив, что Гольцов «временно недоступен или находится вне зоны действия Сети», Мельникова пришла в бешенство. Так ее хотеть и не взять?! Это было вне ее понимания. Она набирала и набирала, набирала и набирала номер абонента, не веря своим ушам: «недоступен», «вне зоны», «недоступен», «вне зоны».
«Сволочь!» – Жанна не просто почувствовала себя обманутой. Сама мысль, что Гольцов желает ее так, как не желает собственной жены, но никак не решается окончательно перешагнуть через эти никому не нужные условности, ранила ее настолько глубоко, что она расплакалась навзрыд.
Мельникова не любила проигрывать и всегда долго переживала настигавшие ее неудачи, но такое фиаско произошло с ней впервые. Прежде со стороны мужчин она никогда не знала отказа, всегда добивалась, пусть и не самым честным способом, того, чего хотела. А если и не добивалась, то легко успокаивалась тем, что избранник – подкаблучник и трус. Однако в тех случаях ею руководил азарт, Жанна с удовольствием играла в опасную, но очень увлекательную игру, от которой можно было отказаться в любой момент, особенно если мужчина надоедал и переставал быть интересным. Но отказаться от Гольцова было выше ее сил, потому что связь с ним нужна ей была не только для того, чтобы в очередной раз удостовериться в своей женской привлекательности. Нет, чужого мужа она хотела прибрать к рукам по двум причинам. Во-первых, за много лет Жанна вдруг честно призналась себе в том, что кто-то ей действительно нравится. А во-вторых, и это немаловажно, наконец-то она могла сравняться с этой гордячкой Гольцовой, в глубине души, Мельникова была в этом просто уверена, считавшей ее, Жанну, человеком второго сорта. А ведь она ничуть не хуже! А может, и лучше! – рвала и метала Жанна, пытаясь преодолеть эту невидимую чужому глазу пропасть, и наивно предполагала, что знает средство, способное уравнять их. И вот теперь это «средство» молча лежало на диване вместо того, чтобы выстрелить в цель и одним-единственным попаданием восстановить вселенскую справедливость.
Знай Анатолий о возложенной на него миссии, он мгновенно бы встал на сторону жены. Но оттого, что истинный смысл мельниковских действий был для него недоступен, Гольцов всерьез размышлял о раскрывшихся перед ним возможностях. Никогда еще он не нуждался в совете так, как сейчас. В любом другом случае он позвонил бы Анне, но не теперь, когда стоял перед выбором между изменой и верностью. «Я же не собираюсь уходить из семьи, – оправдывался он перед самим собой, все больше и больше склоняясь к адюльтеру. – Но дожить до сорока пяти, так и не познав другой женщины, по меньшей мере глупо».
